Вялотекущий стеклярус
Целлофановая капель упаковывает город в пластиковые мешки, внутри которых барахтается человечество. Льёт сверху и снизу, льёт с боков, с веток и автомобилей, смешиваясь с парами бензина, криками сигнализаций и сирен, вертолётами, чавкающими шагами пьяных космонавтов, вышедших в открытый космос, старух, стоящих нараскаряку, ручейками заторов на периферийных улицах. И только чайки не кричат крошащейся ржой.

Ленинградка течёт как река во время ледокола – неспешно шелестя штампованными льдинами. Всё это накладывается на истошные огни витрин и новогодних реклам, выглядящих среди этой стихийной азиатщины, пародийными. Деревья стоят голубые, карие, одетые в цвета глазных радужек. Стеклярусные, как в китайском павильоне Ораниенбаума, деревья. С шёлковыми тенями на хлебобулочном покрытии газонов. Автобусы развозят гастарбайтеров после работы, обменники сочатся алыми цифрами, смешиваясь с зелёными крестами аптек, синими булочными и прочей грязной размазней, удваивающей сущности.



Это не город, но базар-вокзал, отправляющий поезда тревоги нашей по всем направлениям; город, покрытый хрумким светящимся панцирем, на поверхности которого танцуют бабочки последнего дня осени. Точно перетёрлась пуповина, прикрепляющая нас к норме (в том числе и погодной), запустила на отчаянную орбиту, вот и бродим по клаустрофобической, замкнутой на себя системе дантовских кругов с непонятными знаками – хорошо хоть ещё ветра нет, а то бы – ну, точно конец света в одной, отдельно взятой.

Я не знаю, как относиться ко всей этой живаговской круговерти: перламутровые сугробы, покрытые глазированной помадкой хороши для фотографирования, но пока доковыляешь до метро, в толпе машин и гостей столицы, прыгая через нефтяные лужи, помогая старушкам сделать шаг и огибая афроамериканцев, раздающих листовки, силы, рассчитанные на долгий трудовой день, заканчиваются.

В магазин врываются очумелые, измазанные ледником, люди с очевидно изменённым природой сознанием, долго ходят между витрин, приходят в себя; чем тут же пользуются кассирши: вот и меня едва не обсчитали. Но я-то сегодня только на прогулку вышел, поэтому вовремя спохватился.





«Как холодает! Гады из глубин
повылезали. Очи выел дым
цивилизации. Оголодал упырь.
И человек забыл, что он любил.


Все опустело. Стало пустотой,
что было лесом, временем, травой,
тобой, моя любимая, тобой,
кто мог любить, шутить и плакать мог -
стал комом глины, амока комок!