Дело о саморефлексии
Аральское море – Казалинск
(Расстояние 2462, общее время в пути 2 д 3 ч 53 м)
Дело в том, что я всё время думаю, чем всё это (записки) может закончиться? Ведь нельзя же бросать на полуслове, на незавершённости сюжета, исчерпанного самой исчерпанностью. Хотя, если искусство отражает (пытается отражать) жизнь в формах самой жизни (путевых заметок), подобной незавершённости не избежать. Ничего странного: заканчивается один сюжет (промежуточный, подорожный) и начинается другой (алма-атинский), нужно ли их объединять?
С другой стороны, какая-то, хотя бы маломальская драматургия необходима для закрепления импрессионизма в устойчивых формах. Вот Люся прочитает «Невозможность путешествий» и скажет, что ей снова не хватило определённости. Сама всю сознательную жизнь воюет с «ангелом условности», но когда дело доходит до дела (оконченного худла), Люся требует качественного изменения героя в конце. Иначе не «зачОт». Де, писатель имеет право на внимание и время читателя, если перемену участи можно будет почувствовать, подержать в руках. Из грязи в князи или кто был никем, тот станет всем. Изменения обязательно укладываются в схемы и в формулы, наперечёт известные, заранее посчитанные. Ну, там, роман взросления или воспитания (или карьеры) или же road-movie, или же безостановочное томление духа (плоти) или какая-нибудь там «мысль семейная» или «мысль народная».
Дискурс как жанр требует немедленной поживы. Пожива выражается во внятности изложения и вытекающей отсюда оправданности ожиданий. Но какая же тогда «правда жизни»? Тем правда и отличается от установочной (установленной) морали, что сидит сразу на нескольких стульях сразу. Точнее, сразу между нескольких стульев. И ты надеешься на автоматическую символизацию (капитализацию) происходящего в тексте, ибо читатель не может скользить своим курсором по строчкам просто так. Его путешествие по тексту (сквозь текст) должно прирастать внутренним пространством преодолённого. Иначе никак. Вот и получается, что (внешний) сюжет лишь мешает этому самому приращению, ибо заставляет скользить по верху, а не переживать (пережёвывать) бытийственный спотыкач, что складывается как бог на душу положит.
Но это и не туристические заметки, так как страсть как не хочется туризма, выезжающего за счёт фактуры (экстенсива). То, что ничего не происходит и не меняется, в окне ничего не видно – принципиальное условие, да? Меняться (оставаясь, при этом, неизменным) должна внутренняя дорога в непонятно куда. Меняться сейчас, дабы остаться неизменной (когда всё выветрится) потом. Потом выступающая и немедленно испаряющаяся со лба. Во-вторых, дневник есть нечто постоянное, изо дня в день набегающее, накапливающееся. У меня же теперь несколько иная задача – выхватить из постоянного потока всего несколько дней и расписать их по нотам.
Ограниченность мирволит насыщенности. Так получается концентрат. У меня уже складывался один такой текст – «Пятнадцать мгновений весны»: брал по порядку симфонии Шостаковича и записывал мысли и ассоциации, приходившие в голову пока звучала музыка. После финального аккорда запись обрывалась и более не обрабатывалась. Практически «автоматическое письмо» и «поток сознания», но без дегуманизированной остранённости, скреплённые сюжетом из расползающихся лейтмотивов. Так вот нечто подобное затеял и теперь – пока поезд движется, то пусть вместе с ним движется и всё остальное. И «мысль народная» и road-movie, и всё остальное, чего не пожелается.
Теперь моя голова раскалывается без боли. Она не болит, но раскалывается – как грецкий орех, ровно по шву внутренней спайки. Я почти чувствую усыхание головного мозга, превращения ядра в труху. Закладывает уши. Вода из крана бежит тонкой струйкой. Хочется засунуть голову под холодную воду, но военный коммунизм не предоставляет возможности. Выходя на перрон, ты понимаешь насколько одурел в замкнутой коробке со спёртым, перекрученном воздухе; отстраняясь, ловишь остатки рассеивающегося морока, межеумочного состояния, когда и явь не явь и сна как не бывало. Ты накручиваешь, накручиваешь на спидометре подкорки преодолённое расстояние, на перроне «де юре» и «де факте» замирают в относительном равновесии, но объявляют отправление и ты снова ныряешь в пыльную норку.
– Семучки, семужка, сникэрсы, пыво, пэпсия, вода «миныралка», водочка? Рыбка жаренна, копчённа, рыбка бырём, гиена огненная, плывём, мальчики-девочки, шашлыки-мастерки с нач
ёсом, сухарики-кириежки, жевачки, бырём, нарды, нарты, наряды неяды, кроплёные карты, шарады, ребусы, комические куплеты, бырём быстрей, пока поезд не у.е….