Новый Вавилон [entries|friends|calendar]
Paslen/Proust

[ website | My Website ]
[ userinfo | livejournal userinfo ]
[ calendar | livejournal calendar ]

Шостакович, Воан-Уильямс, Юровский. КЗЧ. Открытие 4-го фестиваля РНО. [09 Sep 2012|04:46pm]

Открытие фестиваля РНО прошло в рабочем режиме, при неполном, но хорошо заполненном зале, с несколько специфической программой, в центре которой, безусловно, размещается Седьмая Шостаковича, в пару которой подобрали Шестую Воян-Уильямса, схожую, по тематике и, если так можно выразиться, структуре.

Хотя в реальности, разумеется, всё много сложнее и ритмически схожие структуры внутри симфонии Воян-Уильямса, как бы отсылающие к теме «Нашествия» у Шостаковича, служат совершенно иным задачам.

Слегка приджазированный модернизм Воян-Уильямса, если снять с него несколько свингующую аранжировку, выглядит (звучит) как подзагулявший в ХХ веке (задвинувшийся вглубь прошлого века) симфонизм «Могучей кучки», какого-нибудь Римского-Корсакова, пережившего Вторую мировую...

Главное здесь – в противопоставлении тем «музыкальной авансцены» и «тематической периферии» вспомогательных групп, то ли эхом, то ли тенью повторяющих «самое важное» (громкое), а так же борьба симфонии за символическое нарративное единство.

Модернизм, ведь, мирволит расколу, разобранности на детали и лоскуты, нарезанности на зеркала отдельных локальных мизансцен, тогда как эпичность замысла («война и мир»), всё-таки, требует цельности.

Симфония у Воана-Уильямса не столько про войну, сколько про травмирующие [деформирующие] её последствия, после центрального центростремительного не взрыва, но всхлипа долго-долго затихающие тихой, но зудящей, бледной болью.

Работу Владимира Юровского хочется описывать так, как обычно описываешь работу оркестра: сбалансированная и интеллигентная, точная игра, поражающая прозрачностью замысла и прозрачностью исполнения.

война и мiр; звуковая карта )
post comment

Адамс, Шостакович. Хьюстонский оркестр. Фестиваль Оркестров мира. КЗДС [11 Jun 2012|10:46pm]

Разгадка особенностей манеры, которая захватила одних и удивила других во время исполнения Девятой Брукнера, звучавшей накануне, наступила во время второго московского концерта Хьюстонского оркестра - ни для кого не проходит даром исполнение (тем более постоянное) музыки ХХ века, из которой и составили этот, пожалуй, самый удачный концерт нынешнего фестиваля (из тех, что я, разумеется, слушал).

Нагляднее всего эта "перемена участи" прослеживается в балете, где опыт contemporary dance более неотменимо меняет пластику танцовщиков; скорее интуитивно, чем наглядно (хотя, с другой стороны, казалось бы, уж куда нагляднее-то!) про опыт прохождения исканий (метаний) прошлого века, это видно по "живописи" и прочим пластическим искусствам.

Любая новая (нынешняя) фигуративность несёт в себе фантомную память искажений, деформаций и распада, сменяемых собиранием и синтезом на каком-то новом, то ли биологическом, то ли антропологическом уровне: сам состав воздуха сменился, оптика восприятия etc.

Вот начали Хьюстонские с российской премьеры "Атомного доктора" симфонии Джона Адамса (да-да, тот самый, который "Никсон в Китае"), совсем недавнего сочинения (2005), сделанного на основе одноимённой оперы.
В ней (симфонии, конечно) смешены разные техники, дающиеся не коллажем, но сменой режимов и агрегатных состояний, тщательно прорисованных в партитуре и не менее тщательно исполненных.

Начинается всё с агрессивного духового взбрыка, оплетённого плавающими смычковыми запилами, который, подобно облакам, расходится по сторонам, уступая место минималистической упорядоченности; которую, в свою очередь смывает волна очередного модернизма с человеческим лицом, вполне внятного, нарративно связанного и легко переводимого на язык литературных (или любых иных) образов.

