|
| |||
|
|
Дело об "Америке" Ф. Кафки (2) Дело в том, что последующие начальные главы ("Дядя", "Особняк под Нью-Йорком") подтвержают ощущение: Кафка движется по рельсам "Идиота". Это, видимо, та самая Америка, в которой Шатов три месяца на соломе лежал - предельно концентрированное пространство фантазийного. Идеологически окрашенного фантазийного. Важно упомянуть, что Кафка никогда в Америке не был, все его описания и выкладки умозрительны И это чувствуется - несмотря на обилие пространственных и топографических описаний (которые Кафку особенно волновали и в чём он был безусловным мастером) описания Нью-Йорка и прочих американских просторов кажутся буквально картонными - в смысле картины в картине, фантазиями в духе Пиранези (вилла Клары). Как только дело доходит до описания города во второй, например, главе, стиль Кафки становится пунктирным, лёгкие, летучие Кстати, одна из основ "субъективности" Кафки, его "воинствующего" модернима и заключается в преувеличенном внимании к пространственно-временным ощущениям, избыточным ландшафтно-архитектурным подробностям. Словно автор даёт себе в начале работы над текстом задание быть особенно пристальным в описания всевозможных запутанных горизонтальностей. Глава первая - лабиринты внутри корабля; глава вторая - лабиринты нью-йоркских улиц; глава третья - запутанное стрение перестраиваемой виллы (хорошенькое дело - резиденция богатейшего человека обесточена и превращена едва ли не в катакомбы). Травматическая телесность Карл проявляется как наивный поборник точности и справедливости. Он вступается за едва знакомого Кочегара, отстаивает его права, стремится быть правильно понятым. Когда дядя-сенатор излагает свою версию соблазнения служанки, Карл готов доложить обществу как же было на самом деле. Но не в силу испорченности или эгоцентризма, но лишь для того, чтобы до всех присутствующих дошла правда. Кафка всячески подчёркивает непрактичность Карла (мгновенно потерял полупустой и, в сущности, никчёмный чемодан, над которым трясся всю дорогу), его отрешённость и неадекватность происходящему. Карл не умеет рационально и здраво увидеть ситуацию глазами других людей, хотя, кажется, все его стремления направлены именно что на правильную интерпретацию событий. Правильная интерпретация событий [служанка изнасиловала Карла] оказывается сквозным лейтмотивом недописанной книги - Америка для Карла пространство непрозрачного, требующего чёткого прочтения. Интерптерации. Поэтому каждый человек и каждая ситуация оказываются здесь ребусом. Любое толкование строится на неправильной посылке (подобно "святым рассказам" русской народной прозы), из-за чего поведение встреченных людей (дяди, Полландера, Грина, Клары) кажется абсурдным и нелепым. Но так же, типа, не бывает, нелогичность чужого поведения связана с тем, что Карл находится вне определённой знаковой системы, которая проступает постепенно во всём своеобразии своей архитектуры - переломная точка здесь наступает в конце третьей главы, когда Грин вручает Карлу письмо от дяди - и Карл не только предсказывает его содержание, но и выводит на чистую воду самого Грина с его тайными мотивами. Правильно понимать и невозможно правильно понимать - вот что делает "Америку" увлекательной как детектив (оторваться невозможно) - читатель стоит на точке зрения Карла и вместе с ним постигает американскую специфику, распутывает её как клубок до селе сокрытых причин и следствий, ведёт своеобразное эмигрантское расследование-без-преступления. Гносеологическое приключение с непредсказуемыми последствиями. Мотив чемодана Грин возвращает Карлу чемодан, с которым он прибыл в Америку (с такими чемоданами на родине Карла новобранцев отправляют в армию) и который был оставлен в ажиотации первого дня на корабле. Чемодан - груз знания, с которым Кафка приступает к написанию, это то дополнительное содержание, которое болтается в тексте, намереннно (или нет?) перегруженном отсылками. Отсылками, может быть, не к конкретике, например, всё того же "Идиота", но к структурным элементам и умонастроениям. Таким, например как - Поэтика скандала, свойственным структуре романов Достоевского - когда главные и второстепенные персонажи, блуждающие в поисках событий и идентичности порознь и сольно вдруг неожиданно оказываются в одном месте и начинают выступать хором. Это очень напоминает строение метрополитена с длинными и тёмными тоннелями которые вдруг неожиданно прерываются станциями, залитыми ослепительным светом. Такие станции-скандалы оказываются у Достоевского опорами опорно-двигательной системы, теми самыми основными событиями, тромбами, утолщениями, вокруг которых группируется всё остальное. Однако, есть и существенная разница. Оптика меняется – от многоголосия у Достоевского в "Америке" мы переходим к взгляду одного, отдельно взятого человека. Мена полифонизма-симфонизма на неврастеничный монолог-соло. Если персонажи скандала в "Бесах" и в "Идиоте "разнятся степенью осведомлённости, то в "Америке" незримая граница очень чётко оделяет Карла ото всех остальных. Он один и разбитое [кривое] зеркало. ![]() |
||||||||||||||