Настроение:	вредное
Музыка:	бе-бе, чма-чма

Выбегалло как русский учёный
По поводу этого замечания akor168@lj:

Вот как раз пара моментов с Выбегалло меня все время занимали, и сейчас, перечитывая снова, заострил на них внимание. Первый момент: известно, что если в НИИЧАВО сотрудник занимается фигней, то у него начинает расти шерсть на ушах. Вопрос о шерсти на ушах Выбегалло авторами оставлен открытым, поскольку он стрижет голову "под горшок" - и потому никто никогда не видел его ушей.
Нетерпеливый читатель скажет - но это же очевидно, что у него росла шерсть, а он это скрывал. А вот я как раз в этом никогда не был уверен. Дело в том, что Выбегалло далеко не самый слабый маг, и это как раз второй момент из повести: когда народился "кадавр, неудовлетворенный желудочно", то Роман Ойра-Ойра даже вместе с Эдиком Амперяном не смог активировать конвеер, заговоренный Выбегалло. То есть, как маг, Выбегалло превосходит их обоих. Да и простой факт, что он доктор наук это далеко не мелочь. Вон, Редькин 300 лет не может магистра получить, а Выбегалло уже при максимально возможной степени...
Да и сами кадавры, на мой взгляд, получились весьма неплохими. Во всяком случае, все что он задумывал, было в них реализовано - добротный научный эксперимент. А то, что кому-то (Привалову со-товарищи) кажется, что это все фигня, дык чем они лучше-то? Список заданий, сделанных Приваловым для его друзей - выглядит не менее, если не более, анекдотично. Заметим, что Выбегалло интересуется практическими вещами, типа самонадевающейся обуви, а "эти" развивают какие-то теории фантастической общности, отвечающие на вопрос о связи "сверлящих свойств взгляда" с филологическими характеристиками слова "бетон" - без комментариев.

На самом деле Выбегалло - это вполне узнаваемый тип русского учёного, увиденного глазами молодого интеллигентного еврея.

В принципе, русско-еврейское соперничество в советской науке (в котором "по очкам" выигравали евреи) - тема достаточно известная. Для тех, кто не в курсе, следует держать в уме кое-какие детали. Например, то, что обе стороны - и "русская" и "еврейская" - находились в "неестественных" условиях. Еврейские учёные были тесно связаны (иногда кровно или "по знакомствам") с раннесоветскоим правящим классом, утратившим абсолютную власть, но скопившим определённые капиталы (в т.ч. культурный) и конвертирующие их в новые сферы. "Русские" же выступали в несвойственной им роли парвеню, выскочек, продвиженцев. Обе страты конкурировали за ресурсы, в т.ч. за остатки наследия "спецов" - старой генерации учёных, сделанных до 1917 года. Последние были немцами - или русскими, учившимися у немцев. Это был совершенно особый мир, равно чуждый и "русским" и "евреям". Для того, чтобы получить о нём представление, нужно побывать в старой "профессорской" квартире - с огромными книжными шкафами, до верхних полок которых можно добраться только по лесенке, с обтянутыми в кожу справочниками на немецком, с портретами великих на стенах, и т.п. Этот мир ушёл в бездну, ушёл безвозвратно: началась советская наука в собственном смысле этого слова... Стругацкие пытались изобразить "этот человеческий тип" в виде Ф. С. Киврина - тоже получилась карикатура, но хотя бы беззлобная и даже симпатичная.

Но вернёмся к Выбегалло. Начнём с гипертрофированной русскости персонажа. Разумеется, это русскость, увиденная чужими (точнее, презирающими) глазами:

Ровно в три часа, в соответствии с трудовым законодательством, принес ключи доктор наук Амвросий Амбруазович Выбегалло. Он был в валенках, подшитых кожей, в пахучем извозчицком тулупе, из поднятого воротника торчала вперед седоватая нечистая борода. Волосы он стриг под горшок, так что никто никогда не видел его ушей.
-- Эта... -- сказал он, приближаясь. -- У меня там, может, сегодня кто вылупится. В лаборатории, значить. Надо бы, эта, посмотреть. Я ему там запасов наложил, эта, хлебца, значить, буханок пять, ну там отрубей пареных, два ведра обрату. Ну, а как все, эта, поест, кидаться начнет, значить. Так ты мне, мон шер, того, брякни, милый.
Он положил передо мной связку амбарных ключей и в каком-то затруднении открыл рот, уставясь на меня. Глаза у него были прозрачные, в бороде торчало пшено.

