74.
– А вот вы, милейший, кажется, начинали говорить об идентичности да национальном своеобразии, – вплетает лепту изящнейший Курпатов, обращаясь, по всей видимости к Кипарисову – да только вот ведь вам парадокс какой. Недавно, смею доложить, в Париже происходила ярмарка, на которую позвали одних русских писателей (здесь он сделал указующий жест на Татьяну Ильиничну, которая, уловив движение в свою сторону, мгновенно перестала жевать и спрятала испепеляющие взгляды куда-то под веки) и не позвали других – тех самых, что называют себя истинно народными, православными, почвенниками, чуть ли не теми самыми писателями-деревенщиками, чьими физиологическими очерками зачитывалась все просвещённые россияне дореформенных времен… ну так вот, эти самые, с позволения сказать, деревенщики обанкротили парочку нефтяных магнатов, но доехали собственной делегацией до Парижа, где их, разумеется, не звали. Так вот я вас спрашиваю – на кой счёт этим радетелям за дело народное та самая французская книжная ярмарка, на которой по всем правилам царствовать должны сугубые западники и либералы?
И он снова указал в сторону луноокой Татьяны Ильиничны, которая к тому времени уже покончила с семгой, хлопнула рюмку коньяку и подбиралась к фаршированной щуке, украшенной маринованными виноградинами.
– Ехали бы себе хоть в Тамбовскую губернию, хоть в Кемеровскую волость и там бы просвещали народонаселение, сеяли, так сказать, как говорится, вечное и светлое, но нет, им же, портяночникам нашим, Парижи да Лондоны подавай. Лавры Герцена им жить мешают! И хоть бы мы действительно презирали этот самый запад, – ловко заключил Курапатов и дернул головой так, что его немного растрепавшаяся чёлка аккуратно встала на место – но хотим-то мы жить как на западе и вы, Митя, да-да, хотите, и не перебивайте меня…
Хотя Кипарисов молчал, думая о рюмке холодной водки, набирался новых полемических сил и совершенно не думал никого перебивать.

75.
– Кроме того, – назидательно продолжил изящнейший доктор Курапатов, – вы не только хотите жить так, «как там», но и вы, Митя, всецело зависимы от того самого запада, который вы так ожесточенно поносите. Ругать-то мы его ругаем, а только его мнением и дорожим, то есть, в сущности, мнением парижских лоботрясов. И к ним апеллируем, если в отечестве нашем какая-то напасть случается, проворуется кто и посадят кого… Потому что даже сама верховная власть наша, совершенно бестолково называемая ваши «кровавой гебней» (на самом деле, вы гэбни, вьюноша, не видели и в 37м году живать не жили, посмотрел бы я на вас тогда) признает только авторитет запада, французского или американского, неважно какого, так как внутри отечества нашего нет, не осталось более никаких авторитетов, вот что противно?
– И сильно противно? – Вступила в спор Татьяна Ильинична, насытившаяся фаршированной щукой и приговорившая ещё одну рюмку коньяку.
О чём здесь спорили она не слышала, поглощая еду, однако, «кусок упал» и ей захотелось спеть. Но петь было нельзя: высшее общество, всё-таки. И тогда она тоже решила поспорить. – Так вот, милейшая Татьяна Ильинична, говорю я о том, – снова завёл меланхолическую шарманку изящнейший доктор Курапатов, – что вопрос о значении и будущности России целиком и полностью зависит от западных влияний.
– Запад – это говно! – Бросила Татьяна Ильинична и лицо её сделалось непроходимо хмурым. – Помню я, когда преподавала в американских университетах…
Она махнула рукой и картинно пошла к белому роялю, у которого уже давно окопался её менее говорливый коллега С-дзе. Все посмотрели ей вслед.