Производство правды
http://magazines.russ.ru/nlo/2009/100/he29.html
Оскар Хемер. Правда литературы в переходное время

Речь идет о переходных периодах, когда один строй, один образ жизни сменяется другим и страна резко переоценивает свою историю. Примеры из статьи - ЮАР 1990х и Аргентина 1980х, где были такие вот переинсталляции государства и истории.
(c) zh3l@lj

"ИСЦЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО ТЕЛА

“Комиссии по правде” занимаются, по сути, национальным строительством, конструируя обновленную версию истории страны и производя общую память вокруг ключевых исторических событий и конфликтов6. “Правда” часто определяется в таких инструментальных терминах, и тогда националистическая риторика широко и некритично усваивается в литературе “комиссий по правде”, постоянно оперирующих такими понятиями, как, например, “коллективная память” или “национальный дух”7. Как правило, националистическая риторика нуждается в “другом”, в противопоставлении которому конструируется мнимая национальная идентичность. Однако в случае обновленной Южной Африки этим “другим” стали не прочие нации — им стала сама нация. Новая идентичность формировалась вокруг противопоставления настоящего “мы” и прошлого “другие”, или, иначе говоря, вокруг идеи исторического разрыва — в такой перспективе прошлое оказывается предметом не гордости, но стыда8. Подобный образ истории помогает нам понять, как изображается прошлое в современной южноафриканской прозе, и одновременно выявляет коренное отличие Комиссии правды и примирения в ЮАР от “комиссий по правде”, имевших место в Латинской Америке и Восточной Европе. В ЮАР “правда” находится в теснейшей связи с “примирением” — только осуществив акт примирения, можно подняться над историческими поражениями прошлого и создать единую южноафриканскую нацию.

Реальное политическое влияние деятельности Комиссии, возможно, преувеличено и непостоянно, но она откладывает явный отпечаток на культурное производство и на формирование нового национального воображаемого. Радиотрансляции слушаний Комиссии, продолжавшиеся по семь часов в день, были сильнейшим медиаспектаклем в “антрепризе южноафриканского примирения”9. Катартическая драма, вкупе с риторикой прощения, с самого начала слушаний Комиссии создала мощную матрицу для всех родов последующего культурного производства — от популярнейших телесериалов и фильмов до журналистских расследований и исповедальных мемуаров. Самый очевидный пример — получивший международное признание широкоэкранный фильм “Прощение” (“Forgiveness”, 2004): его можно охарактеризовать как пастиш канонического американского вестерна. В фильме показана история бывшего южноафриканского полицейского, который отправляется в богом забытый городишко на Западном мысе, чтобы заработать прощение семьи одной из его жертв. Его совестливая мольба выводит на поверхность застарелые конфликты и ставит всех, кто хочет с ним общаться, перед морально двусмысленным выбором.

...Работа Комиссии не просто привлекла внимание всего мира; с ней связывались ожидания, которые вряд ли могли оправдаться. Но стоит помнить часто цитировавшиеся слова Майкла Игнатьеффа о том, каких результатов должна достичь Комиссия: “Уменьшить количество лжи, которая иначе будет беспрепятственно распространяться в публичном дискурсе”13. Этой цели Комиссия, несомненно, достигла. Жители Южной Африки, утверждавшие, что ничего не знали о нарушении прав человека или не представляют, до какой степени доходили эти нарушения, не могут уже оставаться в счастливом неведении. Как сказал Пьер Пигу, один из членов регионального исследовательского подразделения Комиссии в Йоханнесбурге, “процесс отыскания правды только начат”

...Эти опасения по большей части справедливы, однако реальность оказалась сложнее, чем ожидалось. Работа Комиссии явно стала катализатором, оживившим литературную и интеллектуальную жизнь в ЮАР, и одна из причин этому может быть найдена в неординарном и сложном характере самой Комиссии. Уилсон увлекательно объясняет, почему демократические правительства предпочитают “расследование правды” обычной юридической системе. Такие комиссии приводят в движение “спектакль власти”, заставляя представителей отошедшего в прошлое режима исповедоваться, хотя они бы предпочли молчать. Таким образом, общественность признает право нового правительства надзирать и наказывать. Особенно это относится к южноафриканской Комиссии, из-за ее “пороговости” и — поскольку она является органом судебной власти — квазиюридического статуса.

Самое поразительное, что типичная для переходного периода литература смешения жанров полностью отражает сложность соответствующих междисциплинарных изысканий.

НОВЫЙ ЖАНР
...Крог создала новый жанр, отсылающий к предположению Ж.-Ф. Лиотара о том, что пороговый опыт нашего времени требует новых жанров, отвечающих его невыразимости

...Это движение от поэзии к репортажу парадоксальным образом вызвано чрезвычайностью события, и оно приобретает собственную диалектику. Свидетель прежде невиданного должен и вести репортаж, и создавать вымысел.