Точно на некий монохромный, единого куска, куб самой что ни на есть простой геометрической формы, вырезанный, скажем, из древесины, накладывают разные архитектурные причиндалы и приблуды - ордера, лепнину, балкончики, балясины.

Американский прагматизм (дирижёр Ханс Граф, похожий на пастора, спокойными, скупыми жестами точно дозировал звучание, ни в коем случае не давая ему закипеть или перелиться через край) позволяет растягивать музыкальное полотно наподобие киноэкрана, с одной стороны, обтекающего периметр сцены, а, с другой, создавать пространство звуковой насыщенности, чьё устройство строением своим напоминает тотальные инсталляции (пару дней назад я слушал "Птиц" Респиги, чья изобразительная внятность делает сочинение уже даже не музыкой для балета, но самим балетом без участия танцовщиков, танцующего одними только средствами музыкального звучания).

Какие-то фрагменты вдруг оказываются похожи на вальсы Андрея Петрова, какие-то психоделические завесы на метафизические корчи Губайдулиной, от однообразных минималистских фраз, спотыкающихся о синкопы, внутренние разрывы и кратковременные остановки, неожиданно веет Канчели.

я видел рождение старого мира )
post comment

Моцарт, Брукнер. Хьюстонский на Фестивале Оркестров Мира. КЗДС [09 Jun 2012|12:22am]

С Хьюстонским оркестром многое стало понятно уже по первым тактам звучания "Пражской" (№38) симфонии Моцарта - красивый, сдержанный звук, словно бы расставляющий всё по местам, не взбалтывания и не смешивая, слегка занижал баланс.
И это если у камерного состава вышла такая низкая посадка, то что же ждать от полного состава в Девятой Брукнера?
Да того же самого, вневременного звучания, когда исполнение, осевшее ещё ниже и почти касаясь земли, как бы лишается выпуклых стилистических черт, закреплённых за теми или иными конкретными временами да эпохами, в пользу надисторического вообще.

Вот что значит иная исполнительская культура, другой совершенно подход, сдержанный и аналитический (что стало особенно очевидным в Брукнере) подход - всё по делу (именно так и дирижировал Ханс Граф), ничего лишнего.
Лишнее, видимо, это повышенная эмоциональность, мокрая взвесь, которая сопровождает все российские интерпретации - вот недавно и главный Кай отечественной метафизики сыграл Девятую Брукнера точно в потную плотную, горячечную лихорадку весь БЗК опустил - и уж если Михаил Плетнёв исполняет Брукнера так горячечно, то ждать от всех остальных?

Американцы другие; за этим, собственно, и наблюдаешь.
Интересно наблюдать, так как музыка до последней ноты намоленная, замыленная (в студенческие годы я сидел на Брукнере особенно плотно) словно промытая и заново расчисленная, то ли раксладывается, то ли выкладывается на чистое, будто бы накрахмаленное белое полотно так, что становится видно всё, что происходит в каждой мелочи, в каждой даже самой второстепенной детали.

Этому Брукнеру (ну, и Моцарту заодно) добавили много архитектуры, выровняв структуру и сгладив противоречия, которые всегда, из-за глубинной непрозрачности, возникают.

и умереть в окружении заботливых близких )
post comment

Респиги. Малер. Оркестр Боготы на фесте Оркестров мира. КЗДС [07 Jun 2012|12:24am]

Респиги выбирает каждый раз ощутимые, зримые образы (пинии, фонтаны, птицы), а затем создаёт объёмное описание «ситуации» с обязательным внешним узорчатым [выпуклым рисунком] – нечто среднее между литературой, мультиками и тотальной инсталляцией.

Инвайроменту важно захватить, заполнить собой, кубатуру используемого пространства, создать ощущение объёма – вот как у Респиги, модернизму с человеческим лицом которого важны фактурные тени, эхо. Чем, собственно, Оркестр Боготы и занимался в первом отделении.

