«Власов как Ельцин»
Родился новый тип развенчания генерала Власова – при помощи «альтернативной истории»: http://www.rus-obr.ru/day-comment/4078

Автор обвиняет защитников Власова в нелогичности и доказывает, что «Власов - это такая умноженная на десять версия Ельцина вчера». Самого себя автор, по-видимому, считает воплощением логики и трезвого ума. Но почему-то не продолжает свою альтернативную историю и не рассказывает о том, что через десять лет «плохого Власова-Ельцина» сменил бы «хороший власовский Путин», а еще через десять – «еще более хороший власовский Медведев». Не освещает он и такую интересную тему: запрещали бы в гипотетической «Власовской России» книги за «ярко выраженный прорусский характер»? В современной – запрещают. Это к слову о том, кого на самом деле надо называть «оккупантами», а кого – «освободителями».

А вообще, попытка осудить русских, выступавших на стороне Германии, рассматривая исключительно фигуру Власова, – заведомо нелепа. Власов и другие советские деятели-перебежчики - это по определению фигуры противоречивые и сомнительные. Очень странно выглядит человек, который осознал ужасы большевизма не тогда, когда они разыгрывались у него перед глазами, а только когда попал в плен. А до этого не только сотрудничал со злодеями, но и был их полководцем, вел ради них людей на смерть. Другое дело – настоящие белогвардейцы-эмигранты, а также рядовые жители СССР, воевавшие против чекистов из принципиальных соображений. Если уж подходить с моральными критериями, то именно к ним. Вопрос о русских, поддержавших Германию сознательно, а не в силу случая или сугубо шкурных соображений, нужно ставить так:

«Если человек считал режим большевиков самым большим злом, которое только может быть для России и русских, то имел ли он моральное право вступать в борьбу с этим режимом на стороне силы, которая представлялась ему относительно меньшим злом?»

По-моему, ответ очевиден. Наоборот, если бы он в этой ситуации стал отсиживаться или сочувствовать большевикам, то совершил бы моральный проступок. Для человека, имеющего перед глазами ужасы Гражданской войны и Красного террора, наслышанного о раскрестьянивании и голодоморе, о Большом Терроре 30-х гг., какой-то иной поступок был бы как раз иудиным предательством собственных убеждений и собственного народа. Вступавшие в борьбу на стороне меньшего зла по крайней мере имели возможность накопить силы и влияние в ходе этой борьбы, и завоевать позицию, позволявшую вести более уверенный торг с этой силой о послевоенной судьбе страны. Оставшиеся в стороне заведомо проигрывали в обоих случаях, при победе любой из сил.