...Книга “Страна моего черепа” показывает, что литература идет теми же путями, что и слушания Комиссии, и что в конечном счете репортаж, описывающий “южноафриканскую историю”, заимствует структуры рассуждения из литературы — становясь одновременно документальным и литературным памятником. Таким образом, репортаж открывает дорогу литературе после апартеида, которая упреждает все обвинения ее в “варварском характере”, показывая, как призывы, общие для достоверного свидетельства и лирической поэзии, работают на адвокатскую этику. Задача репортажа — дать слово тем, кто был его лишен

...Помимо этих прямых или непрямых ответов на работу Комиссии правды и примирения в литературе после падения апартеида обозначились две очень явные тенденции, имеющие непосредственное отношение к поиску правды. Первая — восстановление сферы публичного в тех романах, которые описывают город (Йоханнесбург, реже Кейптаун или Дурбан), чтобы присвоить его хотя бы в фантазии, если это невозможно в реальности. Эти романы картографируют городскую территорию, постоянно пересекают демаркационные линии апартеида, следы которых видны до сих пор, связывают и заселяют кошмарные зоны отчуждения и пустыри (no-zones and in-between-places), превращая тем самым до сих пор разделенное городское пространство в область динамики, движения и перемен.

...Заново изобретает историю и Зое Викомб, исследуя многократно отрицавшийся и эффективно подавлявшийся стержневой аспект южноафриканского опыта: креолизацию, или “смешение рас”, если употреблять грубо звучащий биологический термин.

...Несмотря на все положительные результаты работы комиссий, форма отчета привела к консервации теории, позднее названной “теорией двух демонов”. Уже в первой фразе предисловия Сабато утверждает: “Аргентина в 1970-е годы была заполонена террористами как крайне левого, так и крайне правого толка”. Террор военного режима осуждается как “бесконечно худший”, чем террор партизанских группировок; но при этом сразу объясняется как ответ, хотя и чрезмерный, на разгул зла

...Двойная демонизация, которая снимает с общества всякую вину и долю участия, впоследствии была жестко оспорена; но она осталась доминирующей в интерпретации печального и позорного недавнего прошлого. В соединении с дискурсом прав человека, получившим исключительное развитие в 1980-е годы, такой “экзорцизм” превратил исчезнувших людей в (невинных) жертв, чьи политические мотивы теперь понимались как идеалистические; репрессии же военной хунты выпадали из исторического контекста, представая беспрецедентным злом.

...В отличие от ЮАР, в Аргентине нет обилия письменных свидетельств. В страшных лагерях выжили немногие, а травма тех, кто выжил, была слишком сильна, чтобы писать о некогда пережитом.

...В ЮАР литература (как и другие искусства) сыграла активную роль в процессах переходного периода. Прежде всего, она выразила поддержку новому демократическому правительству, но также смогла занять критическую позицию по отношению к пережиткам прошлого: литература деконструировала господствующие мифы, в основном воздерживаясь от формирования новых идентичностей.

...Но если смотреть на все это под углом зрения литературы, разрыв между эпохой диктатуры и нашей современностью очень важен. В Аргентине, как мне кажется, начались интереснейшие творческие искания и процессы, и в будущем литература и другие формы художественного вымысла смогут сыграть решающую роль в разоблачении национальных мифологий. Это относится и к ЮАР, где описанные переходные процессы пока не подошли к завершающему этапу, маня спектром открытых возможностей.



-----------------------
Что же меня привлекает в этой истории? Ну конечно же, нарочный... простите - вымысел. Кажется, вырыта огромная яма - при самых разных устремлениях самые разные люди всё, что могут сделать - это "изобрести правду", "сконструировать новую правду", то есть наврать. Критичный ХХ век истребил возможность правду открыть, добыть и сообщить. Её теперь можно только сочинить. И не важно, комиссии занимаются правдой или писатели, или историки - все только сочиняют.

Кажется, было бы интересно хотя бы методологически понять - можно ли в принципе сделать что-то иное. Все так дружно соглашаются с необходимостью вранья, что можно не тратить силы на шокирующие соображения - редким и изысканным делом становится защита правды. Как бы она, к примеру, была бы возможна, если бы была возможна? Можно ли об этой самой далекой ЮАР сказать правду? Ну, не прямо там, в ЮАР, или прямо в Аргентине, а где-нибудь на отшибе, в Москве, где на Аргентину... гхм... не хватает субъективной заинтересованности, правило отдаления от объекта исследования работает автоматически и можно бы взять да и ляпнуть эту самую правду, если она, конечно же, существует.