«Птиц» Респиги сыграли сдержанно, экономя силы для Малера, и о, чудо, между частями не хлопали – достаточно было одного решительного дирижёрского жеста, которого и хватило до самого конца концерта.

Так как вчера духовые слегка фальшивили, то начала второго отделения я ждал как спортивный болельщик – сорвут ли духовики или не сорвут соло, с которого, собственно, Пятая и начинается.

Не сорвали, отыграли как положено, спрятавшись, после первого-второго проблеска, в предгрозовых облаках, раскаты которого амортизировали ворвавшийся в прикрытое окно ветер: бьются рамы, стекло бьётся о стекло, ваза с цветами упала, разумеется, бумаги разлетелись по полутёмной комнате.

Видимо, это загородный домик, вокруг – большой участок, большие деревья, которые волнуются, шумят и трепещут кронами всю вторую серию и даже часть третьей, которую обычно проскакивают (и слушатели и исполнители) в невольном ожидании внутреннего озера Аджиетто, обжигающего так, точно тебя отхлестали по щекам неразмороженной тушкой сырой рыбы.

Собственно, Пятая как бы для этого трепетного соляного водоёма, созданного словно бы немного другим композитором (всё Аджиетто, в отличие от привычной Малеру россыпи разноцветных фрагментов, снято одним сплошным, нарративно связанным куском), и написана – при том, что оно ведь очевидно выпадает не только из общего строя Пятой, но и всего прочего творчества Малера, так важно для нас сочетающего еврейскую неровность, нервность, славянскую слезливость, чувственность и немецкой пропасти рассудочную пропасть.

Малер; скалистое дно дна )
post comment

Оркестр Боготы на Фестивале оркестров мира, КЗДС [06 Jun 2012|02:05am]

Латиноамериканским оркестрам большой кредит доверия достался после гастролей Молодёжного оркестра Венесуэлы, во главе с Густавом Дудамелем, отчего [в том числе] латиноамериканский крен нынешнего Фестиваля Оркестров мира ждали с особенным интересом: редкий птица перелетит до середины Днепра оркестр без особенной причины и помощи со стороны способен пересечь Атлантику.

Но – вот, случилось. Кубинский национальный, открывший латиноамериканскую программу, посвятил первое выступление кубинской музыке ХХ века, а на второй исполнили Чайковского и Римского-Корсакова (да, плюс де Фалья).

Точно так же поступили и колумбийцы: сегодняшняя программа состояла из опусов ХХ века, сочинённых в Латинской Америке.

И, что характерно, особенно знойных, южных мелодий, танго и гаванских гитар с кастаньетами не случилось, программа вышла взвешенной и умеренно модернистской – то есть, с одной стороны, доступной и внятной, но с другой – за исключением, разве что последней «Каламари» Алехандро Тобаро, напомнившей танцевальный марафон – лишённой логики попсовиков-затейников.

Всегда интересно наблюдать как на выступления национальных коллективов, коими славен Фестиваль, подтягиваются местные земляческие коммьюнити, задающее настроение зала. Вот и сегодня, Колонный зал Дома Союзов наполнили чернявые люди с густыми чёлками, напоминающие сподвижников Че Гевары и Фиделя.

Чужая музыка – странное, редкостное удовольствие (раритетное хотя бы и в том, что других шансов вживую, то есть, осознанно, услышать эту музыку больше не будет), позволяющее проанализировать сходства и различия музыкального (но и не только) менталитета.
Читая недавно мемуары Габриеля Гарсиа Маркса «Жить, чтобы рассказывать о жизни», посвящённых «крови и почве» середины минувшего века, неоднократно ловил себя на ощущении близости, если не сказать родственности русского и колумбийского (мексиканского, аргентинского, и шире – латиноамериканского) менталитетов.

Когда всё, что применимо к понятию «русский», с нашей неформальностью и неформатностью, хтонью и непонятной, никому не нужной широтой (и немедленно сузил!), противостоящей логике цивилизационных протоков и агрессивной власти, вынуждающей народ к какой-то автономной жизни, вполне применимо к тем людям и тем историческим процессам (с гумусом и кровавой судорогой, бедностью и нищетой без берегов), которые столь смачно описывает Маркес.

