Не совсем так. Я 1961 г.р., соответственно в комсомол пора было вступать в 1975, но меня не хотели принимать, поскольку был плохим мальчиком. А годом позже уже хотели, но я не захотел.

И так никогда и не обилетился, что не помешало мне впоследствии поступить в институт.

Правда это был один из буквально 2-3 институтов в Ленинграде с репутацией, что туда евреев "берут". И действительно брали. Чем объяснялась такая аномалия - по сей день не знаю.

А в институте со мной в группе учился парень на 2 года меня младше, который тоже в комсомоле не состоял.

Правда из института нас обоих выгнали уже в конце первого курса. :-)

Я в общем к тому, что - по крайней мере в Ленинграде - вегетарианские времена наступили раньше, чем вы считаете. По моим воспоминаниям всю юность и молодость мне и моим друзьям всерьез страшно никогда не бывало. И даже, когда с обысками приходили и в Большой Дом на допросы таскали, и т.п., все равно по-настоящему страшно не было: как-то было интуитивно понятно, что пытать не будут и скорее всего даже не посадят, а только мозги будут трахать.

Максимум, чем мы рисковали, это карьерой, но тут, по-моему, тоже сказывалась специфика Ленинграда. У нас все обстояло, как мне тогда казалось, да и сейчас кажется, гораздо проще, чище и четче, чем в Москве: очень большая часть поколения совсем рано полностью вычеркнула из числа рассматриваемых вариантов "как жить" вариант делать карьеру в системе и ушла во "вторую культуру", а в миру в котельные, в дворники, в сторожа, максимум в лаборанты в каком-нибудь музее или институте.

(Вспоминаю забавный случай на тему о том, насколько глухая стенка разделяла в Ленинграде два мира, "официальный" и "второй": как-то ночью на Невском на меня натолкнулся очень сильно пьяный человек, лицо которого показалось мне знакомым. Из короткого разговора выяснилось, что человек этот - актер из БДТ, не из самых звезд, но довольно известный. Он был очень здорово пьян и попросил проводить его до дома, а я никуда не спешил и согласился. По дороге мы заговорили за "культурную жизнь" в городе, и постепенно выяснилось, что ему буквально ни одно из упоминаемых мной имен и событий не говорит совсем ни о чем, и наоборот. Мы буквально в несоприкасающихся мирах жили.
А в Москве, как я запомнил, если писатель-диссидент, то обязательно либо жена народная артистка, либо отец дипломат, а если хиппи-музыкант, то непременно папа либо в ЦК, либо по крайней мере проректор Академии Общественных Наук при ЦК).

Единственное, чего было страшно по-настоящему - это армии. Но тут тоже довольно быстро выяснилось, что выкосить себе белый билет не так сложно, как могло показаться, так что ни я не служил, ни буквально ни один человек из очень большого круга друзей не служил.

В общем, как ни парадоксально, но таким свободным, как с лет 17-ти до лет 26-и, т.е. с где-то 1978 по где-то 1987, я больше себя никогда не чувствовал.

И то 1987 - рубеж, обусловленный не внешними общими для всех обстоятельствами, а моими личными, я в том году уехал в Штаты. А в Ленинграде лафа продолжалась еще несколько лет. В 90-м году я впервые приехал из Штатов и застал в тогда все еще Ленинграде такой кайф, что полгода не мог заставить себя вырваться.

Да, я как раз о рисках и говорил. Действительно, были самые разные ВУЗы и разные факультеты в пределах одного ВУЗа. Но, не будучи комсомольцем, ты лишал себя массы возможностей. Хотя кое-какие и оставались.