50 снимков улицы Печерской в марте 2022. АМЗ, Чердачинск





Окончания морозов ждешь с некоторым, впрочем, легко сминаемым ужасом, так как вырваться из клещей привычки всегда сложно, хотя, казалось бы, нет ничего проще сменить холод на тепло...

...однако же, в марте, когда стужа плавно подползала к январским температурам, например, развешивая постельное бельё для прожарки на холоде, несколько раз я ловил себя на недоумении: как же я теперь без этой постоянной бытовой подробности буду профилактически бельё освежёвывать освежать?

Да и вывешивать только что стиранное всегда лучше в минусовые температуры, чтоб оно затем хрустело и дымилось зимним ознобом, хотя, как теперь, пару недель спустя, становится очевидным (практика - критерий истины) теплые температуры (плюс яркое, горячее солнце, помноженное на долготу дня) делают гигиенические процедуры с бельем, коврами и ковриками, а также ведрами ещё более действенными и быстрыми.

Каждый раз, при переходе от зимы к теплу переживаю это забывание прошлых практик и немедленное их воскрешение под воздействием простых и светлых дней.

Всё-таки привычка - замена счастию, путь по протарённой дороге и замыленность взгляда, который следует потряхивать время от времени, чтобы окончательно не автоматизироваться.

Особенно в предчувствии катастроф, которыми нам маячит ближайшее будущее, начинающееся сразу же за воротами нашей усадьбы - там, где "улица в четыре дома" молнией, ну, или зиппером отделят бытие нашего домохозяйства от массивов большой земли...

...поэтому обычно к фоточкам про Печерскую прилагаются дневники, смотрящие из окна в наружу.

Самая большая ошибка в потреблении новостей и прочих медийных субпродуктов сейчас - идти в фарватере привычного образа жизни, точнее, обычного потребления информации "как всегда": нынешняя война ведь - прежде всего, информационная, где идеи Бодрийара живут и побеждают.

Это у нас с вами постмодерн закончился и, вместо него, цивилизацию (цифризацию) формируют потоки, состоящие из цифр, тогда как общественное устройство всегда отставало и отстаёт от самосознания и самоустройства отдельного индивида, а теперь-то, сбрасывая нас едва ли не в пятидесятые, и подавно.

Все стороны (сейчас их больше, чем две, практически каждый человек может обозначить себя автономной стороной, вовлечённой в конфликт, замысленный как битва со всем миром и против любого конкретного человека) воспринимают информацию как оружие, тем более, что без контента (то есть, той самой информации) отдельные стороны конфликта будто бы не существуют - неназванного и непроявляющего себя в гибридном конфликте как бы нет, если его не видно, не слышно.

Это не значит, что стратегия молчания спасает: слишком уж много разнонаправленных акторов заштриховывают сегодня поля нашего существования, чтобы остаться в стороне непривлеканием внимания к себе, но для ощущения относительной безопасности и некоторого самосохранения, конечно, такая стратегия вполне канает.

Особенно на первых этапах, когда линия фронта (не информационного, но реального) далеко-далеко.

Когда ещё не вечер.

Потребление информации необходимо полностью пересмотреть и ограничить, сделав его, во-первых, полностью контролируемым, во-вторых, целиком безопасным, антивоенным.

Перескакивания из ленты в ленту, бесконечное прослушивание сводок, новостей и интервью аналитиков ни к чему не приводит, тем более, что привычка, складывающаяся в течении то ли 21, то ли 24-х дней, уже сложилась и воспринимать войну иначе не выйдет.

Исключить ее нельзя, ничего не знать о ней невозможно (даже самое ватное отрицалово знает, что именно оно отрицает), но можно ограничить поступление радиоактивных токсинов ограничениями со своей стороны, которая, конечно, слабая и, разумеется, решетчатая, но это ведь именно она уменьшает воздействие агрессии ровно в два раза.

Я тут, против всяких своих правил, пишу без метафор и переносов, всё как есть, обращаясь напрямую: благородная плесень ярость наших реакций на происходящее вне нас ведёт к выгоранию и ни к чему более.

Подлость в том, что война одна на всех (что ещё не есть повод к коллективной ответственности, оставшейся в логике прошедших веков), а вот психические возможности у всех разные.

И я внезапно замечаю парадоксальные реакции окружающих меня людей на какие-то мелочи, которые не кажутся существенными, но которые, при этом, способны сломать человеку психический хребет в качестве "последней капли".

Когнитивные искажения копятся, но не разрешаются, так как война - это, прежде всего, механический гул постоянного фона, который агрессивно нарушает привычные очертания мирного ландшафта (прежде всего, внутреннего) и от него невозможно избавиться без поступления сообщений об её конце.

