| |
[Nov. 22nd, 2018|02:48 pm] |
Те, кто считает, что сны это реакция нашей психики на события в реальной жизни просто идиоты. С тем же успехом можно заявлять, что наша реальная жизнь -- это всего лишь отражение нашего первостепенного бытия, которое протекает именно "во сне", и сон влияет на явь, а не наоборот. Ну вот мне и не терпится заявить.
У меня есть дорогое длинное пальто. Оно, как может догадаться любой человек более-менее меня знающий, не моё. Откуда взяться у меня дорогому длинному пальто? Ну не купил же я его! Пальто я в шутку снял с очень хорошего друга, и полная дисгармония этой одежды с моим внешним видом настолько стала мне симпатична, что возвратить пальто респектабельному владельцу будет просто обидно.
У меня есть бутылка водки. Она, конечно, тоже не моя, но это весьма маловажно -- ведь вскорости содержимое бутылки начнет неторопливо перетекать напрямик в сознание, прихотливо трансформируя его в другие, причудливые формы мышления, не всегда адекватно реагирующие на окружающий мир, который, впрочем, чокаясь со мной пластиковым стаканчиком, тоже преломляется в невиданные доселе иллюзорные разновидности существования материи. Да-да. И какая после этого разница кто из нас покупает водку! Ах да. Чуть не забыл -- на самом деле мы богаче самого Билла Гейтса, ибо ещё у нас есть самое главное богатство в мире: у нас есть мы; это уж я знаю точно. Мы, выстроенные по алфавиту, это: Акваланг, Лызик, Игнат и Вика -- знатные анонимные алкоголики улицы Плющиха, что на планете Москва. А ведь кто-то, безусловно, сейчас начнет спорить, что Кирилл и Мефодий завещали нам немного другой порядок букв. Что ж, с долговязым человеком в дорогом длинном пальто и бутылкой водки вполне можно поспорить на такие животрепещущие темы, однако не его же беда в том, что когда в школе изучали азбуку он болел и сидел дома, возводя при помощи отвратительного советского пластилина сюрреалистическую архитектуру.
Мы идем по закрывающейся уже Горбушке, у нас есть кровавый закат, печальные желтые листья над головой и больное малиновое небо в луже под ногами. Воистину небо цвета мяса.. И тут я замечаю что-то уж совсем для Горбушки необычное -- вдоль металлической ограды развешаны большие холсты, на них совершенно странные параноидальные картины, выдержанные в черном и красном цветах. Война, убийство, шизофрения, смерть, казни, алхимические символы, страдальческая любовь, боль, разложившиеся трупы, могилы, жертвоприношения, жестокие боги, страх, злость, ненависть, реки крови -- всё перемешалось на этих картинах, изобилующих мелкими подробными деталями. Онемевший от захлестнувшего меня видения, я пытаюсь позвать кого-нибудь посмотреть на это, но слова пролетают мимо.. Подходит только Вика, но она, как я понял, абсолютно не замечает картин, как будто их вовсе и не было никогда.. И тут мы вдвоем буквально проваливаемся в эти истерические черно-красные пейзажи: перед нами черная зала и лестница, покрытая алым ковром. Изящные красные неоновые лампочки выхватывали из пустоты что-то непонятное и жуткое. Я рассмеялся, когда она покатилась по лестнице. Я смеялся, когда она подпрыгивала на ступеньках. Я усмехался каждый раз, когда её голова с глухим стуком ударялась об стену. Мне казалось, я слышу тонкий хруст костей, и я предавался редкостному безысходному веселью, которое будило во мне эти райские звуки. И я всё хохотал, а лестница всё не кончалась. Мы обручились с жесткой бесконечностью бесконечной жестокости, и на наших кольцах узоры свастик.
Я рассмеялся. Рассмеялся и проснулся.
Дорогое длинное пальто действительно висело на стуле, а под столом уютно примостилась бутылка водки. Улыбнувшись, я заснул, оделся, сунул в карман бутылку и поехал на Горбушку. |
|
|
