Об онтологических различиях: Туда и Обратно
Собирался, наконец, лечь спать, но прочитал в ленте вот такое:

Первое впечатление, когда пересекаешь финско-российскую границу на велосипеде (из автоокон этот контраст не столь резок): природа вроде бы та же самая - сосны, озера, скалы - но воздух иной. В смысле не столько экологическом, сколько экзистенциальном.

Я, как известно, тот ещё урод. Особенно по части ощущений, которые всякий уважающий себя чел просто обязан испытывать в определённых ситуациях.

Про свои проблемы с недостаточным расизмом я уже писал. А теперь вот вынужден признаться ещё в одном позорном изъяне, о котором раньше и не подозревал. Но – надо же быть честным перед самим собой и товарищами.

Теперь довольно длинная вводка. Извините, но без неё никак.

Я, вообще говоря, тяжёл на подъём. Вытащить меня куда-нибудь – мука мученическая. Разве что в конце похода меня ждёт что-то ну очень приятное. А так – нуёнафик, лучше книжку почитаю.

Неудивительно, что с таким подходом к жизни я почти не выбирался за пределы «этой страны». Ну, внутри немного поездил по разным местам и чуть около. А за сколько-нибудь серьёзные рубежи – «а, возиться ешё».

Зато мои друзья ездили по миру довольно активно. И приезжали, переполненные разнообразными впечатлениями, коими охотно делились. Как деталями, так и «вообще».

Эволюцию этих впечатлений я бы изобразил примерно так.

Советские люди, сподобившиеся впервые побывать в Настоящей Загранке (читай – «капиталистической»), возвращались оттуда, как правило, в состоянии, напоминающем состояние мистиков после транса. То есть они видели нечто великое и прекрасное, но описать в подробностях суть видения они, как правило, не могли. Разве что апофатически, сквозь зерцало отрицаний – «так всё другое», «ты просто не представляешь себе, как оно там», «ну, это надо видеть». Иногда проскакивали какие-то конкретные детали, но тоже с апофатикой – «ты не представляешь себе, что такое Нотр-Дам вечером в июне».

Разумеется, так изъяснялись не все. Опытные ездецы – в основном учёного сословия, из числа выпускаемых на «всякие конгрессы» – могли долго и нудно перечислять достоинства и недостатки разных стран, в основном по части сервиса и достопримечательностей. Но и они, в общем-то, апофатствовали – просто острота впечатления от пересечения онтологической границы миров у них несколько стёрлась. Ну так ведь и какой-нибудь александрийский неоплатоник, раз в полгода возвышавшийся духом аж до Единого Блага, а уж Мировую Душу зревший умными очесами каждую неделю по субботам, тоже, наверное, говорил о своём мистическом опыте без придыхания, и даже мог давать ученикам технические советы типа «как вознесёшься до пределов умозримого, не трать время на созерцание божеств, а сразу поднимайся до Первого Ума». Но всё равно – паранормальный опыт погружения в надмирные бездны необходим, как без этого.

Отшкрябанная от охов и ахов информативная часть выглядела примерно так. Запад – это РАЙ, практически в прямом смысле слова. Рай этот состоит из магазинов, где Всё Есть (на этом пункте у нашего человека буквально отсыхал язык), архитектурных красот (этим восхищались меньше), и какой-то общей благообразности и зажиточности во всём. Рай этот населён эльфами, практически толкиеновскими: западные люди физически прекрасны (в особенности все отмечали отменное качество работы западных дантистов), изысканно одеты, и счастливо сочетают в себе вежество обращения, дружелюбие и надменность, которая, впрочем, высшим существам пристала. Изредка рассказывали о конфликтах с какими-нибудь администраторами и распорядителями чего-нибудь важного, но это обсуждали неохотно – разговор невозбранно съезжал на магазины и потом впадал в привычное русло апофатики.

Тут нужно, однако ж, понимать, насколько и до какой степени советский человек был лишён «ну самых простых вещей». Я, например, помню восторженные рулады одного инженера, ездившего по рабочей надобности не то что на Запад – а, простите, в Африку, в какую-то очень бедную страну Западного берега. Но она ему тоже показалась потребительским раем – потому что в местных лавках можно было купить вкусную еду, баночное пиво и джинсы. «Представляешь, они там все ходят в джинсах, в настоящих, и мясо везде купить можно» - он всё никак не мог понять, почему негры живут настолько роскошно.

В девяностые ситуация резко поменялась. Страна развалилась не только по границам, но и внутри себя. Всем стало ни до чего. Миллионы людей – в том числе, опять же, и те, кого я знал лично – хлынули через границы, в основном в поисках какого-никакого прокорма.

Вот тут-то «заокраинные области бытия» и повернулись к русским путешественникам своим инфернальным жопом. Выяснилось, что польские вещевые рынки, итальянские дешёвые отели или немецкая полиция – явления по-своему примечательные, но блаженства не сулящие, а скорее наоборот. Никакого ощущения вечного света и бесконечного блага от знакомства с изнанкой этого мира ни у кого не возникало, да.

В особенности же не радовали наш неприхотливый народец западные люди, эти эльфические существа. То и дело мне приходилось слышать обсуждения, в советское время совершенно немыслимые: «а вот в Италии… ты не представляешь, какие сволочи эти итальянцы» - «да что итальянцы, вот испанцы – те ублюдки конченые», «французы за копейку удавятся, суки». Когда же бывшие советские люди, рассчитывавшие на сочувствие и благожелательный интерес, окончательно осознали, что на Западе к ним относятся как к существам даже не второго, а десятого сорта, обида и разочарование были ещё те.

