Entry tags:

marina georgieva, Марина Георгиева, епитимия, калужские старцы

Хит сезона. Начало: епитимия от калужских старцев

Но это все, так сказать, присказка. Говоря научным языком , преамбула. Сказка - впереди. Сказка – этой мой третий репортаж со шнурком на шее, появившийся на Ю-Тубе. Репортаж записан 13 августа 2012 года. Продолжительность – почти 40 минут. В десять раз длиннее предыдущего! На Ю-Тубе этот репортаж выложен в трех частях. Все три ссылки даны ниже по тексту в хронологическом порядке.

У этого репортажа есть своя драматическая предыстория и вытекающая из нее драматическая коллизия.

В общем, дочка моя. Алиса, она совсем не такая, как я.

Она – не блядь, как я. Она – не пьяница, как я.

Алиса – очень добропорядочная, благовоспитанная девушка. Конечно, если бы жила со мной, стала бы такой же, как я. Но она воспитывалась сначала в семье папы, потом - у бабушки с дедушкой, у родителей моего первого мужа. Интеллигентная семья. Я уже говорила, дедушка был главным художником на крупном заводе (сейчас – на пенсии). Алиса даже в разговоре со мной про моего первого мужа и его жену Машу говорит: «мои родители». Мне это, как ножом по сердцу, но из песни слова не выкинешь.

Моя дочь Алиса очаровательна и совсем не такая, как я

А мой первый муж – очень религиозный человек, православный. Сейчас, после Pussy Riot, после часов патриарха, после гундяевской квартиры в Доме на набережной, после пасквиля Корчевникова на НТВ много чего о православных говорят.

Да вот на меня, «православную», посмотреть – только и успеваю грешить да каяться, грешить да каяться!

Но Владик – не такой. Он – православный в лучшем смысле этого слова. Готовиться к причастию для него – целый ритуал! Вот он, да родители его – вот они и воспитали дочку не в пример мне – благовоспитанной, целомудренной.

Она иногда со мной так строго разговаривает, что мне кажется, что это я – ее непутевая дочка, а она – строгая мама (да и другие то же самое о нас говорят!).

В общем, однажды Алиса решила серьезно взяться за мое воспитание. Решила развратную алкоголичку превратить в приличную женщину. Причем сразу, в один миг!

Нет, бросать меня в кипящий чан, как героя поэмы «Конек-горбунок», она меня не стала.

Она повезла меня молиться.

Алиса повезла меня далеко от Москвы, к калужским старцам. Я согласилась. Думала, приезду на исповедь, получу благословение старцев и отпущение грехов. Думала, будет как в люблинской церкви:

- Все грехи прощаешь? – с улыбкой говорила я местному попику.

- Все! – весело отвечал тот, сверкая маслянистыми глазками, в какой-нибудь престольный праздник.

У калужских старцев всё, однако, было совсем по-другому. От моей исповеди они пришли в такой дикий ужас, что ни о каком прощении грехов и речи не было. Они наказали мне молиться денно и нощно и наложили на меня строгую епитимию. Она касалась не столько пьянства (винопитие церковью в принципе не возбраняется, если не превращается, как у меня, в грех винопития!), сколько разврата. В общем, секс мне был запрещен строго-настрого. Запрещен до тех пор, пока не встречу своего суженого и не обвенчаюсь с ним во храме божьем. Выдали мне даже бумагу соответствующую.