Истаивание вещей
Когда-то фотографирование было громоздким – требовалось более 30 минут выдержки. Натурщицы очень уставали в эпоху дагерротипии – таинства фотографии. Теперь фото стало мгновенным – и очень легким. Я не о художественной фотографии – о «бытовой». Техника эта вытеснила несколько жанров изобразительного искусства. Были раньше портреты на память… Теперь – коробки слайдов, слоистая память о поездке. Простите – отстал: забитая доверху флешка.

На память? Фотография облегчает память, заменяет память. Фотопротез, мнимость остановленной объективности. Говорят: «Так было на самом деле». Что – было? Было остановлено время? Прорываться к тому, что было, надо сквозь фотографию. Фото мешает работе воспоминания: нужна крепкая память, чтобы проломиться за цветной глянец – к тому, что было.

Фотография овеществляет всё, что ей попадется. Всё становится вещью, неподвижной и вечной. А жизнь вещей – нелегкая… Дом вещей – это музей: там они сохраняются. Переживают свой век. XIX был веком торжества музеев. Веком ранее Гёте совершал длительные поездки, чтобы составить представление о знаменитой картине. Следовало обзавестись рекомендательным письмом, приехать к знатной чете и представиться, пару дней гостить, обедать, беседовать, чтобы – улучить час-полчаса: постоять в галерее, поглядеть на картину, впитать – чтобы потом вспоминать и думать.

Потом – сведение картин вместе, в одной музее, все рядом, доступны – как это великолепно! Прогресс. Возникло понятие: всемирная литература. Рядом стоят в библиотеках тома лучших писателей всех времен и народов. В музеях – картины, скульптуры, ковры… Вот даже сфинкс, вот даже настоящая мумия – привезена из Египта, вы не поверите… Музеи множатся, уже – исторические, краеведческие: вещи, вещи, великие и обыкновенные, характерные и редкие. Дома, где живут наши вещи.

Сейчас музей истаивает, отступает… Фотографии картин еще удобнее. В XIX веке можно не путешествовать, как Гёте, гоняясь за одной картиной, можно пойти в музей и увидеть тысячу. А сейчас – можно взять фотографии и увидеть «все». Зайти в Интернет и увидеть все разом. Так сказать, гуртом. Там же – скульптура, ковры, драгоценные камни, мечи с кинжалами, автомобили… Зачем идти в музей? Незачем идти в дом вещей, в гости – можно познакомиться дистанционно.

Вот человек: обычный, но… Представим: всё, что у него есть – в размерах прошлых, в прошлых образцах. Огромный, в кубометр, радиоприемник, под мышкою громадные часы – с маятником! А плеер - граммофон? А экранчик мобильника? Тут и тренога фотоаппарата, и чудовищный первотелевизор…Эту кучу не поднять. И где она? Истаяла в мелкие гаджеты.

А завтра? Куда уйдет семейство гаджетов? Наушник в ухе и клееночка сложена в кармане. При надобности клееночка разворачивается на коленях, пользователь скребет ногтем по левому нижнему углу – и перед ним гибкий 21’ монитор, по нижнему краю – нарисованная на том же экране клавиатура. Это если не хочет диктовать голосом, через микрофон… Компьютер-самобранка.

Вещи сжимаются, вытесняют друг друга, склеиваются, истаивают в микрочип. Они всё легче, удобнее, быстрее. И что? Вспомним фотографию: она помогала памяти; она вытеснила память. Теперь цветная бумажка – не память, а знак. Я хочу вспомнить «это». И мне нужен узелок – о том, что я хочу вспомнить. Фото – этот узелок, сквозь него, начиная от него, я с усилием преодолеваю фотографию: чтобы сдвинулось, чтобы вспомнилось.

Всё ещё можно встретить людей, которым трудно говорить по телефону. Телефон помогает разговору, убирая расстояние; телефон изменяет разговор так, что нужно усилие – что бы в общении мог состояться «настоящий разговор», а не «телефонный разговор». Можно и не делать усилие – и тогда легкие телефонные разговоры заменят общение, вытеснят его. Легкость замещает.

Компьютер заменяет не только разговор – и на форумах сегодня идёт обучение: как через сеть общаться так, чтобы нормальный письменный текст стал – письменной речью. Совсем новое – письменная речь – может быть очень легкой, переставая быть речью, или – трудной, если она хочет говорить. Это особое дело – говорить через сеть, у многих не получается: слишком легко.

Вещи истаивают, сминаются, сливаются… Человек больше не носит с собой гору вещей и мешок с деньгами. Стало свободнее. Наш дом… Дома раньше строили на несколько поколений. Дом на века строили рачительные хозяева с умопомрачительными планами… Но кто сейчас сможет жить в самом шикарном доме – по стандартам XVIII века? Типовые удобства надо подвести.

Вещи – сокровища, вещи – богатство, вещи – собственность. Но и собственность тоже тает и таится. Раньше она была клеймом на вещи: лежит – моё! Ещё и сегодня это иногда так. Но уже всё больше появляется совсем иной собственности. Владелец корпорации Dell не владеет ничем сугубо-материальным: в его собственности способ взаимодействия других бизнесов, из этого уникального способа взаимодействия рождается продукт. Собственность становится предпринимательской. Это значит, что она больше не лежит, а у кого лежит – у тех потихоньку утекает. Собственность остается у того, кто её непрерывно поддерживает, ею распоряжается, обновляет способ действия. Так же, как ушел в прошлое «купец», отступает «бизнесмен»: поднимается предприниматель. Собственность становится лёгкой и виртуальной: она требует массы труда на поддержание и удержание.

Все вещи становятся меньше, легче, таинственней – и требуют новых усилий для овладения. Легко происходит только изменение вещами – человека-«владельца». По телефону трудно разговаривать – и появляется новый вид: телефонный разговор. С фотографией трудно вспоминать – и появляется «фотка на память». Собственность трудно поддерживать – и появляется человек, вращаемый собственностью.

В каком-то смысле раньше было легче: построил дом на двести лет, на внуков-правнуков – и живи. Но эта, старое, тяжелое, вещное время уходит. Истаивая, вещи делают человека свободнее и легче. И требуют труда по преодолению легкости. Совсем особого труда и совсем особой крепости.