Ничейная территория

«Развязка для тех, кто не ездит в авто» на Яндекс.Фотках

Сегодня сажали с отцом берёзы перед домом, чтобы хоть как-то отгородиться от стройки; Вова копал лунки, я носил воду и удобрения.

Выглядело это грустным обрядом с запахом влаги и дёрна, ну, да, сырой земли, ещё и оттого, что за день до отъезда Лена с Тиги пошли в ближайшую рощицу (туда, где улица заканчивается, упираясь в зону отчуждения) и накопали там самых разных саженцев.

До этого, мы всем миром, высаживали боярку, хотя мама и говорила, что сейчас не время для высадки, но очень уж трубы горели: горят: вчера рабочие перекрыли первый этаж и «многоуровневая стоянка по ул. Блюхера» начала расти дальше – до солнца, правда, она не дотянется, но, хотя бы, от федеральной трассы отгородит.

Для того и деревья.



Детские голоса, суета на кухне, общая динамика жизни большой семьи не сужает, но, оказывается, что расширяет пространство; делает его разомкнутым и едва ли не бесконечным – так как поддерживается многими волями и разнозарядными устремлениями в какое-то бесконечное число вариаций.
Мне-то хорошо, я на подвате, а каково это быть там внутри Лаокоона?!

Сегодня дом распирало от пустоты, безродного неба, сцеженных облаков, давивших так, что пришлось лечь и уснуть. Снилось мне умозрительное Переделкино и, почему-то, Арсений Тарковский с яблочным вареньем – точно стихи его, сваренные в тазу и превращённые в жидкое золото, светились изнутри.
Встал ближе к вечеру с больной головой.

Вчера ходил в гости к старому товарищу, которого не видел десять лет; товарищ совсем не изменился – накрыло странное ощущение машины времени: когда ты окончательно забываешь некое ощущение (от человека, общения с ним, его пространства), а потом, когда возвращаешься туда, где давно не был, точно возвращаешься в назад. В то как оно было «на новенького».

Потом возвращался домой по темному городу и центр Чердачинска, скрытый затяжным августовским зевком, был прекрасен как стилизованная шестидесятническая открытка.

Проспект Ленина был почти пуст, огни реклам отражались в дождевой влаге, было пасмурно и низко, из-за чего пространство одновременно съеживалось до рождественского вертепа и отчуждалось – ветром и пасмурной дымчатой мглой, случайными попутчиками, отсутствием нужной маршрутки, долгим стоянием на остановке возле детского мира.

Буранный полустанок не создан для жизни вечером; как-то по умолчанию подразумевается, что после того, как стемнело общая жизнь заканчивается, просыпается мафия; горожане сидят по своим углам, кому какой выпал.

Эти, собственно, наши углы и отличаются от столичных; впрочем, проблемы с общественным транспортом у меня возникают и днем, причём, чуть ли не каждый день – а это по капле, по капле, но растит волну, когда тебя внезапно озаряет: быт тогда оказывается налажен когда его не замечаешь, когда он ненавязчив и не требует хотя бы и малейшего приложения усилий.

Чем проще даётся действие – тем выше уровень организации жизни; конечно, такси ходит круглосуточно, в конце концов, можно и частника свистнуть, но всё это, во-первых, не для всех, а, во-вторых, стоит сил.

При дневном свете ты ещё как бы в социуме обитаешь, но когда свет выключается, Чердачинск превращается то ли в степь, то ли в монастырь сосредоточенности на своём, с непонятым со стороны уставом.

Хотя устав этот и сами местные не очень-то и понимают, просто делают осмысленный вид, когда мысль заходит о том где ты живёшь (разговор о том где ты живешь находится под запретом, так как он, на самом деле, о смысле жизни и её качестве), ибо понять это место невозможно – оно умело (успешно, постоянно) ускользает от определения…


«Инск» на Яндекс.Фотках





«Оборачиваясь назад» на Яндекс.Фотках