San-Trovaso/ Сан-Тровазо
Незаметная навигация – вот что важно внутри церквей, музеев и важных культурных объектов: толпы паломников движутся однажды проложенными путями, которые меняются крайне редко и по каким-то значительным событиям, типа реконструкции Галерей Академии.
Два моих путеводителя дают совершенно разное расположение её коллекций, хотя разницы в их издании – не больше двадцати лет.
Тоже самое можно сказать и про «логистику» Дворца Дожей, внутри которого сосуществуют самые разные маршруты (и степень погружения во внутренние покои а так же тюремные лабиринты, если тебе, вдруг, хочется что-то кроме «обязательной программы», зависит от стоимости билета).
Но то – музеи, меняющиеся от эпохи к эпохе, от концепции к концепции; другое дело – церкви, поставленные (если отбросить немногочисленные исключения) раз и, хочется верить, навсегда.
Вся архитектура внутреннего устройства, структура его и оформление, направлены на манипуляцию вниманием паломника, который сознательно (но, чаще всего, неосознанно) читает сначала фасад, а затем и интерьер как книгу, распахнутую на главной странице.
Это очень тонкое и сложно уловимое ощущение, транслируемое в органы чувств, во-первых, сверху (композиционное решение потолка, купол, перекрытия, плафоны или балки, поддерживающие свод), во-вторых, со всех возможных боков, мгновенно разыгрывающих внутри твоей воспринималки отнюдь не умозрительную «розу ветров», заставляющуюся двигаться так, а не иначе.
Заходишь в церковь и почти сразу (вздох и выдох, взгляд на алтарь и на боковые нефы с капеллами или их отсутствием) знаешь, что ты здесь будешь делать и куда пойдёшь.
В центр или, сразу, в трансепт, где обычно скрывается самое лакомое; или же начинаешь обходить стены собора против часовой стрелки.
Ну, или же, если никто и ничто не мешает, по часовой.
Важно же ещё как ты зашёл, в боковой вход или центральный; начал с мгновенного погружения в омут или застал композицию Храма (проще всего, разумеется, если она имеет форму греческого креста) как бы врасплох, с середины…

«Сан-Тровизо» на Яндекс.Фотках
Сан-Тровазо (или Сан-Тровизо) имеет два имени (оба они написаны на вступительной табличке, второе обозначено как «вульгарное») и два одинаковых фасада.
Один из них выходит на тихую, спокойную площадь, другой к каналу с мостиком через.
Путеводители много говорят о вражде Монтекки и Капулетти двух кланов, распря которых и потребовала соломонова решения с двухфасадностью здания (у нас таким раритетом была славна до недавнего времени гостиница «Москва»): даже двери, через которые они попадали на службы, у каждой из противоборствующих группировок были свои.
Вот вам и сюжет, некстати; прочее крайне легко домыслить. Николотти и Кастеллани.
Неважно через какой фасад попадаешь внутрь, главное там – несколько сильных тинтореттовских картин (это правда, не Якопо, но его сын), висящих в центральной алтарной нише по бокам от «главной» картины, которая, кстати, тоже совершенно неплоха – композиция её с полукруглым завершением вписана во вполне венецианский мраморный портик, каких много на холстах Веронезе, кажется, почти никогда не обходившегося без колонн, выглядящих особенно скульптурно на фоне сочного голубого неба.
По бокам от неё, значит, две большие картины Тинторетто-младшего («Поклонение волхвов» и «Изгнание из Рая»), достигающих лунной кинематографичности Тинторетто-старшего.
Хотя если посмотреть на «Мучения Св. Антония» Якопо Тинторетто, висящего по левому борту в одной из капелл, разница между отцом и сыном видна невооружённым взглядом.
Особенно если опустишь 50 центов в монетоприёмник.
Ангел, распространяющий лучи точно стрелы, стремительно пикирует вниз, пытаясь спасти Святого Антония от искушений.
Указательным перстом, он указывает Антонию выход, помогая растолкать пышногрудых красавиц в диадемах с рожками и оттолкнуть некую совсем уже рогатую сущность, повернувшуюся к нам спиной и не слишком хорошо видную.
Ангел движется на крейсерской скорости, раздвигая своим полётом раздвинуть медно-кучерявую облачность, которую можно наблюдать в Венеции долгими осенними вечерами.
Вот как раз позавчера была примерно такая.
Ещё в алтаре на отдельной подставке стоит совсем ещё готически позолоченная икона «Святого Хрисогона на лошади» и с копьём Джамбоно (середина 15 века), редко выделяющаяся на общем, более позднем фоне.
Точно он (она, они) ввалился сюда, заплутав из какого-то параллельного измерения.
Сбруя у коня Хрисогона такая же алая, как его щит, осенённый крестом.
Там, кстати, с боков есть ещё «Омовение ног» и очередная «Тайная вечеря» Тинторетто, но это если у кого хватит на них сил.
Висят они в левом трансепте («Вечеря» над дверью и сильно высоко) как-то очень уж безучастно.
Совершенно ни на что не претендуя.
Боковой свет, включенный глубоко внутри этих картин (или, точнее, навсегда забытый здесь нерачительными хозяевами), даёт ощущение сложной, сокрытой от посторонних жизни, проистекающей за приоткрытыми дверями и только по большой случайности вырвавшейся наружу и обнаруженной.
Так бывает, когда, гуляя по городу, случайно заглянешь в чужое окно.

