Лихорадка на встречной полосе

Cегодня такой день, которого как бы нет: когда солнце долго зашторено, такое бывает; плюс, конечно, никуда не надо идти и ты правильно подобрал саундтрек (все симфонии Брукнера, одна за другой, точно семечки, щёлкаемые Йохумом): пьешь крепкий чай (да ещё, что, непривычное дело, с сахаром), но от этого только ещё сильнее спать хочется.

Солнце, впрочем, было с утра, когда выползаешь на улицу, а там последыш лета, его тапки, стоптанные да растоптанные; этой подзарядкой, собственно, и сейчас ещё жив – так бывает, когда свет отгремевших событий всё ещё питает (окормляет) окоём: скажем, для Рёскина весь Ренессанс – всего лишь тина разложения высокой готики и романских древностей, а никакой не пик развития. Осень, опять же.



Про Брукнера. Точное попадание (случается реже, чем хотелось бы) облегчает процесс вытяжки из себя фигур интуиции, столь важных в нашем деле письма по стеклу; этому, кстати, когда-то я научился у Левкина, который уже давным-давно делает одно и то же: замерев внутренне и внешне, прислушавшись к нутряному ландшафту, он затем начинает выдувать, подобно стекольщику с острова Мурано, вытягивать из себя всяческие вытянутые, прозрачные, обтекаемые загогулины.
Почему-то крайне важно не соприкасаться с ними затем, когда ты их выдул из себя и надул, точно воздушный шарик, после того как.

Не то, чтобы обжечься, просто не рекомендуется.


«Соседи по этажу» на Яндекс.Фотках

Ну, так про Брукнера. Я долго не мог понять, что в моём законном заоконном пейзаже изменилось: я же наблюдаю его не первый год и крайне чувствителен к обрамлениям зелёных насаждений; сейчас вдруг понял, что раньше не было ясеня снизу, он только этим летом дотянулся на цыпочках до четвёртого этажа и теперь всячески соучаствует, кивая и поддакивая, незаметно рыжея под старость года.

То, что мы называем распрекрасным золотом да багряной осенью, на самом деле, седина и гипертония, одышка и ещё один климакс?

В следующем году ясень подрастёт ещё чуть-чуть и вечно плетёная рама мне [моим фоточкам] обеспечена со всех сторон, кроме верха, но там же и так - небо.
Между тем, в форточках и фрамугах какая-то непонятная возня и толчея, в которой залётная температура, кажется, сравнялась с комнатной, из-за чего начинает казаться, что ты куда-то опаздываешь, что нужно немедля бросить писать, сорваться и, надев плащ, картинно выйти на улицу.

Бросаю, надеваю, выхожу.