«Воздух пасмурный влажен и гулок»
Небо сочится, но тепло, будто судорога прошла, расслабились мышцы у деревьев, и рядом с серёжками, которые уже больше месяца дрожат на всех ивовых, которым серёжки положены, выскочили зелёные бородавчатые толстые почки.

И жёлтые крокусы около сарайчика, в котором у нас студенческий совет, уже, наверно, совсем расцвели, позавчера я радовалась толстым бутонам, а сегодня ещё не проверяла.

Старик на двух костылях тихо переходил улицу, а перед ним трусил толстый рыжий спаниель, автобус ждал, пофыркивая.

Утренняя сырная лавка, ни одного ещё покупателя, продавец, устраивающий два громадных пёстрых букета.

В булочной меня уговорили купить мадленки – с пылу - с жару из печки, я их кажется никогда не пробовала за всё время во Франции, не люблю песочных пирожных – и вправду слишком сладкие.

Незнакомая очень старенькая старушка с осмысленным лицом на остановке автобуса показывала палец с волдырём будто от ожога и спрашивала, что это, вдруг вскочило, и можно ли проколоть раскалённой иголкой – я лепетала, что лучше зайти в аптеку, тем временем подошла знакомая старушке женщина, расцеловалась с ней, пришёл автобус. А в автобусе одна умственно отсталая девочка (взрослая женщина, наверно), которая со мной часто разговаривает – она по утрам ездит в некий центр, где умственно-отсталые чем-то занимаются, позавчера она везла воспитательнице цветы в вазочке, а сегодня говорила, что её мама сломала ногу и попала в больницу, и она теперь с женой брата, и что она не может жить одна, и если ей будет не с кем, то отправят её в foyer, и, когда я выходила, громко прощалась со мной – «До завтра, да? До завтра».