Сычев великий

В последний раз в Париже я останавливался, в том числе, и на квартире у классика советской и французской репортажной фотографии Володи Сычёва.
Сычёв, седой и сильный, классический шестидесятник и коллекционер искусства, делает поразительные снимки, щедро делясь особенностями своего взгляда, который мне хотелось бы назвать историческим: стадиумы его изображений важны точно так же, как и колючие пунктумы, обязательно присутствующие в каждой его работе.
Фотография - это протянутая к тебе рука; возможность поделиться фрагментом реальности; снимок лишь рамирует (ну, или обрамляет) её, делая всё то, что внутри символически насыщенным, значимым.
Берёшь фрагмент сырой реальности и насыщаешь его символическим кислородом.
Тем более, если окружающая среда становится всё более и более умозрительной и заочной - вот для чего и нужны эти ключики-уколы, пунктумы, выращиваемые на навозе стадионов стадиумов (так и вижу внутренним зрением белые беговые дорожки почему-то).
Фотография и есть укол реальности, позаимствованный в качестве талисмана или же метки.
Вот у Сычёва, как раз, метки того, что было актуально и, оттого, практически незаметно, а затем, чуть позже, когда волны истории схлынули, то обнажился берег, песчаный и пустой.
И теперь тогдашняя норма выглядит едва ли не как экзотика и экстравагантность. А человек, всего-то, живёт в общем будущем, с помощью фотографии, разбрасывая или оставляя многочисленные автопортреты.
Я выбрал из его работ тридцать чёрно-белых шедевров (по пятнадцать на СССР и на Париж) и сделал из них текст. Точнее, цикл текстов, предназначенный для одной парижской книжки.
Идея цикла проста и очевидна - если в каждой Сычёвской (впрочем, не только его) фотографии в наличии пунктумы, то почему бы взять их не перечислить, организовав в некое подобие поэтического текста.
Ведь хорошие фотографии куда ближе к стихам, чем, например, к картинам.
Должны ли эти строчки заменить сами изображения? Вряд ли. Ведь это же экфрасисы, но нечто иное, перевод в другой регистр и новая жизнь на новом месте.
Просто фотография так же зависит от жизни как эти строчки - от фотографии.


Тридцать чёрно-белых текстов

«Это сближает Фотографию (некоторые фотографии) с хокку, поскольку запись хокку так же непроявляема; все в нём дано сразу, без желания и даже возможности риторической экспансии. В обоих случаях можно и нужно говорить об интенсивной неподвижности: связанный с деталью как с детонатором, взрыв порождает звездообразную отметину на стеклянной поверхности хокку или фотоснимка; ни то, ни другое не вызывают желания «помечтать»…»
Ролан Барт, «Camera lucida»; 21, 77

Часть Первая. СССР
1.
Безногий коммунизм (культи и костыли; калеки бредут по перрону)
Промытый дождями перрон; поезд дальнего следования
Пионеры с чемоданами; пассажирка с младенцев в кульке

2.
Море людей. Крёстный ход. Лица опущены долу; глаза смотрят вниз
Иконы несут точно гроб
Сбоку зеваки, совсем как у Моне в «Бульваре капуцинов»

3.
И снова, опять, смотрят вниз
Но не бессчётные тысячи, а четверо против кардинала
И фикус лучист, точно светлое будущее

4.

Одна серьга у старухи, такой же точно взгляд ассиметричный
В стоптанных сапогах сидит возле школы коммунизма
Они умрут, а я останусь

5.
Кот смотрит в камеру вместо хозяйки
Саврасов или Некрасов, грачи прилетели или
Кому на Руси жить хорошо?

6.
Толпа. Платки, зонты и крест как дыра в околотке
Распальцованная рука
Чистый профиль

7.
Грубый помост на казанском базаре; мясной ряд
Части мёртвой коровы – непропорционально большая морда, копыта, лежащие рядом
Гордые старухи, их беззубые гомонящие рты
Точно маски смерти; телухи пред смертью

8.
Большой стилизованный портрет Ленина
Нависает над кучкой детей-воробьев
За наше счастливое детство. Белое поле

9.
Блондинка в неглиже на общажной кровати
Сиротское, колючее одеяльце
И фотки из журналах на стенах
Обещают красивую жизнь
Но ест она из сиротской, медной миски, похожей на солдатскую каску

