О Правде
krylov@lj рассуждает о желании русского народа "пострадать за правду". Миша Вербицкий ему вторит.

Мне же от этого почему-то очень смешно. Понятно, даже, почему - когда начинают в "актуальном антураже" и в лицах представлять сцены из русской классики не смешно быть может разве что при полной бездарности актеров (чего про Крылова и tiphareth'a сказать никак нельзя). Итак:

---

... Женщины выли, церкви переполнились гробами, трупы же людей худородных валялись по улицам неприбранные. Трудно было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии и послали во все места по рапорту. Но, несмотря на столь видимые знаки начальственной попечительности, сердца обывателей уже ожесточились. Не проходило часа, чтобы кто-нибудь не показал бригадиру фигу, не назвал его "гунявым", "гаденком" и прочее.

К довершению бедствия, глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из среды своей ходока - самого древнего в целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир. и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал:

- Сколько ты, Евсеич, на свете годов живешь, сколько начальников видел, а все жив состоишь!

Тогда и Евсеич не вытерпел.

- Много годов я выжил! - воскликнул он, внезапно воспламенившись. - Много начальников видел! Жив есмь!

И, сказавши это, заплакал. "Взыграло древнее сердце его, чтобы послужить", - прибавляет летописец. И сделался Евсеич ходоком, и положил в сердце своем искушать бригадира до трех раз.

- Ведомо ли тебе, бригадиру, что мы здесь целым городом сироты помираем? - так начал он свое первое искушение.

- Ведомо, - ответствовал бригадир.

- И то ведомо ли тебе, от чьего бездельного воровства такой обычай промеж нас учинился?

- Нет, не ведомо.

Первое искушение кончилось. Евсеич воротился к колокольне и отдал миру подробный отчет. "Бригадир же, видя таковое Евсеича ожесточение, весьма убоялся", - говорит летописец.

Через три дня Евсеич явился к бригадиру во второй раз, "но уже прежний твердый вид утерял".

- С правдой мне жить везде хорошо! - сказал он, - ежели мое дело справедливое, так ссылай ты меня хоть на край света, - мне и там с правдой будет хорошо!

- Это точно, что с правдой жить хорошо, - отвечал бригадир, - только вот я какое слово тебе молвлю: лучше бы тебе, древнему старику, с правдой дома сидеть, чем беду на себя накликать!

- Нет! мне с правдой дома сидеть не приходится! потому она, правда-матушка, непоседлива! Ты глядишь: как бы в избу да на полати влезти, ан она, правда-матушка, из избы вон гонит... вот что!

- Что ж! по мне пожалуй! Только как бы ей, правде-то твоей, не набежать на рожон!

И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. "Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо", - при- бавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.

Еще через три дня Евсеич пришел к бригадиру в третий раз и сказал:

- А ведомо ли тебе, старому псу...

Но не успел он еще порядком рот разинуть, как бригадир, в свою очередь, гаркнул:

- Одеть дурака в кандалы!

Надели на Евсеича арестантский убор и, "подобно невесте, навстречу жениха грядущей", повели, в сопровождении двух престарелых инвалидов, на съезжую. По мере того как кортеж приближался, толпы глуповцев расступались и давали дорогу.

- Небось, Евсеич, небось! - раздавалось кругом, - с правдой тебе везде будет жить хорошо!

Он же кланялся на все стороны и говорил:

- Простите, атаманы-молодцы! ежели кого обидел, и ежели перед кем согрешил, и ежели кому неправду сказал... все простите!

- Бог простит! - слышалось в ответ.

- И ежели перед начальством согрубил... и ежели в зачинщиках был... и в том, Христа ради, простите!

- Бог простит!