любовь во время холеры )
post comment

Санта Чечилия на Ростропович-фесте. Антонио Паппано. КЗДС [28 Apr 2012|03:19am]
[ music | Шуман, Четвёртая, Шайи ]


Первый раз я слушал этот оркестр в этом же зале пять лет назад на Втором фестивале оркестров мира и теперь словно перенёсся, точно в машине времени, туда – настолько впечатление повторилось; и дирижёр совсем не изменился (итальянцу дОлжно быть темпераментным и чувствительным), и оркестр.

Перед [первым из московских двух] концертом собиралась гроза, накрывшая центр Москвы остывшим бергамотовым чаем с молокой, меняющим не только атмосферное давление, но и ощущение перспективы – небо понизилось до уровня дверного косяка, духота превратилась в невидимые, но очевидно ощутимые комочки, что липнут к голым участкам кожи, а внутри одежды клеятся к ней.

Зато внутри КЗДС стоял месяц май и во всю вьюжили кондиционеры, из-за чего публика сначала съёжилась, а после, войдя в резонанс зажигательному исполнению, громко била в ладоши (зал был удивительным образом переполнен), выбив из Санта Чечилия (впрочем, музыканты не особенно сопротивлялись) два биса, из-за чего второе отделение сложилось полностью оперным и почти полностью состояло из увертюр.

Вообще, слушать одну за другой увертюры, эту чистую интенцию и едва ли не в химически чистом виде явленное вещество ожидания это всё равно как рассматривать древние мраморы, лишённые голов и конечностей.

Почти все античные остатки называют торсами, хотя, кажется, правильнее обозначать их туловищами, туловами, лишь изредка требующими попыток достраивать (реконструировать) их первоначальный облик, хотя мне кажется, уже должна обязательно завестись такая программа, которая на основе математических расчетов должна, таки, вычислять правильно отсутствующие окончания поз и двигательных [фаз] фраз.

В Лувре мне особенно доставляет кисть Ники Самофракийской, выставленная, правда, с переломанными пальцами, но в непосредственной близости от бОльшей части всего остального.

Так и здесь – точка отсчёта задаёт штрих-пунктиры, которые тянутся за территорию звучащего фрагмента, которого в концерте не будет; так что, может быть, напрягался ты напрасно.

А, может быть, и нет, если исполнение вдохновенное и эти абстрактные куски музыкального мяса, с кровью или без, но вырванные из родимого контекста, оказываются существующими и сами по себе.

от топота копыт пыль по полю летит )

post comment

Мариинка, Гергиев. БЗК/ Шестая, Седьмая, Пятый Прокофьева на Пасхальном. [26 Apr 2012|02:52pm]

Так вышло, что я неплохо знаю симфонии Прокофьева, особенно поздние – было время когда я сидел на них как на героине, пуская пластинки по кругу; иногда так бывает.
Ранние его симфонии – наглые, напористые, переливающиеся через свои границы и щедро раздрызгивающие свои резкие повороты и солнцестояния, тогда как поздние – переломанные и поломатые; когда кости, вроде бы и срослись, да не совсем правильно, вот и мимика нарушена.

Громада ворочается в своей бессонной постели, потеет, ищет место поудобнее, но всё никак не уляжется, не угомонится, не успокоится, хотя, конечно, время от времени, находит то ли сон быстротечнее юности, то ли голубовато-бежевое, наплывами, ощущение провороненного счастья…

Муку свою мученическую несоответствия текущему моменту, веку, из которого выламывался, Прокофьев пропускает через фильтры не оптимизма даже (который, ведь, легко может вызвучать фальшиво), но позитивизма, внутренняя наковальня которого никогда не простаивает. Так уж он устроен.

