Желе-плоть
День, начавшийся с дождя обречён быть долгим. Проснулся от аритмичной дроби по обширному подоконнику. Прислушался к себе, поймал собственную аритмию; согласился с миром, совпадающий с тобой ритмами. Точнее, аритмичностью.
Потом, пока всем семейством смотрели открытие ХХХ Олимпиады в Лондоне (каждые три минуты хотелось по-горьковски умиляясь, пустить слезу от трогательности, восхищения и правильного социального пафоса – весь спектакль на стадионе, проникнутый чувством собственного достоинства, бил в самое больное место русской уязвимости) погода поменяла направление и вышла бархатной – теплой, солнечно-шершавой, курортно-умиротворённой – точно засахаренное солнце, затёртое фарфоровым бисквитом и, оттого, давшее сок, начало закатываться сразу же после обеда – пока мы гуляли с Леной и Даней по посёлку (зашли в аптеку, затем в продуктовый, после Лена надолго пропала в «Евросети», а мы с Даней катались вокруг остановки с видом на роскошную панораму небесного боя) и затем, когда вечерний (червонный, заветренный) день перешёл в дневной, удлинённый вечер – на курорте в такие минуты как раз возвращаешься с пляжа и встаёшь под душ, но в посёлке душ не нужен.
Хотя, конечно, Лена, пока я фотографировал развалины, стоящие здесь с зимы, наблюдала за окружающей действительностью и высказалась, мол, странное дело – в посёлке все одеваются как у нас на Кременкуле (то есть, в нашем садовом кооперативе на озере Малый Кременкуль), то есть, почти вообще никак. Ведь когда ты на отдыхе в саду, продолжала свою мысль Лена, можно не следить за собой, надевая первые, попавшиеся под руку тряпки…
…и действительно, практически всё народонаселение посёлка АМЗ, окружённого Шершнёвским водохранилищем, к довольно-таки протяжённой раскидистой низине которого посёлок сбегает точно к морю (собственно, вот откуда у неба над ним такой панорамный оборот), независимо от национального или географического происхождения, носит сланцы или вьетнамки, точно вся жизнь этих людей проходит на пляже, а сюда они лишь на какой-то момент заглянули, да так здесь, возле руин, где медитативно пьют пиво, рассуждая о Гуссерле да Кьеркагоре, и остались.
Это единоначалие местных избирателей делает их стаффажем, частью пейзажа, практически неотличимой от столбов и деревьев, хотя, разумеется, было бы странно увидеть дерево, перемещающееся в пространстве или говорящее в мобильный телефон, зачем-то наклоняя голову к трубке, а не поднося трубу к голове.
