Последняя степень Мураками
Каждый раз так: бежишь куда-то (сегодня в издательство, оттуда на китайскую выставку) и дождь шебуршится, всё всюду течет – от луж до машин на Ленинградке, выходишь из подъезда и тут же попадаешь в активный акустический коридор, где тысячи мелких звуков смешиваются друг с другом в равных пропорциях, а когда, сделав дела, выходишь, дождь прошёл, распогодилось, хотя сырости и не стало меньше, но идти обратно уже легче. Обратная дорога всегда короче.

Хоть специально придумывай себе промежуточную цель для укрощения стихии, так как сколь сильно тебя сносят осадки по дороге туда, настолько, испытав и потрепав улицу, всё сглаживается по дороге обратно.

Дождь уступает дорогу ветру, пробирающему до костей – до костей это когда ты их реально начинаешь чувствовать выложенными в витрине…

Замираешь у светофора на углу Тверского бульвара и только здесь осознаешь, что у тебя мокрые ноги: достаточно не бежать, чтобы возвращались то ли реальность, то ли изменённое сознание возвращается в норму.

И тогда замечаешь, что спина у тебя превратилась в карту Москвы, по которой скатываются сверху вниз переполненные электрички; рубашка превращается в тройной тулуп; тропа к метро – в дорогу жизни.



Под землей, в длинном переходе под Пушкинской смотришь на современников и, почему-то, думаешь – часто ли они думают о смерти, и тут же осекаешься, мол, какая разница, ну, вот, ты часто, а что толку?!
Значит ли это, что ты более зрелый или подготовленный? Нет, же, тогда причём тут извечная озабоченность «последним», если она ничего не делает, ничего не даёт, только грузит и грузит, сдавливая полушария.

Сегодня умерла ещё одна мамина подруга – Люда Пяткова, тихая, беззлобная, русская женщина, жившая по соседству. Отошла в один миг, читая книгу. Мама пишет растерянно в аське, что, мол, Дима, у меня снова похороны…

А потом то, что у папы прихватило спину, что Сердюкова сняли, Шойгу поставили министром обороны, что погода радует, круг забот отвлекает.

Вот так каждый раз – живёшь себе, мокнешь под дождём, превозмогаешь ноябрь, отвоёвывающий у зимних заморозков неделю за неделей (нашим легче!), а что-то (случайная информация) берёт и выбивает почву у равнодушия.

Ещё пару лет назад Пяткова, дипломированный массажист, помогала мне разгрузить позвоночник, в прошлом году заболела, но всё так же регулярно заходила к маме по-соседски за объедками для собаки.
Тихая, вечно смущённая, точнее, застенчивая, интересующаяся книгами, литературой. Как-то мама подкинула ей «Пир» Сорокина и Пяткова, возвращая через какое-то время книгу, выдохнула: «Ты сама-то её читала, Нина?»

Бегая по центру столицы с мокрыми ногами не находишь ни места, ни слов.

Думаешь про осиротевшего пса, спящего в будке где-то за две тысячи км отсюда; кто ж теперь-то его кормить станет, точно в этом заключена суть вопроса.

Хотя и вопроса-то никакого нет.