И тут самое время перейти к концерту, чтобы не затягивать вступление, но я совершенно не знаю, как это сделать, ибо первое действие, в котором звучала Шестая повергло меня в состояние культурного шока.

Как это объяснить?

бежняжка клонится без ропота и гнева )
post comment

КЗЧ. Сонаты Моцарта, Шумана, Шуберта. К. Блэкшоу на Пасхальном. [18 Apr 2012|01:01pm]
[ music | сонаты Шуберта, Рихтер ]


Очень странный концерт – при пустом, едва на четверть заполненном зале (балконы даже не открывали), погружённом в темноту (только точечный свет на сцене, очень во всех смыслах верное решение) чувствовался странный неадекват зала.

Слушатели не были агрессивными или наглыми, но, скорее, случайными (одних только Лолит в красных костюмчиках нагнали пять рядов), непонимающими, хлопающими не только между частями, причём, даже когда солист показывает рукой, что, мол, не нужно хлопать (!ну, да, не Гергиев, харизмой не вышел!), но и во время остановок внутри одной части.

Так случилось во время исполнения шумановской «Фантазии», когда Кристиан Блэкшоу, словно наливаясь раздражением, играл всё медленнее, все тише, тише, играя желваками (или разговаривая сам на сам, подобно Гульду) так энергично, что мне показалось – жевательную резинку жуёт.

Если моцартовскую Сонату для клавира седовласый Блэкшоу, больше похожий на поэта-романтика (особенно в этих сценических сумерках, нервный, но сдержанный) играл как-то особенно по-бетховенски, то из Шумана он всего бетховена категорически вычистил, превратив его едва ли не в Дебюсси.
Демонстративно расшатывая жёсткий каркас структуры.

То цедил по ноте, словно процеживая створоженный звук через марлю, то нечаянно разгонялся внутри синкопированных запруд, играя оригинальный, словно бы вывернутый наизнанку рисунок, всеми средствами стирая яркость главной темы и максимально выделяя побочные, которые после «объективистов», типа Рихтера или Ашкенази звучат совершенно новым, дополнительным расходом звуков.

Так бывает при фотографировании, когда пропуская изображение через разные фильтры, картинку резко меняют (в том числе и с помощью освещения) – резкий луч прожектора непоправимым образом меняет, ну, скажем, облик строго ритмической готической архитектуры, превращая расчёт в своевольный нечет.

Вот и Блэкшоу (впрочем, последнюю сонату Шуберта после антракта он сыграл гораздо ближе к привычкам русского уха, хотя и здесь допускались затухания, игра с паузами и, озирающейся на зрительный зал, тишиной) пропускал классические тексты через решето или даже ситечко, что, впрочем, не выглядело особым самодурством или же выпендрежем, поскольку было просчитано и уравновешено.
Поскольку представляло собой стройную систему, хотя и иного порядка.

немного социологии восприятия алого цвета )

post comment

БЗК. Пасхальный фестиваль. Прокофьев. Гергиев. Мариинский [17 Apr 2012|02:37am]

Концерт начался с двадцатиминутным опозданием при полупустом партере. Спекулянты на входе отчаялись впаять кому-то билеты: пока стоял и ждал Майю, слушал как расценки от «билеты на сегодня» постепенно снижались до «недорогие билеты» и даже «а вот кому дешевые билеты». Один барыга говорил в трубку с отчаяньем: «Работы нет, никто не торгует…»

Всякое слышал на концертах, но только не плач младенца в особо патетически тихом моменте. Родителя с девочкой на руках (непропорционально большой алый бант, видно как радовались, пока мастырили) заметил ещё в фойе. Таящий шоколад умиления вокруг. Тогда ещё подумал: «Неужели пронесут?»

Пронесли. Не пронесло. Устала, заплакала. Гвозди бы делать из этих людей.

После первого же перерыва внутри Второй симфонии (а она вся и состоит из двух частей – Бурного кипения вначале, которое непривычному уху может показаться полной какофонией и длительной разработки вариаций во второй; Прокофьев дал шесть вариантов продолжения) послышались два (точно два!) первых неуверенных хлопка (от, как я их называю «революционных матросов»), на что Гергиев, не оборачиваясь, завел за спину правую руку и одним резким движением большого пальца вниз прервал шум.

