По наводке farma_sohn@lj начал читать (на работе сейчас затишье): Маршал Салинз «Экономика каменного века», у кого есть время и интерес, тому наверное не помешало бы тоже почитать эту очень остроумную книгу, в ней содержится многое, о чем мы постоянно рассуждаем:



Индеец никогда не заботится о вещах, даже если для этого имеются все условия. Европейцу остается только покачать головой при виде того безграничного безразличия, с которым эти люди  волочат  по  грязи  или  отдают  на  растерзание  детям  и  собакам совершенно  новые  вещи,  хорошую  одежду,  свежие  продукты  и  различные ценные  изделия...  Дорогими  вещами,  которые  им  дают,  они  любуются  в течение нескольких часов, пока не прошло любопытство. После этого они бездумно оставляют их портиться в грязи и сырости. Чем меньше они имеют, тем удобнее им путешествовать, и в случае, если что-то сломалось, они  это  заменяют.  Таким  образом,  они  полностью  равнодушии»  к материальной собственности.
В  таком  отношении  охотников  к  имуществу  имеется  один  тонкий  и важный  момент.  С  точки  зрения  внутренней  экономической  перспективы, казалось бы, нельзя сказать, что их потребности «сдерживаются», желания — «подавляются»  или  даже  что  их  понятие  о  благосостоянии  «ограничено». Подобные  формулировки  заведомо  предполагают  наличие  «Экономического человека»  и  борьбу  охотника  с  собственной  порочной  натурой,  которая  в конечном  счете  подчиняется  культурному  обету  бедности.  Эти  фразы предполагают добровольный отказ от жажды наживы, способность к которому реально никогда не была развита, и подавление желаний, о котором никогда не было  речи.  «Экономический  человек»  —  это  буржуазная  конструкция,  по выражению Марселя Мосса, «не позади нас, но впереди, как и «нравственный человек»».  Это  не  означает,  что  охотники  и  собиратели  обуздали  свои материальные «импульсы»; они просто не сделали из них института. «Более того, если великое благо — быть свободными от величайшего зла, наши дикари
(монтаны) счастливы, так как в их лесах не царствуют два тирана, приносящихад и пытки множеству европейцев, — амбиции и скупость… — они довольствуются скромной  жизнью  и  никто из  них  не  продает  душу дьяволу, чтобы обрести богатство» (LeJeune, 1897, р. 231).
Мы склонны считать охотников и собирателей бедными, потому что у них ничего нет; возможно, правильнее было бы считать их свободными, потому что у них ничего нет. «Крайняя ограниченность имущества освобождает их от
всех  забот  за  исключением  самых  насущных  и  позволяет  наслаждаться жизнью»…
Об  охотнике совершенно справедливо говорят, что его богатство — это его бремя. При его образе жизни материальные ценности могут, как отмечает Гузинде, оказаться «тяжелейшим  бременем»,  тем  большим,  чем  дальше  он  их  переносит.  У некоторых  собирателей  есть  лодки,  другие  имеют  собачьи  упряжки,  но
большинство  должно  таскать  на  себе  все  свои  пожитки,  и  поэтому  в  их имущество входит только то, что могут унести на себе люди. Или даже только то, что могут унести на себе женщины: мужчины должны быть свободны от поклажи, чтобы в любой момент иметь возможность преследовать дичь или защищаться от нападения врагов. Как отмечал в не слишком отличающемся контексте  Оуэн  Лэттимор,  «настоящий  кочевник  —  бедный  кочевник».
Подвижность и собственность несовместимы. Тот факт, что добро вскоре делается в тягость, а не в радость, очевиден даже для наблюдателя со стороны.

В этой связи я вспоминаю своих детей, какими они были еще года три назад, а, впрочем, и по сию пору еще не совсем вышли из этого состояния.. Они могли неделями канючить какую-нибудь недешевую игрушку, но в их руках ни одна игрушка дольше трех часов не держалась. Потом она валялась, по ней бегали, от нее что-либо каждый час с хрустом отламывалось,  и через двое-трое суток она занимало свое место в мусорном ведре, или вовсе исчезала где-нибудь под спальным местом или за шкафом. Иногда она всходила из-под снега весной во дворе, и тогда тоже вызывала бурный восторг, который длился часа полтора. Интересно еще то, что даже выжившие игрушки, которые родителями были устранены в последний момент из под ног, и поставлены как слоники на полки или пианину – совершенно еще целые и исправные – пара роботов, которые долго нудно клянчились и были в ущерб бюджету на какой-то новый год подарены – эти роботы походили тоже часа полтора, пожужжали, попищали чота, и были забыты совершенно навсегда, да и стоят в недвижимости уже года три, не вызывая с тех пор абсолютно никакого интереса.
Я хочу этим сказать что возбудителем и переносчиком 90% греха является сам социум, с его долбанной моралью. Первородный грех штука, безусловно, серьезная, но без закона он спит, как и сказал Павел. Мораль это конституциированная несвобода поведения, потянутая как следствие несвободы от владения. Даже весь скрижальный кодекс, комментирующий декалог, это право решать имущественные споры не в ущерб итак уже сильно покоцаной свободе.  

Потребность  сводить  к  минимуму  имущество,  столь  очевидная  для случайного посетителя, должна быть второй натурой людей, ее испытывающих.  Эта  скромность  материальных  запросов  институализирована:  она  сделалась  позитивным  культурным  фактором,  выраженным  в  целом  наборе хозяйственных установлении. Ллойд Уорнер сообщает о мурнгин, например, что  «портативность»  имеет  решающее  значение  в  их  симтеме  ценностей.
Мелкие вещи в целом лучше, чем крупные. В конечном счете, определяя форму будущего  изделия,  преимущество  отдадут  «относительной  легкости  транс- портировки», а не «относительной нетрудоемкости его изготовления». Что, как пишет  Уорнер,  имеет  «первоочередное  значение»,  так  это  «свобода
передвижения».  И  этим  «стремлением  к  свободе  от  обременительного  и ответственного  «груза  вещей»,  который  мешает  образу  жизни  «общества странников», Уорнер объясняет «неразвитое чувство собственности» мурнгин и их  «незаинтересованность  в  усовершенствовании  своего  технологического
оснащения».

Свобода – пусть и только «передвижения» - есть ценность, превышающая ценность владения. Бытие определяет сознание. Человек кормится от свободы, зачем ему еще и мораль? Что из Декалога может не соблюсти индеец, не отведавший цивилизации?