|
|
Хороший текст о том, что бытие определяет сознание
Размышления на тему литературы
В связи с появлением во французском городке площади Солженицына мне подумалось, ведь по сути было два или даже три Солженицына. Первый – еще советский автор, «раскрутившийся» на лагерной теме, использовавший свою биографию как маркетинговый ход. Однако условия СССР не позволяли эксплуатировать эту тему слишком долго, и мы получили второго Солженицына-антисоветсчика автор «Архипелага Гулага», «В круге первом», в общем, всей линейки памятных нам книг с оправданием предательства, объяснением, почему эту страну можно или простительно предать и бороться с ней вместе с иностранными противниками. Публицистика и публичные выступления на Западе – во многом выводы из этой «философии». И, наконец, был третий Солженицын, который после возвращения на Родину в третий раз сменил тему и заговорил о любви к родине и защите ее имиджа в других странах. Вспомним хотя бы его комичные попытки в «Двести лет вместе» доказать, что царское правительство-де не организовывало погромов. Можно, конечно, предположить, что человек, наконец, осознал, что «метил в коммунизм, а попала в Россию» и стремился исправить ошибку. Возможно, так, но этот третий «поздний Солженицын» остро напоминает мне «позднего Суворова», который В. Б. Резун. Разумеется, Резун как писатель гораздо талантливей Солженицына: его «Аквариум», «Освободитель» и даже «Ледокол» вполне внятные и читаемые тексты в отличие от того же «Архипелага». Важно то, что у Резуна, который из эмиграции так и не вернулся, четко прослеживает та же тенденция «позднего патриотизма». В «Ледоколе» он вроде бы честно пишет, что цель его «исторической публицистики» - лишить российское общество повода для гордости по поводу Победы. А к «Последней республике» и позднейшим выступлениям внезапно оказывается: нет, его не так поняли, он, оказывается, наоборот прославлял мудрость советского руководства, которое хотело уничтожить фашизм в Европе, а заодно ее покорить. Думается, здесь речь не об осознании, а о том, что цирк уехал, «холодная война» - кончилась, а клоуны и «идейные предатели» остались не у дел. В результате возникла необходимость в освоении новых тем, приспособлении к тому рынку и тому обществу, с которым приходится иметь дело. Это, кстати, не тупик развития постсоветского творчества, тот же Лимонов-Савенко в тюрьме от «позднего патриотизма» перешел на третий этап – отрицание не страны, а всего общества со всей суммой устоев и написал свою «Другую Россию» на базе философии анархизма. И веду я вовсе не к тому, чтоб осудить писателей-эмигрантов, а чтобы печально констатировать, что эпохальные смены творческий течений от «внутренней эмиграции», переходящей во «внешнюю», до «позднего эмигрантского патриотизма» зарождаются не во внутреннем мире автора, а во внешней стихии рыночных отношений. Тут уж действительно в пору искать корни пессимизма лермонтовского лирического героя в ценах на зерно тех лет.
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
iwia)