Вышло крайне эффектно – значит, был уверен, что увидят; значит, знал, что только на него, патриция, смотрят; добил левые аплодисменты силой харизмы; вот он высший класс!

немного Линча в холодной воде )
post comment

Открытие ХI Пасхального фестиваля. КЗЧ [16 Apr 2012|05:43pm]

С каждым годом открытие очередного Пасхального становится все более спокойным, будничным, почти деловым. Ни приветственных речей, ни ряс, ни ашлагов. ВИПы даже не подозревают как они мешают своими парковками, прислугой и прочими властными прибамбасами. Неизменна телетрансляция, но чтобы её не заметить, достаточно сесть подальше от камер и штативов.

Если в прошлом году делали акценты за хоровой и звонильной программах, которые, возможно, имеют своего слушателя, но крайне сложны в подсчёте результативности (особенно медийной), поэтому (?) в этом году костяк программы составили сочинения Прокофьева, превратив симфонический раздел Пасхального в монографический монофестиваль одного композитора и одного оркестра, что кажется незабываемым. Надеюсь, оправдает. Поэтому, что естественно, на открытии давали Первую симфонию и Первый фортепианный концерт, а так же, бонусом после антракта – Пятую симфонию, которые оркестр Мариинского театра, пожалуй, главный и безусловный «специалист» по прокофьевской музыке в стране (имеется ввиду не сколько комплект симфоний, которые записал Гергиев, но и постоянное присутствие в афише Мариинки опер и балетов Сергея Сергеевича) отработал в одном стилистическом ключе.

Я бы его определил как совмещение внимания к целому (когда вся громада сочинения, скрепленная ручейками или же ремнями лейтмотивов, увязывающих отдельные части и локальные мизансцены в тугой сноп, оказывается выполнена в одном стилистическом и смысловом стиле) и пристрастным разбором и ковырянием в частностях.

Из-за чего интерпретация оказывается особенно фактурной и живой – будто бы под руководством Гергиева музыканты вскрывают логику музыкальной мысли – то, как всё там внутри у прокофьевских опусов устроено.

на самолёте и на поезде )
post comment

Оркестр де Пари. Шуман. Прокофьев. Пааво Ярви. КЗДС. III Ростропович-фест [15 Apr 2012|02:00am]

Первые же пара тактов симфонического запила шумановской увертюры к «Манфреду», идущих как бы эпиграфом, выказали очевидное – высокий класс парижан, создающих гладкое, обтекаемое симфоническое облако, никак и ничем внутри не делимое.
(«Русское звучание» устроено ровно наоборот – единство складывается из разномастных фактур, из-за чего солярис почти всегда шершав и занозист – наши-то, особенно смычковые звучок не колосят, но выпиливают.)

Дальше же начал выливаться и разливаться ещё более плавный водоём, похожий на водопад, каким его изображают в мультипликационных фильмах – с обязательной радугой-дугой, зажигающейся от разноцветной пены вод; с взвесью водной тюли вокруг, создающих вторую, уже не такую плотную, воздушно-капельную занавеску.

Первую («Весеннюю») симфонию Шумана, недавно записанную Пааво Ярве на диске (читай, специалитет), начали взахлёб и горячечно, как увлекательный любовный роман, странички которого не листаются, но бегут друг за дружкой, в надежде поскорее разгадать развязку.

Кипение чувств, буря и натиск, пастернакипь набегающих друг за другом волн, идеально скользящих (именно это слово из сферы фигурного катания чаще всего приходило в голову на этом концерте), соскальзывающих, точно с горы.

Идеальное скольжение музыкального «конька» относит тебя всё дальше и дальше от источника звучания, вглубь собственного мыслительного потока, который в данном случае и есть самый правильный способ переживания потока музыкального (а так же, косвенный признак чистоты частот и качества музыкальной коммуникации-информации).

