8. Клочья памяти. Америка. Первый день. Июнь 1979. 7. Клочья памяти. Италия, поездки, май 1979 г. Первое, что мы увидели, снижаясь над Нью-Йорком, – это огромные машины, ползущие по широким дорогам. В тогдашней Италии машинки бегали крошечные, игрушечные. А тут – мастодонты. Потом почти все мы, свеженькие эмигранты, обзавелись чудищами погромадней – машинами выпуска 60-х. В 79-ом американские машины как раз стали уменьшаться – был первый нефтяной кризис, поэтому бензин начали экономить – машины делались меньше, появились неавтоматические коробки передач, скорости на дорогах ограничили до 50 миль в час.
А старых гигантов один мой знакомый профессор-славист называл еврейскими байдарками – за 100 долларов можно было приобрести какого-нибудь пукающего прихрамывающего на одно колесо старичка – их покупали эмигранты, аспиранты и прочие безденежные люди.
Часть наших попутчиков по самолёту в Нью-Йорке встречали друзья. Завидно было остро, почти до слёз. В голове проносилось – ты выходишь из самолёта, и кто-то родной бросается к тебе. Мы были среди тех, кого встречали только представители Найаны – американской еврейской организации, которая вслед за ХИАСом подхватывала эмигрантов.
Нас отвезли в гостиницу, откуда на следующее утро должны были забрать и отправить на самолёте в Провиденс.
Влажный горячий вечер, и глухая тоска – какое-то вселенское одиночество – сыро, жарко, темно.
Мы отправились на поиски магазина – хотелось есть. Бегемот задал вопрос первому встеченному человеку. Это был огромного роста молодой негр. Он что-то ответил, Бегемот, прилично знавший английский, не понял ни слова.
Сейчас трудно себе представить, каким образом американский, небыстрый в сравнении с британским, английский мог быть таким непонятным. Но по первости всем приходилось тяжко – люди, отлично знавшие язык, всё могли сказать, и их понимали, а они – нет.
Самыми «понятными» были иностранцы, а ещё в Брауновском университете был чудесный мистер Райан – заведующий лингофонным кабинетом. В его обязанности входило подписывать заветные бумажки, удостоверяющие достаточное для поступления в аспирантуру владение языком. И как же красиво, чётко и понятно он говорил. Даже мне в августе, после моих сумасшедших двух месяцев, в которые я только и делала, что учила язык, он дал такую бумажку. Изысканный мистер Райан – не доктор, – мистер, не профессор, – заведующий лингофонным кабинетом.
( Read more... )