Пятница, день
Почему-то приснилось, что Битов умер. Вот просто так. Тупой констатацией. Не то, чтобы некролог писать-заказывать, а вот, промелькнуло, по ходу движения сна как афиша за окном трамвая. Хочется проехать по городу в трамвае. Вечером. Чтобы желток яйца внутри вагона, чтобы вокруг непроницаемая зелень, склонялась. Но не в Москве, почему-то. Потому что в Москве все поездки имеют прикладной характер, никакой тебе эстетики. Москва - вообще очень не эстетичное место. Эстетика, ведь, странным образом, связана с комфортом потребления, даже если тебе показывают какую-нибудь чернуху, то ты получаешь эстетический комфорт от превозмогания чернухи, от дистанцирования, от дистанцированности, объясняя себе, по ходу, что, мол, вот, ты же умный и тонкий, а приходится такую чухню видеть и слышать. Москва странная, да. Даже поход в филармонию связан с какими-то накладками, центральный вход закрыт, приходится дрейфовать через вспомогательные катакомбы, каких-то коридоров, отсро пахнующих краской. Концерты, в конечном счёте, оказываются отложенными. Квартет Бородина исполняет все квартерты Шостаковича, но когда исполняет? В кассе не знают.

Однажды, мы уже ходили на Квартет Бородина, там, помимо Шостаковича был ещё Бетховен, и ты была недовольна - мы захлопнули дверь, забыли ключи, отправившись на фильм "Отец" в Центральный Дом Литераторов. Я только начинал жить в Москве, всё было в самом начале, казалось, что всё получится, всё будет. Всё получилось, всё, что нужно - есть, но от этого совершенно нет никакой радости. Я уже не раз отмечал это поразительное свойство Москвы придавать будничность (покрывать патиной и пылью) самые экстроординарные события, явления и выходки. Это как с поездкой в трамвае - сплошной прикладной характер, только если тебе написать нужно эссе про путешествие на трамвайчике по самым что ни на есть бульварам. Привычка свыше нам дана, с другой стороны, какие-то странные и незатейливые пустяки, типа концерта Мадонны, вдруг обрастают такими коннотациями, движутся красным колесом "Кармины Бураны", подминая под себя весь город. О, я хотел бы написать об этой первой зиме моей жизни в Москве, такой непривычно тёмной, пахнувшей корицей и цикорием, жизни словно бы в коробке из-под зефира с шоколадными маковками, вот тогда квартеты Шостаковича оказались в жилу, а потом начались и симфонии, которые я описал. Море моей жизни.

Полный ветер сменяется полным штилем. Вдруг выскакивает полубезумное солнце, кривляется, руки зябнут, голуби сосуществуют с воронами как люди разных национальностей. За окном всё ещё зелено, хотя и с проседью. Пьёшь ромашковый чай и думаешь о том, что некоторые не доживут до конца зимы. Провожая Левкина на вокзал, я вдруг подумал, что мегаполис как раз и похож на вокзал - круглосуточностью жизни, ибо когда я поехал на Рижский, не купив ежедневных газет (вышел поздно, киоски закрыты), то на вокзале киоски работали - потому что тут всегда и всюду жизнь, натуральный несгораемо-сгораемый ящик разлук моих встреч и разлук, подветренный кремовый торт с подветренными башенками из слезоточивого бизе, бетонной крошки, запахов урологической клиники, фонарей, пьющих абсент и метро, работающего в режиме прибоя. Мда, люди - это же очень интересно: лица, взглады, тела. Метро воспринимается как театр, поездка до дома способна насытить впечатлениями не меньше любимого сериала. Внезапно, в тишине, осознаешь: внутри меня тикает бомба с часовым механизмом. Что-то будет.