Майский посёлок АМЗ. 81 снимок перехода к цветению |
[29 May 2022|12:09am] |
( область бродилки )
|
|
Мартовский сад. 46 снимков со снегом и льдом на фоне стихотворения Тимура Кибирова. АМЗ, Чердачинск |
[12 May 2022|12:43am] |
( область соседства )
|
|
50 снимков улицы Печерской в марте 2022. АМЗ, Чердачинск |
[12 May 2022|12:40am] |
( область плавсредства )
|
|
Мартовские снимки в посёлке. Весна 2022, АМЗ, Чердачинск |
[12 May 2022|12:38am] |
( область соседства )
|
|
Снимки посёлка Автоматно-Механического Завода с высоты февраля 2022 года |
[12 May 2022|12:28am] |
( это мы, Господи )
|
|
Чужой снег |
[31 Mar 2014|12:44pm] |
На улице - дождь со снегом или снег с дождём (и так всю ночь): город прикрыт серой, непроницаемой холстиной, по периметру дома долбит капель, двор покрыт коралловыми рифами, ступеньки оледенели мелкой дрожью, перила - мурашками. Крыша гостевого домика особенно поката, поэтому с неё постоянно, через равные промежутки времени, скатывает и ухает пара снежных черепиц, напоминающих то ли голубя, стремглав упавшего в воду, то ли суицидального спортсмена, втыкающегося после своей последней ласточки в двухметровый сугроб. Я же чистил снег, точнее освобождал ступени от шуги, тяжёлой и маслянистой: ледовитая кашица не имеет ничего общего с рождественскими зимними ми-ми-ми, это среда враждебная человеку, опасная и даже, кажется, ядовитая: колючая льдинка, попав в сапожок, разлагалась там с язвительной, язвящей неторопливостью, покуда, отложив лопату в сторону, не нагнулся, дабы сработать на опережение ангины и проч.
|
|
Остановка в пути |
[30 Mar 2014|06:37pm] |
Вчера весь день и вечер падал белый снег. Завалил посёлок так, точно зима не заканчивалась, но всё ещё в самом разгаре. Снова приходится чистить снег на дворе и тогда, только тогда, соприкоснувшись непосредственно с «материей», тяжёлой, набухшей, повышенно влажной, понимаешь, что ты уже где-то в середине весны. У её бокового входа. Так как снегопад случился перед выходными, посёлок не только замело, но и обезлюдело: всюду тишь да гладь. Только что ходил в продмаг, по дороге видел лошадь за красным забором: белое безмолвие заканчивается как только переходишь шоссе, окружающее кварталы АМЗ и соединяющее его с городом. Точнее, заканчивается оно уже тогда, когда видишь черную жирную проталину шоссе, живущего в обычном своём режиме: машины утюжат туда-сюда маслянистую шугу да шампиньонного цвета жижицу, точно отрывают деревню от города по линии сгиба. Собственно, так устроена Венеция с её каналами, надрезающими незыблемость причинно-следственных связей окружающего пространства. Перешёл дорогу, а там, возле магазинов, изрядно наследили и фуры с фруктами, мамочки с салазками и просто пешие покупатели, пассажиры маршруток, оттого-то там – и капель тебе, и богатые цветовые оттенки и движение в воздухе, едва-едва не дотягивающее до материального воплощения; а вернулся обратно в посёлок – и снова как в пустую комнату зимы попал. Хоть это и иллюзия на два дня, но такая приятная, что ей даже можно питаться. Точнее, подпитываться до самого вечера.
|
|
Под бинтами |
[28 Mar 2014|07:46pm] |
Как это объяснить: день наполняется силой вместе со светом, которого становится всё больше и больше, но сам свет ещё бледен. Пока это лишь тень света: греет, но не светит, тупо бдит, точно чего-то ждёт, беден и немощен как первый росток. Как всё ещё весенний фрукт, небогатый вялыми витаминами. Как остаток ренессансной фрески. И даже самый яркий закат в конце марта точно так же придерживает свою внутреннюю силу на потом, на когда мир окоёма нальётся густым и горячечным соком, жирными сливками солнечных буден, блажащих каким-нибудь августом, отдалённым, точно мысль об континентальном Китае.