Один мой знакомый художник, имеющий родственников в органах (кровно связанный, таким образом, с системой) ощущает своё одиночество как озноб заметности на юру, особенно выгодный карателям любого сорта, раз уж молнии бьют по вершинам то он такая вершина (личности и таланта) и есть.

Доходит до того, что мой друг-художник воспринимает величину своих достоинств как недостаток и повод для преследований, хотя ориентация на других спикеров в реальности, например, сети, лишает его хоть какой-нибудь радикальности.

Одна моя знакомая поэт переживает массовый отъезд людей своего круга ("чтоб не сидеть здесь как мышь под веником", сказала ей другая подруга-поэт), не думая о том, что оставшихся больше, просто они менее заметны, чем уезжающие (спорим, деньги закончатся и подавляющее их число вернётся, так как блицкрига не вышло и война затянулась на тягостные и тяжёлые месяцы, переживать которые, кстати, проще скопом, гуртом, а не в чужеродном отдалении, где фантазия городит фантазмы, пытается их городить, реконструируя весь национальный универсум и сразу же за всю оставленную дома родную культуру) - те же самые святые и праведники, а также просто хорошие люди, которые из желания внеочередных каникул даже не пытаются сделать событий идеологического выбора.

Тем более, что те, кому действительно опасно оставаться, вроде Дмитрия Муратова, почему-то и не думают никуда уезжать. Почему же?

Другая моя знакомая раздавлена грузом общей вины и совершенно не может работать, а я вспоминаю, что впервые про общую вину своей социальной страты (которой в начале десятых годов кремлевские технологи придумали неологизм "креаклы", впрочем не прижившийся) я услышал в 2013-м году, когда ресторатор Алексей Кабанов (френд ведь мой по ФБ), впавший в долги, расчленил свою жену.

Тогда это событие вызвало культурный шок, тщательно лелеемый госмедиа, которые охотно публиковали исповеди очередных креаклов о том, как и почему эта социальная среда пришла к краху и расчленёнке.

Скоро выяснилось, что ситуацию с Кабановым (в 2027-м срок его заключения закончится) московские политтехнологи накачивали вниманием с помощью регулярных вбросов в паблик намеренно - чтобы, во-первых, ввернуть в массовое пользование само это понятие "креаклов" (что не особо скрывалось), во-вторых, чтобы посеять панику создать у срединного городского класса (читай "буржуа") атмосферу уныния и разочарования, парализующих волю и, в конечном счёте, приводящих к "выученной беспомощности".

У меня нет никаких особых инсайдов, кроме работы кремлёвских телеграм-каналов, но я почти уверен, что темы вины русской культуры и коллективной ответственности осознанно вбрасывают для паралича особенно чувствительных членов общины, эмоционально забывающих, что даже устаревшие понятия (вроде "народа", имеющего отношение к второй половине XIX и первой половине XX века) никуда не деваются, а продолжают функционировать как новенькие.

Коллективная вина возникает в тоталитарных режимах, мажущих всех одной кровью краской, и в тоталитарных людях, так до конца, до капли не выжавших из себя совок и его последствия, подспудно надеющихся на государство или на бога, вместо того, чтобы взять судьбу в свои руки.

Вина и стыд являются следствием зависимости и, таким образом, сопричастности.

Кстати, лишиться их достаточно просто: достаточно выйти на одиночный пикет и все кабели, по которым социум накачивает виноватых своим гоневом окажутся оборваны.

Но и тут важно не переусердствовать, чтоб не сгореть на той единственной гражданской, а попытаться сохранить себя до лучших времён, когда созидательные усилия будут востребованы намного сильнее, чем теперь, так как угнетённой ныне русской культуре понадобятся недюжинные усилия для того, чтобы выбраться из нынешнего упадка и тупика.

Так как в основе любых уличных акций лежит преувеличенное значение публичных действий.

Конечно, на миру и смерть красна, однако, основная и самая фундаментальная работа проделывается, как правило, в тишине и в глубине, невидимой миру, впрочем, как и любая интеллектуальная деятельность.

Одна моя знакомая регулярно кричит на улице в пространство "нет войне", срывая голос, клеймит филистеров, не разделяющих ее реакции (меня, например) на злодеяния режима и не желающих разделять ее самоубийственную страсть к испепелению всего ненавистного не только ей, но и всем остальным.

То есть, тем, кто догадывается, что войной жизнь не заканчивается, будут другие комнаты и миры, для которых, конечно, лучше всего сохранить максимальное количество человеческих качеств (стараться не расчеловечиваться), так как наши усилия (других соотечественников у меня просто нет) еще могут пригодиться после окончания боевых действий для восстановления порушенной страны через, например, культуру и просвещение, поруганных в нынешние тёмные времена.