10.
Старик целует старуху, прямо посредине улицы
Она в платке, он в кепке, у неё смешной ридикюль
И стоптанные туфли. Выглядит клоунадой, а всё равно не смешно

11.
Зима. Слобода. Пьяный лежит точно мёртвый
Ноги застряли в стволе дерева
Пустая скамейка в снегу
Мимо баба идёт. Ноль эмоций
Когда бы грек увидел наши игры

12.
Две бабы помятых сидят внутри холодной мраморной ниши
Метро. Москва. Они симметричны
Совсем как на фронтоне работы Фидия

13.
Зек в тапочках стоит возле барака
На голой груди выколот Сталин
Взгляд потухший; к стене прислонён велосипед

14.
Значит, Вологда, церковь на другом берегу
А на этом, что ближе к зрителю, баба полощет бельё
В чёрно-белой реке
Стоит на мостках, точно на плоту; нагибается, точно молится
Дактилоскопия волн повторяет узор перистых (?) облаков

15.
Давка перед магазином; вид сверху
Даёшь продовольственную программу
Живым поголовьем скота выступают здесь люди
Их тесное месиво, похожее на крайнюю стадию опьянения
Хотя стоят они не за вином
Отсылают к другой чёрно-белой: Казань, мясной ряд, беззубая старость
Сгорели, так и не зная, зачем

Часть Вторая. Франция

16.
Совсем другой стиль жизни: парижская набережная пляж
Компания лежит, говорит и не смотрит
Один, что в стрингах и белых носках, лежит на тяжёлом песке

17.
Набережная Сены, одинокая стерва
Одинокий баркас
Уже падают листья. Упали

18.
Старики, стоящие спиной, горделивы
На поле игры в ледяные шары
Их плащи развивались как жизни, что они проиграли

19.
Мраморный статуй, сидящий голой задницей
На постаменте, исписанном граффити
Смотрит на Башню
Живее всех живых
А мимо пролетают поезда

20.
Симметричная картинка в девять окон
Три этажа, в окнах люди
Точно позируют, но они не

21.
Вид сверху на площадь Бобура
Змеится очередь любовников искусства
А мы смотрим вниз и нам так смешно

22.
Каменный изгиб Сены
Музыкальный, точно у гитары или у виолончели
Деревья ещё не одеты, а небо тяжело и печально

23.
Кроха в вязанной шапочке
Смешные кроссовки, она косолапит
В руках пистолет

24.
Манифестация
Девка с закрытым лицом
На транспаранте Сталин
Красные флаги на фото чёрно-белые и, оттого, особенно кровавы,
Набухшие. Мимо парижских домов с мансардами

25.
Строитель, мимо проходит, джинсы в известке
Несёт щенка, глядящего в камеру вместо него
Человек-сенбернар в дешёвой кепке с пронзающим взглядом

26.
Лысый дед позирует на фоне фашистского плаката
Очки-лупы на плюс свидетельствуют вместо него
О близорукости политических взглядов
И бесцветной, даром прожитой жизни
Хотя он молчит

27.
Два беззубых ребёнка
Сидящих возле оштукатуренного приступочка
(все фото Сычёва происходят на улице, будто ни у кого нет дома)
Сидят и смеются
Пряники жуют
Отчего только тоска вдруг берёт за кадык?
Вдруг берёт, ведь, и не отпускает!

28.
И тут же, назло, портрет из кафешки
Мужик с бокалом пива
Его собеседник невидим
Неслышим
Он тоже, но поза (слегка наклонился вперёд)
Говорит об одиночестве
Жизнь не удалась
И
Уже никогда не получится

29.
Пустой, весенний парк Тюильри
Деревья голы и Башня вдали тоже гола
Стоят мужички точно шахматные фигурки
Столпились, стоят; скульптура от них отвернулась
Ничего не происходит
Так как всё уже давным-давно произошло

30.
На весенней скамейке под ясенем, крупно:
Старик в пирожке, смотрит влево, высокий взъём у ботинка
Соседка его за газетой, не разобрать
Сколько ей лет и какое здесь время года
Кажется, что она молода
Ноги в чулках и туфли на каблуке
Кокетливо читает
Старик не обращает внимания
Они вместе, но каждый сам по себе
Не так как на «русских» страничках
Где больше толпы и единства
Случайность?