In memoriam. ДОРОГОЙ ОТЦОВ

  

Как-то так вышло, что дважды за последние месяцы затеяв разговор о венгерской революции 1849 года, о словаках Петровиче и Кошуте, ставших идеологами венгерского национализма и о том, как лихо «молодая демократическая нация» насекомила любые попытки других наций, волею судьбы пребывавших в составе тогдашней Венгрии, совсем не затронул Хорватию. А зря, ибо более чем заслуживает. Думается, пора восполнить пробел. Благо и дата предрасполагает...

Начнем с того, что Хорватия – не Словакия. Она приняла крест, а затем и стала королевством, естественной частью Западной Ойкумены, когда венгры еще считались варварами и бичом Божьим, так что корона Трпимира в неформальной табели о рангах стоит повыше короны Святого Стефана. Независимость королевство, правда, не удержало (о, эти склоки), но и покорено не было, войдя с Венгрией в унию, сперва только династическую, а после изветшания Дома Арпада и обычную. Так что знать у хорватов была своя. Более патриархальная, нежели венгерская, более близкая к народу, однако вполне феодальная, а противоречия, со временем, естественно, возникшие, смягчались сперва одной на всех турецкой угрозой, а затем опять же одной на всех династией Габсбургов, игравшей роль арбитра, покровительствующего хорватам в пику постоянного чего-то требовавшим венграм. Венгры же, чем дальше, тем больше, сомневались в том, что хорваты на свете вообще есть и стремились сделать этих чудаков достойными, нормальными венграми. Хотя до такого скотства, какое позволяли себе со словаками и румынами, все же не опускались. По крайней мере, в эпоху феодализма. С наступлением эры, извините за выражение, «пробуждения нации» все стало совсем иначе. Хорватские народные избранники поинтересовались у венгерских коллег-демократов, как насчет права нации на самоопределение хотя бы в форме автономии, услышали в ответ «Еще чего!» и стали вернейшими защитниками справедливого дела законной династии. Дрались очень упорно, хотя и не слишком удачно, в связи с чем вполне справедливо рассчитывали после победы стать подданными Вены напрямую, без участия Будапешта. Увы. Дав Хорватии кое-какие поблажки в виде куцеватой автономии в составе Венгрии, Габсбурги предпочли все-таки ублажить Будапешт.

В итоге хорваты остались с носом, да еще и разделенные надвое (что-то отщипнула себе Австрия), а национальная интеллигенция – по крайней мере, наиболее продвинутая ее часть, - всерьез обиделась и на императора. Вот лидерами этих-то активистов и стали в начале последней трети XIX века два друга, два загребских адвоката, Эвген Кватерник и Анте Старчевич. Второй - больше теоретик, в ходе рассуждений пришедший примерно к таким выводам. Мы, излагал он, славяне, с венграми нам не ужиться, а немцам нас не понять. Значит, надо отделяться. Как минимум, от венгров, но с перспективой и вообще. А бороться за это святое грядущее нам нужно не самим (самим не справиться), а вместе с сербами и черногорцами, которые, в сущности, один с нами народ, а что, в отличие от нас, католиков, православные, так это пустяки, поскольку Господу нет разницы, как и кто ему молится, главное – язык (сам он писал исключительно на «экавском» диалекте сербохорватского, на котором ныне говорят только в Сербии, и считал, что именно этот диалект должен стать когда-нибудь основой языка «югославянского»). Естественно, клирики теоретика очень не любили, называли «опасным атеистом» и даже «антихристианином», но он, будучи добрым католком, на шипение врагов внимания не обращал, продолжая призывать соплеменников к «великому югославянскому братству». Правда, считал, что единым наименованием будущего единого народа должно стать «народное» слово «хорват», а не «ненародное, старокнижное» слово «серб», однако, поскольку большинство интеллектуалов, да и крестьян Хорватии себя в те времена называли и так, и сяк, буром не упирался. Наоборот, мягко соглашался, что «Главное лишь то, что все стараются ради народа и родины, и пускай будем называться так, как большинству понравится». Кватерник, в отличие от Старчевича, был больше практиком, слов не любил, зато живости характера имел, что называется, хоть ложкой ешь. В 1861-м два друга представили на рассмотрение хорватского Сабора программу «повышения роли Хорватии в империи», получили аплодисменты и симпатии в массах, но потеряли мандаты, потому как Будапешт, понятно, таких шуток терпеть не стал. Затем создали Хорватскую партию права, первую нормальную партию Хорватии, очень скоро, впрочем, утонувшую в дрязгах, поскольку господа партийцы немедленно продались кто Будапешту, а кто непосредственно Вене.