Ну а пока мир притаился в минусе: телодвиженье, уходящее внутрь, под плинтус, заметно лишь на земле – в быстрой смене пигментных пятен, струении пресных ручьёв, превращающих поселковые дороги в развязки вено-венозных сплетений. Снег, точнее, то, что от него остаётся, больше не отражает остатки бледного, похожего на сыворотку или известку, света, но поглощает его целиком, без остатка, в неимоверном количестве, точно всё никак не может наесться им напоследок. Его уже рвёт-разрывает внутренней тяжестью. Юшка течёт по подбородку, а поры, и без того бывшие крупнее крупы, пузырятся, точно от боли и удивления (отмирания нервных окончаний, унижения), превращаясь в глаза. В пузыри земли, закатывающие белки внутрь. Туда, где шевелят кислород буквы нового алфавита.
|
|
Из окон общей спальни |
[03 Mar 2014|09:45pm] |
Пока читал переписку Шаламова с Пастернаком юный холод, ближе к вечеру, возмужал до зимних величин. Вышел из дому, а навстречу, прямо в лицо, бьют прожектора соседнего дома – многолетняя стройка напротив, кажется, практически закончена, в пустые помещения магазина завезены катера и яхты (их видно со стороны Уфимского тракта и, следовательно, трамвайной остановки). Вот из-за чего, значит, вырубили нашу рощу, изнасиловали улицу, искорёжив привычную поселковую жизнь. Прожектора дают длинные тени, из-за чего заборы кажутся выше. День сегодня маялся, тлел, да всё никак не умирал. Болел старостью, подглядывал одутловатым солнечным краем из-под перины.
Бывают дни, когда светоносное недомогание несёт в себе разрешение и новый свет, сегодня же уходил свет старый – зимний, стёршийся изношенной десной. Вечерний холод как бы подталкивает эту немощь к краю, помогает заглянуть в неё зачем-то. Превращая растянутую линию горизонта в резиночку для салок.
|
|
Чужая, белая и рябой |
[01 Mar 2014|05:05pm] |
Всю зиму снег в посёлке лежал чистый, а днями набежали ветра, с деревьев, ясеней, например, посыпались сухие листья и серёжки, помечая территорию. Погода сегодня порывистая, но податливая, важная, влажная, женственная очень. Она вся – предчувствие, набухающее в кислороде, брюхатая обещаниями, очень округлая – даже там, где проявившийся наст прорывается подспудным бурлением (пока на молекулярном уровне). Сугробы седеют, проседают, к старости обретая индивидуальность пережитой жизни и характер, который портится, съёживаясь вокруг нервных окончаний. Всё ещё подмороженных, впрочем.
|
|
Боже ты мой, сколько Солнечных осколков На тугом снегу |
[17 Feb 2014|09:17pm] |
Второй день градус выше плюса, из-за чего снег отчуждается от пейзажа ещё сильнее: раньше он был частью округи, определял её агрегатное состояние, а теперь будто бы отслоился от реала, начал отслаиваться, инкапсулироваться. Инкапсулируется. Превратился (пока не окончательно) в вещь-в-себе, из-за чего сцепился в нутрях непреходящей судорогой, да так, скрюченным, и остался.
Днём с крыши ухнуло вниз несколько тонн. Звук глухой, похожий на отдалённый взрыв в карьере. Вышел вечером чистить, а снег этот мёртвый уже совсем – перестал быть той мягкой, пушистой субстанцией, что дружит с лопатой и легко превращается в открытку. Заново прорубал в этом мороженном мясе-месиве ступеньки, с надрывом и спинозой. Думал, как не странно о Кисилёва: тяжёлая монотонная работа легко вызывает приступы классовой ненависти, напоминающей тошноту.
|
|