"Прага" Артура Филлипса

Дочитал, разогнавшись к середине и почти увянув к финалу. Зеркало оказалось разбитым, осколки в общее целое не складываются. Начал писать колонку, поймав себя на одном интересном противоречии в восприятии, снять которое оказалось возможным только собственной писаниной. Оттого и написал.
Рекламные выжимки, опубликованные внутри «Праги» упоминают влияние самых разных, порой, прямо противоположных авторов. Критики тревожат тени Джеймса Джойса и Марселя Пруста, Ф. Скотта Фицджеральда и Сомерсета Моэма, Франца Кафки и Владимира Набокова, Грэма Грина и Эрнеста Хемингуэя («По сравнению с «Прагой» Артура Филипса оттяжный роман «И восходит солнце» – просто темная хвастливая звездочка…»)
Короче, на лицо весь модернистский пантеон. Не хватает упоминания одного писателя, который повлиял на автора «Праги» куда серьезнее всех перечисленных классиков. Судите сами.
Роман начинается с того, что некая компания англоязычных юзеров, просиживая штаны в «Гербо», заштатном будапештском кафе, играет в донельзя интеллектуальную игру. Люди, подобравшиеся совершенно случайно, составляют некое сообщество, дружескую компанию, вокруг которой клубятся основные события книги, любовные истории и интрижки, бизнес-проекты и запах кофе.
Запах кофе и джаз, который будет сопровождать персонажей во время их бессмысленных и бесцельных блужданий по подробно (очень подробно) описанному городу. Улицы и проспекты, площади и памятники, засиженные голубями, мосты через реку, острова и вокзалы, кафе и бары, бары и кафе, одно, другое, третье, они так и мигрируют из заведения в заведение, под досужие разговоры, под вялые интрижки, смешиваясь с аборигенами туристами.
Ничего не напоминает? « – Попрошу замок с кровью – сказал толстяк за столиком. Почему я зашел в ресторан «Полидор?» Именно так начинается роман Хулио Кортасара «62. Модель для сборки», самый типичный, самый джазовый роман парижского махатмы аргентинского происхождения. Роман, в котором как и в «Игре в классики» или «Книге Мануэля» тусуются и сотрясают воздух в кафе метафизическими бла-бла-бла странные, непонятно как и чем связанные между собой в тугие узелки, персонажи.


Как и у Кортасара, главное в «Праге» – послевкусие, настигающее уже во время чтения, возникающая из перечислительной интонации и сопряжения многочисленных мелких и крупных подробностей, сюжет движется постоянными блужданиями по городу, тоже ведь совершенно симптоматично названному куратором серии Максимом Немцовым, «Парижем-на-Дунае». Будапешт здесь дышит и живет бликами на речной воде и отражениями витрин, многочисленными запахами и ароматами ничуть не меньше живых персонажей, каждый из которых выстраивает свои собственные отношения с венгерской столицей.
С творчеством аргентинца «Прагу» сближает и полистилистика, которой Филиппс обильно приправляет текст, время от времени он меняет стилистический регистр, вводя чужие тексты, стихи, песенки, списки, отрывки из официальных документов, переполненных канцеляритами, видения, описания снов и воспоминаний, следы курсора и курсивы…
Весь этот стилистический разнобой делает «Прагу» живой, дышащей, многоголосой и слоеной, как торт «Наполеон». Из-за этого «Прагу» можно читать в самых разных ключах, было бы желание. Тем более, что книгу населяют герои, непохожие друг на друга.