Это ведь именно небрежение гуманитарной стороной жизни завело нас туда, куда завело.

После Бучи неврозы, понятное дело, стали ещё более острыми, просто-таки колючими, словно бы многие не понимают, что война - не то место, не то занятие, не то время, на котором следует выкладываться по полной программе.

Самозабвенно.

Отдачи не будет.

Как и сил жить постфактум.

Писать стихи после Освенцима и переводить после Бучи и Краматорска важнее чем до них хотя бы для попытки восстановления баланса, намёток движения и возвращения к норме.

Войну можно выиграть лишь не поддаваясь ей, только не пуская её внутрь себя, превращаясь в обтекаемый и войнонепроницаемый объект, так как если пустить - вместе пойдёте ко дну или что там у них в самом низу находится?

После Бучи моя хорошая знакомая записала в дневнике очередную порцию ругательств лицемерам и трусам, предложив всем нам отписаться от неё, но я посмел не отписаться...

...показательно (символично, закономерно), что один из комментов под этим постом написала другая замечательная женщина, констатировавшая, что после Бучи для неё жизнь закончилась. Это цитата.

Вот тогда-то всё и встало на свои места (поэтому я даже не стал смотреть продолжение диалога двух этих замечательных), так как, помимо людей, сжигающих себя в топке протеста, есть люди, позволяющие себе считать, что жизнь, их жизнь, еще не закончилась, но как-то, худо-бедно, жалко-валко, продолжается.

Пустить в себя войну означает поддаться стихии разрушения.
Это означает, что война добилась того, чего добивалась и добила в отдельном человеке чувство нормального.

Иногда случаются события, заставляющие взвешивать каждое своё чувство и каждое слово - я это понял во время Беслана, когда ЖЖ (других соцсетей тогда, кажется, ещё толком и не было) наполнился стенаниями и воплями невиданной силы, после которых небо должно было обрушиться на землю или же, как минимум, жизнь измениться навсегда.

В ленте моей были плакальщицы из лично знакомых, страдавшие как в древнегреческих трагедиях (один из первых очерков "Опытов" Монтеня, между тем называется "О скорби", рекомендую прочесть - основная мысль его в том, что глубокое горе безмолвно и незаметно, в реальных трагедиях люди каменеют, вот как Ниобея, которая "потеряв сначала семерых сыновей, а затем столько же дочерей и не выдержав стольких утрат, в конце концов превратилась в скалу..."), в том числе и одна известная писательница, которую я спросил тогда между прочим: что она будет делать завтра?

Писательница рассказала мне в личных сообщениях о своих бытовых планах на завтра, как ни в чём не бывало, ибо дело траура уже сделано - оно обозначено на том самом миру, который равнодушно принимает любые взрывы эмоций...

А у меня тогда, может быть, первый раз в жизни было ощущение кризиса и непреодолимого тупика, которым я не поддался лишь по одной простой причине: попросту не знал, что мне делать и как реагировать, но инстинктивно почувствовал (иногда самосохранение начинает говорить с нами шершавым языком плакатных истин) необходимость дистанцироваться от ситуации, к которой я прямого отношения не имел ("в интернете всегда кто-то не прав", но это не повод рвать жилы, если только, конечно, это вам не нужно зачем-то) и пересохраниться.

Мы сами в ответственности за свои приручённые травмы.
И все обязательства мы берём на себя добровольно.
Чувство вины, кстати, тоже.
Как и травму коллективной ответственности.

Владимир Пастухов нынче написал в своём Телеграм-канале, что сегодня, для того, чтобы не разделять ответственности за вооруженную спецоперацию достаточно понимать, что происходит на Украине, внутренне (для некоторых важен шекспировский завет, констатировавший, что"...торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ...", поскольку социальный темперамент, как и выносливость психики у всех у нас разная) её не поддерживая.

Внутренне - это для себя, что, и это тоже кажется теперь открытием, в период первоначального формирования социального поля под воздействием соцсетей, оказывается для части наших людей проблематичным.

Для того и нужно начать воздерживаться от информации, даже правильной, которая перемалывается сознанием в острый психоз, провоцирует его самым конкретным способом (количество здесь всегда заметно переходит в качество мироощущения), задавая когнитивные искажения такой силы, с которыми ум справиться не в состоянии.

Вероятность того, что мы уцелеем велика, но как же будут существовать в поствоенном времени те, кто не берёгся и почти целиком спалил (опалил) себя в этой топке до тла?

Поживём, увидим.

Когнитивный фашизм тоже не должен пройти.

No pasaran!