Ученик чародея

У меня так часто бывает, что я мысленно проигрываю в извилинах ту или иную музыку [кстати, одно время я нарочно развивал в себе такой навык умственного усилия в продолжении звучащего отрывка, ведь, как правило, в памяти кружатся и вертятся всего пара тактов или музыкальных фраз, тогда как мне казалось и кажется важным разомкнуть эту воронку и продолжить умозрительное звучание; преодолеть разрыв, плёнки ли, шаблона, неважно], но, из-за отсутствия навыков и талантов, даже спеть, напеть её не смогу, чтобы специалист, опознав, сказал, что это...

...в голове постоянно ворочаются куски виноградного мяса, точнее, если быть точнее, грейпфрутовой плоти, очищенной от перепонок, которые я не в состоянии идентифицировать, так как память моя иным способом устроена, да и напрягаться не мой стиль, всегда завидовал обладающим способностью музыкального различения, хотя прекрасно понимаю, что это обычный навык, достигающийся "потом и опытом" (при том, как меломан, я же постоянно нахожусь под прищуром знаточеского прицела - как со стороны специалистов-меломанов, так и со стороны профанов, из числа родственников и знакомых кролика, убеждённых, что регулярное посещение симфонических концертов обязывает тебя узнавать любой, более-менее, знакомый, вёрткий отрывок "с двух-трёх нот", чего я, несмотря на страх кастрации меломанского статуса, делать категорически не умею)...

В общем, я смирился. Сегодня с утра у меня в голове ворочались какие-то навязчиво знакомые такты, напоминающие регулярный, но, постепенно сходящий на нет, штакетник, который, как я спокойно себе осознаю, обречён на неузнавание.



С другой стороны, в другой своей, на этот раз, сознательной жизни, я спорадически раскручиваю периферийное воспоминание о симфонической поэмы П. Дюка "Ученик чародея", которая в школьно-студенческие времена была у меня записана на виниловой пластинке, вместе с каким-то из сочинений Рихарда Штрауса и которую я с тех пор не слышал.

Но почему-то вспомнил, сколько даже не музыку, но обложку диска, стопку пластинок на балконе старой квартиры, куда отец сложил весь винил после того, как я съехал, продолжая заниматься своими делами, процедурами, чтением Пришвина, писаниной, но, иной раз, отчего-то, выкликая это акварельное и крайне нестойкое воспоминание.
Параллельно баюкая, перекладывая с полушария на полушарие обрывки музыкальных фраз непонятного происхождения - с одной стороны, похожих на что-то русское, ориентально-овнешнённое, узорчато-огнедышащее, могучекучкинское, с другой - на Малера (виноградные пузыри его музыкальной плоти всплывают в моём сознании чаще других; почему-то), пока, наконец, не решаю залезть на классику-он-лайн и не найти Дюка, а там уж, будь, что, будет, хотя бы одним навязчивым состоянием меньше, так, ведь?

Когда я запускаю файл (колеблюсь между Светлановым и Тосканини, в конечном счёте, выбирая Светланова, но теперь уже, после Сладкина, я прослушиваю третий вариант записи Дюка), музыка выбирается из толщи прошлого поразительно быстро; едва ли не мгновенно - и, о, чудо, это именно та цитрусовая плоть, что смакуется моим спагетти с самого рождения сегодняшнего пробуждения.

Ощущая себя, при этом, пористым полимпсестом, тем более, что на обратной стороне, как я теперь вспоминаю, был записан "Послеполуденный отдых фавна" Дебюсси; думаю, это первая буква собственного имени вызывала у меня такие раскидистые ассоциации, ну, или я уже не знаю тогда что...

...теперь я и его заодно послушать просто обязан. Сижу, слушаю.