Но при этом репутация Запада как единственного сколько-нибудь пригодного для жизни места на Земле только укрепилась. Все быстро научились ценить вещи, которые в СССР не особо котировались – типа порядка и безопасности. На постсоветском пространстве всё это резко кончилось, а на Западе – нет. Плюс, конечно, всё те же самые магазины, в которых Есть Всё – и которые в России отнюдь не проросли с полпинка, так как дело это долгое и стрёмное. Так что очень многие из тех, кто в московских компаниях шипел и плевался на каких-нибудь немцев или испанцев, через некоторое время перебирались в Германию или Испанию на ПМЖ, потому что «где ж ещё жить, ну не в Москве же, тут же ужас». Причём вполне обоснованно – ужас имел место быть, самый что ни на есть кромешный адище.

Ну, кто уехал – тот уехал. Продолжим про оставшихся.

Вторая волна освоения Запада, уже в двухтысячные, была скорее туристической. У народца появились денежки, чтобы покупать непозорное шмотьё в западных магазинчиках и жить в относительно пристойных гостиных дворах. Приходилось, конечно, жаться и ограничиваться – хотя это кому как. Некоторые так и вовсе шиковали, особенно которые занимались горюче-смазочными. Вообще, попёрло руссо туристо, не то чтобы совсем бессмысленное, но уж точно беспощадное. Зато люди научились относиться к западным реалиям рационально, без завышенных ожиданий.

Но. Как бы то ни было, во всех разговорах о том, «как оно Там», присутствовала некая неизменная константа, постоянная тема – которая никуда не ушла и посейчас.

Это представление об ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ РАЗНИЦЕ между российским и западным пространством. Причём - разнице, воспринимаемой чувственно, «данной в ощущениях».

Представление это заключается в том, что Запад СУЩНОСТНО превосходит нашу Рашу. Не в чём-то конкретном, а ВООБЩЕ. Как будто там ДРУГОЕ НЕБО и другая земля, не наша горькая и грешная, а небесная, голубая и зелёная, «истинный мир Божий».

Я многажды слышал от разумных, заслуживающих доверия людей истории о том, как они КОЖЕЙ чувствовали момент, когда поезд или самолёт пересекает российскую границу. «Понимаешь, как рашка кончается, сразу перестаёт трясти, и пассажиры начинают вести себя прилично» - рассказывал мне человек, повидавший мир и людей, умница и скептик. Говорил он это с абсолютной уверенностью – типа «сам увидишь». Поверить в такое волшебство мне было сложно, но нечто подобное я слыхал и от других: как кончается проклятая территория «этой страны», так сразу и воздух становится какой-то другой, и небо светлеет, и в душах воцаряется благоволение.

Впрочем, о таком волшебном преображении реальности рассказывали всё-таки не все. Но практически все рассказывали об УЖАСАХ ВОЗВРАЩЕНИЯ.

«Я, как в Москву вернусь, три дня болею» - склоняла чело милая девушка с оленьими глазами. «Как обратно в рашку, так со мной пиздец какой-то, дня четыре видеть никого не могу, будто в говнище окунули» - описывал свои ощущения знакомый, работающий в Германии. «Учти, как будешь возвращаться – первое время очень тяжело, это как акклиматизация, лучше пей и на улицу не выходи, сблюёшь» - деловито советовал мне опытный путешественник по миру. «Вот когда обратно вернёшься, тогда-то и поймёшь, в какой мерзости мы живём» - это общий лейтмотив практически ВСЕХ рассказок о путешествии Туда.

Понятное дело, когда я всё-таки выбрался Туда, то невольно ждал чего-то подобного. То есть – неземных ощущений при пересечении онтологической границы, и, соответственно, чувства тяжёлого облома при возвращении во мрак меона, тёмной материи, отягощённой злом.

Ну и что?

Ну и ничего. То есть совсем - и даже наоборот.

Во-первых, у меня так и не проклюнулось это самое ощущение онтологического различия миров, хотя я его, честно говоря, ожидал и даже как-то настраивался. Видимо, у меня какой-то внутренний орган поломатый: ну не возникало у меня того волшебного чувства, будто я выныриваю из омута злого и вязкого на свет истинного дня. Я бы и хотел нечто подобное ощутить, но увы.

И во-вторых. Меня мало сказать что не трясло от ужаса и омерзения при возвращении в Москву, но, страшно подумать, я где-то даже радовался. Что ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ, представьте себе такое странноватое ощущение.

И хуже того! Как выяснилось, злокачественный патриотизм может проявляться даже на уровне физиологическом, что-ли. Например, в январе, выходя из шереметьевского аэропорта на московские минус пятнадцать – с чешских минус пяти – я первым делом расстегнул куртку, потому что перестал мёрзнуть. Или вот недавно: Париж раздражал своей пылищей, а Москва, место куда менее ухоженное – не особенно.

В общем, я почувствовал себя куликом, которому неплохо на родном болоте.

Нет, что касается Европы - мне всё очень понравилось. Спасибо друзьям, которые показали мне «страны святых чудес» с наилучшей стороны. Многие пугалки про европейские безобразия оказались чушью собачьей, что меня искренне порадовало. Скорее всего, я буду ездить по миру и дальше – потому как ешё много чего не видел, не слышал, не ел, не пил и не валялся, «а это жаль» (с) Щербаков). И вообще.

Но тем не менее - я, как выяснилось, не только националист, но где-то даже и патриот.

Извините, если кого обидел.

ДОВЕСОК. Тут в комментах кому-то показалось, что я кагбэ упрекаю тех, кто онтологическую разницу чует. Да нет же, какие там упрекалки. Я и сам был готов её восчувствовать, и даже настраивался именно на это. Мне даже и жаль, что - - -. Но - - -.

)(