втихую печалились о возможности самосева.
хлестали по ледяным щекам красивую пьяную радуницу.
угрожали деревянному дятлу паяльной лампой.
состязались, у кого пиздаче накрашены ногти.

вылезали утром на обзор своих бессмысленных латифундий;
пуховики сверкали морозной пылью.
только рот твой, мартина, сюда не доставить даже фельдъегерской почтой
из самого города, да, дорогая, из самого города.

засиживались в гостях, а там у каждой доски есть свое лицо,
ходили по льду, а под ним любопытные рыбы построили телевизор:
вы нас не знаете, вы себе даже не представляете,
вот мы вырвемся, вот мы еще полыхнем на срезе.

нет бы выйти к шексне и прямо так и сказать:
у тебя фонарь как звезда, у тебя лицо как заутреня,
и твои тягловые нежности мне давно уже опротивели.
я всего лишь боюсь того, кто покинет трюмо на сороковины.
я всего лишь устала плескать руками от каждой нечаянной радости
и смотреться в любую воду, как будто она подарок.