Становление русского языка: вечные в России ММК
http://eidograph.livejournal.com/99328.html
"Никита Глебович Алексеев дает следующую версию появления "рефлексии" в России:
"Весьма интересна и поучительна история проникновения этого слова в русский язык. В XVII веке появился пришедший из Киева первый неприжившийся и, по всей видимости, неудачный перевод — восклонение. Только в 1848 г. в работах В.Г. Белинского была впервые введена калька с немецкого, т.е. наше современное звучание (и смысловое осознание) этого слова. Отвлечемся несколько в сторону — уж больно любопытен следующий факт: первым рефлексивным героем в русской литературе по В.Г. Белинскому был лермонтовский Печорин. В связи с языковыми инновациями В.Г. Белинского с обвинениями в его адрес выступил академик А.А. Шахматов, упрекая, что русский язык засоряется иностранными словами, и в качестве примера была приведена гегелевская триада «абстрактное-рефлексия-конкретное». "
(c) zh3l@lj
Это годичное обозрение "Русская литература в 1840 г.", опубликованное в тех же "Отечественных записках" в начале 1841. Статья крайне интересна с точки зрения понимания истории мышления в России. Вот фрагмент, о котором идет речь:

"Хорошо также, например, обвинение против "Отечественных записок" за употребление непонятных слов, именно: бесконечное, конечное, абсолютное, субъективное, объективное, индивидуум, индивидуальное. Право, мы не шутим! Иной, пожалуй, скажет, что эти слова употреблялись еще в "Вестнике Европы", в "Мнемозине", в "Московском вестнике", в "Атенее", в "Телеграфе" и пр., были всем понятны назад тому двадцать лет и не возбуждали ничьего ни удивления, ни негодования... Увы! что делать! до сих пор мы жарко верили прогрессу как ходу вперед, а теперь приходится нам поверить прогрессу как попятному движению назад... Да, теперь уже многого не понимают из того, что еще недавно очень хорошо понимали!.. А все благодаря журналам с "раздирательными" остротами и "уморительно смешными" повестями!.. Сверх упомянутых слов, "Отечественные записки" употребляют еще следующие, до них никем не употреблявшиеся (в том значении, в каком они принимают их) и неслыханные слова: непосредственный, непосредственность, имманентный, особный, обособление, замкнутый в самом себе, замкнутость, созерцание, момент, определение, отрицание, абстрактный, абстрактность, рефлексия, конкретный, конкретность, и пр. В Германии, например, эти слова употребляются даже в разговорах между образованными людьми, и новое слово, выражающее новую мысль, почитается приобретением, успехом, шагом вперед."
Итак, если верить Белинскому слово «рефлексия» - неслыханно для русской образованной читающей публики в 1840 году. ...

...А теперь обратимся к смысловой трактовке, данной "рефлексии" Белинским. Здесь есть интересная подоплека. Белинский - член кружка Станкевича. Это своего рода ММК, но только в 30-х гг. 19 в. Изучают немецкую философию: Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля. (И, кстати сказать, как и Щедровицкий Белинский поначалу западает именно на Фихте, т.е. на философию деятельности). Естественно, для того, чтобы изучать немецкую философию нужно знать немецкий. Но Белинский немецкого не знает, он читает только по французски. Оригинальные тексты читают и понимают Станкевич, Бакунин и некоторые другие члены кружка (например, Тургенев). Они же ездят в Берлин и слушают лекции немецких профессоров (к слову, интересный факт, русских научил философии один малоизвестный немецкий профессор - Карл Вердер, ученик Гегеля). А у Белинского проблема: он может понимать либо из французских перевираний немцев, либо по принципу "Гоги напел", т.е. из объяснений Станкевича и Бакунина. С этого, кстати, и начинается российская разночинная интеллигенция. Именно, Белинский, узнающий от Станкевича и Бакунина пересказ лекций Вердера, и становится, таким образом, отцом-основателем этой самой интеллигенции.

В 1840 г. Станкевич умирает от чахотки в Италии. Кружок прекращает существование. Потрясенный Белинский пишет: " зачем родился, зачем жил Станкевич?" Перед членами кружка встает проблема: а что собственно со всем этим пониманием, которое достигнуто столь многими интеллектуальными усилиями, делать... в России? Бакунин, который понимал больше других, эмигрирует. А Белинский оказывается у развилки: а где собственно место "действительности" и "рефлексии" в современной России?"

"...в чем же состоит наше русское миросозерцание? Наука еще не сделала у нас никакого успеха, и потому не в ней должно искать нашего миросозерцания (ибо миросозерцание выражается не в математике и других положительных науках, а в истории и философии, которых как наук у нас еще нет)".

Где же? И Белинский дает свою версию ответа - в литературе, которая, только-только начинается и "начинается .. с Пушкина, а до него решительно не было русской литературы; вместо нее была словесность - ряд отдельных, ничем не связанных между собою явлений, вышедших не из родной почвы русского духа, а из подражании чужим образцам... ". Если эта реконструкция верна, то дальше понятно, что делает Белинский. Нужно, например, придумать и ввести в российское общественное сознание первого "рефлексивного героя". А где ж его взять? Онегин? Нечто подобное "аглицкому сплину" у Онегина конечно есть, но есть ли у Онегина локковская "рефлексия"? Другое дело, рассуждает Белинский, Лермонтов Печорин. В нем вроде бы очевидны какие-то непонятные, невысказанные искания, брожения души и смута. Но чего же ищет этот ипохондрик, чего мечется? Да хрен его знает! Но здесь важно вовремя произвести правильную подстановку: ищет Печорин гегелеву "действительность", и в нем уже живет, присутствует локкова "рефлексия":

"Это переходное состояние духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет, и в котором человек есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем. Тут-то возникает в нем то, что на простом языке называется и "хандрою", и "ипохондриею", и "мнительностию", и "сомнением", и другими словами, далеко не выражающими сущности явления, и что на языке философском называется _рефлексиею_. Мы не будем объяснять ни этимологического, ни философского значения этого слова, а скажем коротко, что в состоянии рефлексии человек распадается на два человека, из которых один живет, а другой наблюдает за ним и судит о нем. Тут нет полноты ни в каком чувстве, ни в какой мысли, ни в каком действии: как только зародится в человеке чувство, намерение, действие, тотчас какой-то скрытый в нем самом враг уже подсматривает зародыш, анализирует его, исследует, верна ли, истинна ли эта мысль, действительно ли чувство, законно ли намерение, и какая их цель, и к чему они ведут, - и благоуханный цвет чувства блекнет, не распустившись, мысль дробится в бесконечность, как солнечный луч в граненом хрустале; рука, подъятая для действия, как внезапно окаменелая, останавливается на взмахе и не ударяет..."

Вот собственно, квинтэссенция российской рефлексии, как она была впервые задумана и реализована Виссарионом Белинским: расколотое, двойственное, внутренне конфликтное и больное состояние души, не дающее реализоваться ни мысли, ни действию, вгоняющее человека в ипохондрию и фрустрацию.