Но и это ещё не всё.

осторожно, двери открываются )
post comment

Заслуженный коллектив РФ на Ростропович-Фесте. Шостакович, Лядов, Канчели. Темирканов. КЗДС [05 Apr 2012|06:55pm]

Главным событием концерта оказался не Первый виолончельный концерт Шостаковича, который Питерский оркестр исполнил вместе с итальянским солистом Энрико Диндо (на прошлом фестивале Ростроповича этот же музыкант исполнял Второй виолончельный концерт Шостаковича и всё, что я тогда о нём написал вполне применимо и к нынешнему выступлению), и не открывшая программу «Кикимора» А. Лядова, не заявленная в программе и, следовательно, отзвучавшая то ли эпиграфом, то ли приношением, но выход на сцену по окончанию концерта Гии Канчели – во втором отделении давали его получасовую пьесу 2000-го года (так говорит программка, по другим источникам – 2005, хотя 65 лет композитору, писавшему эту пьесу себе на юбилей, исполнилось, всё же, в 2000-м) «…al Niente», посвящённую Юрию Темирканову, после чего композитор логично оказался в зале и после некоторой заминки поднялся на сцену.

Зал, в едином порыве, сорвался со скрипучих, покрытых алой дерюгой, кресел и устремил внимание и почитание в одну точку, внутри которой стоял растроганный пожилой человек, слегка стеснённый ситуацией, стеснительно принимавший цветы и энтузиазм.

« - Таких людей надо встречать стоя, только стоя!» - с железом в голосе произнесла одна из трёх пожилых консерваторок над моим ухом и я понял, что, очевиднее всего, эти интонации обращены именно ко мне, так как все вокруг уже стояли.

Я подумал, что, скорее всего, не следует противопоставлять себя соседям, тем более, что Канчели – действительно хороший композитор и прекрасный человек достаточно пожилой при том; к тому же, мне совершенно не было видно того, что происходило на сцене.

Там же не происходило ничего особенного – обычная парадная суета окончания концерта, когда уставшие оркестранты отбивают каблуками и смычками звуки торжества, а дирижёр вместе с главным героем вечера, наобнимавшись и накланявшись друг другу, музыкантам (особенно феноменально хороши у питерской «Заслуги» духовые, в частности медные, слушал бы и слушал) и счастливым слушателям, взявшись за руки создали композицию, похожую на известную скульптуру Веры Мухиной.

исповедь 65-летнего человека )
post comment

Лондонский филармонический на Фесте Ростроповича. Бетховен, Брамс [02 Apr 2012|02:07am]
[ music | Сметана "Моя страна", Фуртвенглер, Венский филармонический ]


Кажется, только в первой половине весны концерты в БЗК начинаются когда за большими окнами, которые расположены над портретами композиторов, светится полноценный день, а заканчиваются, когда за окнами нагнетается мгла.

И музыка, особенно если свет включают только на сцене, а в зале и амфитеатрах висит полумгла, помогающая музыке лучше впитываться извилинами, в такие периоды ночного начала становится едва ли не видимой; едва ли не ощутимой, настолько очевидно она сгущается.

Фестиваль памяти Ростроповича (в этом году он проводится в третий раз) важен и интересен тем, что приглашая самых известных мировых исполнителей, помогает ощутить разницу между русским меломанским «ухом» и слухом [в данном случае] западным.

Я уже давно заметил, что образ жизни (мысли, общественный строй, уровень бытовой культуры) радикальным образом меняет восприятие не только интерпретаций, но даже и творчества некоторых музыкантов в целом. Дело даже не в том, что «с другого берега» музыка Шнитке и Шостаковича воспринимается не так, как там, где она была написана (разница эта понятна и ощутима), но даже и творчество различных музыкантов, на которых уважающий себя столичный меломан и сосредотачиваться-то никогда не станет (Денис Мацуев или Владимир Спиваков etc) умудряются проходить в европейских музыкальных столицах по рангу светлых и оптимистически заряженных харизматиков.