Это очень узнаваемая, классическая карикатура на "рюсского мюжичка". "Персонаж маркирован"^[1].

Понятно, что это злая карикатура. Однако же, надо признать, что русский учёный того времени - то есть учёный пробившийся, получивший научные степени и т.д. - и по сути своей представлял собой далеко не самое привлекательное зрелище.

Во-первых, русских в науку стали пускать где-то с войны, а реальный шанс выдвинуться был в пятидесятые. Во-вторых, самый реальный шанс выдвинуться был связан с какой-нибудь гнилой тематикой типа "борьбы с буржуазной лженаукой такой-то и такой-то", с какой-нибудь "лысенковщиной", с интригами на уровне партийного руководства, выступлениями на собраниях и так далее.

Всё это были тяжеловесные, грязные, и к тому же заметные способы обустройства, оставляющие жирные несмываемые пятна в душе и биографии. При том методы еврейской научной общественности были, разумеется, куда более эффективны и элегантны, а главное - не оставляли следов.

В результате немногие "пробившиеся" русские учёные зачастую выглядели так, как будто у них на лбу горит каинова печать.

Разумеется, эту тему Стругацкие не обошли вниманием: Выбегаллу изредка пробивает на незабвенный тон партсобрания и "проработки".

-- Так, -- сказал он, -- понятно. Отгораживаете нашу науку от народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо уж на десять тысяч километров, Федор Симеонович? Где-нибудь по ту сторону? Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, или откуда вы там? Так прямо и скажите. А мы запишем.
Снова воцарилось молчание, и было слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.
-- Лет триста назад, -- холодно произнес Хунта, -- за такие слова я пригласил бы вас на прогулку за город, где отряхнул бы вам пыль с ушей и проткнул насквозь.
-- Ничего, ничего, -- сказал Выбегалло. -- Это вам не Португалия. Критики не любите. Лет триста назад я бы с тобой тоже не особенно церемонился, кафолик недорезанный.
Меня скрутило от ненависти.

Кстати. Стругацкие с особой неприязнью описывали технологии Выбегаллы по работе с прессой и вообще его приёмы самопиара. Неудивительно: эту сферу они полагали зарезервированной только для своих:

[Корреспондент] Б. Питомник паразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся в грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов.

Здесь слышится самая настоящая зависть (разумеется, не к вымышленному персонажу, а к его реальному прототипу из Пулково. Журнал, скорее всего, был "Знание-Сила".)

Разумеется, в ответ предъявляется обычный снобистский аргумент, заканчивающийся, однако, в стиле "...а горшок был с трещиной":

...идеи Ойры-Ойры способны воспринять всего двести-триста человек на всем земном шаре, и среди этих двух-трех сотен довольно много членов-корреспондентов и -- увы! -- нет ни одного корреспондента. А классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства
самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в свое время заботами Б. Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости.)

Интересно и происхождение выбегалловского "французского диалекта", всех этих "ан масс" и "нес па". Опять же, русские учёные во многом были автодидактами: большинство было из бедных семей, где "по-французски не говорили". С другой стороны, правящая научная элита обожала ткнуть русопятых в их культурную отсталость. Реакций на это было две: с одной стороны, злоба, с другой - отчаянные попытки хоть как-то компенсировать то, что еврейские дети получали "вместе с молоком матери". Выбегалло - очевидный автодидакт: французский (знанием которого он, судя по всему, гордится) выучен им явно не в Париже и даже не у хорошего педагога, а по учебнику. Отсюда и произношение.

С другой стороны, очень характерны симпатии Стругацких к фигурам типа "Кристобаля Хунты". Но это уже совсем другая история.

---

[1] В дальнейшем для той же цели используются отруби, обрат, буханики хлеба и прочие "книжные" приметы русского быта.