Дело о неизбежности Москвы
Дело в том, что Москва есть все концы и все начала, самая что ни на есть неизбежность, о которую не разбиваешься как о девятый вал только потому что входишь в неё как в картину (художественную или же живописную), картину, возникающую в самом финале «Едоков картофеля», ну, да, этих самых «Едоков картофеля», где у Павелецкого вокзала сегодня образовалось (соткалось) на одного персонажа больше.

Москва – вечный сон, стон (зовущийся песней) и гениальный пиар-проект, бесконечный текст из телетекста и телесуфлёра. Все только и делают, что говорят про Москву и о Москве, переходишь улицу и в толпе у светофора кто-нибудь обязательно произносит (выговаривает) заветный топоним.

Оттого и не было задания (желания) описывать обратную дорогу столь же подробным образом (отчего это я пишу об одном, а думаю всё время о другом, о тебе я думаю), как дорогу до Алма-Аты. Потому что финал очевиден и предсказуем, нет и не может быть никакой интриги. Хотя писать обратную дорогу, имея опыт дороги до Алма-Аты и опыт пребывания в самом городе, было бы не только проще, но и многослойнее. Полимпсестнее. Тренд (повторение) выхолащивает.
«Повторенье – мать ученья, а кто отец?» (с)

Сначала в степи заводится снег. Белый-белый. Ибо а) первый; б) чистый (что сравнится?!). В снегу ковыряются верблюды. Россия наступает ночью. Москва подтягивается начиная с самого рассвета, наступающего чуть раньше из-за того, что свет. Стоя под дождём возле алма-атинского супермаркета на проспекте Абая (против названия в нём продают не еду, а изделия компании «Самсунг») ты напевал, набивая смс: «А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму», но пока поезд огибал юг Казахстана и опорожнялся в Чимкенте, ты забыл, что дома зима, снег и холодно. Тело забыло, организм забыл, хорошо что была постепенность и пейзаж за окном менялся ступенчато. Примерно такой же ошеломительный эффект, как горячее летнее солнце из-за которого ты проснулся по дороге туда. Когда буквально за ночь, пока ты спал, климат поменялся радикально. Словно бы шарик крутанули в другую сторону.

На третий день ты начинаешь разговаривать со своим отражением в зеркале. Ждёшь остановок как наркоман дозы. Отыскиваешь в лептопе забытые файлы. Воспринимаешь как приключение снятие и надевание футболки. Закапываешь «визин» в глаза не потому что они устали. Тем более, что смс опять не отправляются. Снисходишь до Коупленда и Поланика. Извлекаешь со дна сумки шапку и перчатки. Всё время ловишь себя на мысли, что стремишься приехать домой (то есть, к маме), а едешь, на самом деле, домой, но в Мск. Занесённый снегом полустанок выглядит совсем уже по-российски, если бы не эти буквы зелёного лозунга на раскоряку. Ложишься спать даже раньше, чем в отеле «Алия», мучимый перепадом в три часовых пояса и просыпаешься раньше, чем в отеле «Алия», реагируя на прекращение хорошо темперированного клавира, если состав вдруг встаёт где-нибудь на пригорке. Задумавшись, поезд выпускает газы. Вот и ты, ты, когда спишь, разве за собой следишь?