На этом пути-дороги двух друзей слегка разошлись. Спокойный Старчевич продолжил бороться за идею в кулуарах парламента, а непоседливый Кватерник кинулся за рубеж - искать поддержки. В Белград, правда, не поехал, поскольку династию Обреновичей считал «гнилой и холуйствующей перед Императором» (каковой она и была). Поехал в Петербург, надеясь, что уж там-то поймут. Не поняли. Вернее, поняли. Но, во-первых, мало чем могли помочь (Россия как раз «сосредотачивалась»), а во-вторых, подумав, решили не сажать себе на шею «еще одних поляков». В общем, правильно решили. Поскольку в своих скитаниях Кватерник свел знакомство и с Гарибальди, и с польскими «борцами за свободу», и, говорят, даже с Герценом, так что, хотя, судя по переписке, Россию по-прежнему считал «солнцем северным», особого доверия не заслуживал. В 1867-м, по случаю коронации Франца-Иосифа королем Венгрии, получил позволение вернуться домой. Вернулся. Немедленно развернул агитацию на тему «хрен пока что с ней, с монархией, но венгры достали». Все громче призывал восстать. Понимания не встречал не только в собственной партии, но и в своем кругу: даже друг Анте Старчевич отзывался в том смысле, что, дескать, восстать, конечно, хорошо, но народ у нас инертный, лучше уж как-то потихоньку, парламентскими методами. Кватерник не соглашался. Он был лучшего мнения о народе и не мог ждать у моря погоды, тем паче, что венгры вели себя с каждым днем все хуже.

В самом начале октября 1871 года, плюнув на загребских товарищей, вместе с десятком членов ХПП, для которых был авторитетом, Кватерник объявился в горном регионе Кордун, близ границ Османской империи, где народ славился воинственным нравом. 6 октября в деревне Раковица взвилось в небо знамя с хорватской «шаховницей»: Эвген призвал всех «братьев-сербов, как бы кто себя ни называл, где бы ни молился, встать против насилия венгров, а если Император не захочет быть справедливым, так и против Императора». Народ на призыв откликнулся, но по-разному. «В селах, где жили католики, - вспоминал позже чудом уцелевший участник рейда Мика Губц, - нас встречали добром, кормили, указывали укромные тропы, но отпускать парней с нами не спешили. В православных же селах парни вставали под ружье легко и с охотой, так что к роковому дню битвы было под нашим знаменем католиков славно, если пять-шесть, православных же до трех десятков». Хотя назвать стычку, случившуюся 139 лет назад, 11 октября 1871 года, «битвой» можно разве что из уважения к павшим. Отряд австрийской пограничной стражи настиг кучку инсургентов, отрезал ее от кордона и быстро рассеял; сам Кватерник, как и практически все (не считая Губца) «загребцы» остались на поле боя. В Загребе прошли аресты, на цугундер загремел и Старчевич, заявивший, что всей душой сочувствовал «мечтам Эвгена, но не делам его». Спустя пару недель, однако, всех арестованных выпустили. В нынешней суверенной Хорватии каждому роздано по серьгам. Анте признан Отцом Отечества, а Эвген – Героем и Мучеником. Вот и все.

Впрочем, не совсем. Если кому-то интересно, внук Героя и Мученика, Славко, ставший одним из лидеров режима усташей и ближайшим сотрудником «поглавника» Анте Павелича, был расстрелян в 1947-м в Белграде, как инициатор и теоретик геноцида сербов. Непосредственным – в том числе и собственными руками - исполнителем которого был его сын, в честь великого прадеда  названный Эвгеном, но более известный по кличке «Дидо», один из героев (если кто читал и не забыл) «Альтернативы» Юлиана Семенова. Воистину, причудливо тасуется колода... …