«Фонд Ростроповича» даже и не пытается соответствовать местным координатам качества, включая в программу «сливки сливок», без особого расчета на адаптацию – «кто хиппует, тот поймёт», схватит и оценит, как это и произошло в Лондонским филармоническим оркестром, выступавшим под руководством Владимира Юровского, который сам себе величина и контекст.

романтики уходят под холодную воду )

2 comments|post comment

Открытие фестиваля Губайдулиной. КЗЧ [26 Nov 2011|01:15am]

Симфонические сочинения Губайдулиной, почему-то поменяли отделениями; сначала сыграли (Государственная академическая капелла России, дирижёр В. Полянский) то, что было запланировано во втором отделении, затем, после антракта, перешли к планам первого.

Слушателей в зале было немного, давно уже я не видел такого голого зала, выдающего бесприютность музыкального авангарда - современные сочинения лишены лепости и уюта; их слушать всё равно как на незастеленной панцирной кровати спать.

София Асгатовна принимала знаки поклонения (подзатянувшиеся торжественные речи и поздравления, велеречивость ведущей) с царственной осанкой, сидя рядом с ведущим вчерашнего камерного концерта Андреем Устиновым на генеральских местах во втором ряду первого амфитеатра.

Причём, сначала ведущая, а затем и один из руководителей фестиваля, виолончелист Владимир Тонха, почему-то, говорили о том, как замечательно мы сегодня открываем наш фестиваль, при том, что один концерт был уже вчера, а позавчера в Консерватории прошла научно-практическая конференция.
При том, что сам же Тонха вчера и играл пять из Десяти прелюдий, ему же и посвящённых.

Сегодня, так сегодня, торжественное, так тому и быть; просто во всём этом бессознательном лукавстве есть важный, на мой вкус, методологический промах приспособления к чужой игре и чужим законам (в данном случае, московской концертно-филармонической жизни со всеми её вывихами, аппендиксами и геморроями).

К тому же, чужих в зале как раз почти не случилось - все знали, на что шли, слушали внимательно, внимали, понимая или пытаясь понять что это там звучит со сцены, хотя, конечно, потребность слушать актуальные сочинения темна и непонятна даже для меня самого.
И, тем не менее, манит же!

как это часто несовпадает )
post comment

Авторский вечер С. Губайдулиной. Камерный зал филармонии [25 Nov 2011|12:11am]

Спокойно, затакт, сегодня начался Фестиваль, посвящённый 80-летию Софии Губайдулиной - в Камерном зале Филармонии, рассчитанном на 95 мест, но так до конца и не занятом.

Честно говоря, не думал, что она придёт на столь локальное празднество (тем более, что юбилей широко отмечали в европейских городах и в Казани, а вчера в Консерватории прошла научная конференция (а завтра - большой концерт в КЗЧ), но, под аплодисменты, вошла и села ровно перед мной.

Концерт в рамках абонемента "Персона - композитор" (ведущий Андрей Устинов разбивает исполнение музыки вопросами к автору сочинений) прошёл в полумраке, словно бы скрадывающем возраст Софии Асгатовны.

Она, конечно, с одной стороны, божий одуванчик и божий человек, но, с другой, цепкий взгляд контролирует ситуацию и мгновенно (с компьютерной скоростью, объясняющей востребованность) раскладывает на значимые и незначимые составляющие окружение и всё то, что происходит.

Возраст становится заметен, когда она выходит на сцену под софиты, садится напротив Устинова и складывает руки на коленях, дабы не тряслись.

Выслушав вопрос, начинает отвечать, забывая те или иные слова, хотя говорит глубоко и интересно, а вот подвопросы от Устинова, увлекшись, уже не слышит.

Рассказывает про новые и старые сочинения, про исполнения в Казани и в Амстердаме, хотя после вступительного слова, более похожего на оду, можно уже [от неловкости, в том числе] и не говорить.

пролог вполголоса )
post comment

navigation
[ viewing | most recent entries ]