|
|
Пишет putnik1 (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} putnik1)@ 2009-03-23 14:55:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Ликбез: ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС. Не плачь, девчонка...
Как и следовало ожидать, по итогам беседы о «черте оседлости» возникли вопросы. В основном, по поводу призыва евреев в армию России. Наиболее четко и конкретно сформулировал претензии по этому поводу babs71 (http://putnik1.livejournal.com/65380.htm
Еще в 1802-м в Еврейский Комитет, под контролем Гаврилы Державина готовивший документы для, так сказать, окончательного решения «еврейского вопроса» в России, поступили докладные записки Лесневского и Кауфмана. Оба чиновника, отдельно друг от друга, но примерно в одних выражениях указывали, что поголовное освобождение евреев от военной службы вызывает неудовольствие христианского населения и настоятельно рекомендовали для успешной интеграции евреев распространить на них воинскую повинность. Указывалось, в частности, что такая мера поможет «исправить старинное предубеждение к жидам и приблизить прочих подданных к их пониманию». В частности, писал Кауфман, «когда все нации в России дают рекрут, то почему с одних жидов взимают деньгами за рекрута? За что, по каким заслугам они таковыми выгодами пользуются против Россиян, ответить положительно невозможно». Лесневский, со своей стороны, уточнял, что «нести сию повинность как для жидов желательно, так и в общих интересах, поскольку же силою вещей сей народ к тяготам армейской службы мало способен, использовать их должно в разных услужениях». Однако в 1804-м, накануне подписания «Указа о евреях», по настоятельной просьбе руководства kahal’ов, данные мнения учтены не были. Положение об «искупительном» налоге осталось в силе. Хотя особой статьей было утверждено право евреев записываться в армию «по своей доброй воле и без стороннего принуждения» (некоторые, кстати, несмотря на то, что такая «добрая воля» весьма не поощрялась лидерами kahal’ов, этой оговоркой воспользовались и неплохо проявили себя в войне с Наполеоном).
Вопрос, однако, не был снят с повестки. 26 августа 1827-го Николай I подписал «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев», пояснив, что считает набор евреев в армию «полезным и справедливым, чтобы рекрутская повинность к облегчению наших верноподданных уравнена была для всех состояний, на коих сия повинность лежит, а всякие предрассудки были живыми примерами рассеяны». Согласно Указу и дополнениям к нему, призыв и служба «русских подданных Моисеева закона» отличались от общих положений о рекрутской повинности. Во-первых, норма призыва была гораздо выше «нормальной»: если с христиан брали рекрут лишь в один из двух наборов, по 7 «душ» с 1000, то с евреев - по 10 «душ» с 1000 ежегодно. Во-вторых, в отличие от христиан, призываемых в 18 лет, нижний возрастной предел для еврейской молодежи был определен в 12 лет. В-третьих, позже, в 1829 и 1844 годах были изданы указы, запрещающие определять солдат-евреев в «деньщики», а затем и распределять во все виды нестроевых команд (кроме выпускников школ «кантонистов»). И, наконец, в 1832-м Николай I ограничил производство их в унтер-офицеры, разрешив таковое «лишь за отличия в сражениях против неприятеля». По мнению уважаемого babs71, эти меры (в совокупности с активной агитацией на предмет перехода в Христианство) следует признать признаками очевидной дискриминации. На мой взгляд, однако, все не так просто.
Прежде всего, согласно Уставу, набору не подлежали евреи, имевшие право выезда за пределы черты оседлости – гильдейские купцы, лица, имевшие высшее, среднее и среднее специальное образование, квалифицированные ремесленники, а также (как и в случае с христианами) единственные сыновья и женатые мужчины, имеющие детей. Иными словами, призыву подлежала молодежь, которой в черте оседлости было очень много, причем молодежь не простая, а неприкаянная, очень похожая на тот, говоря по-восточному «базар», который в наши дни бездельничает на социале в «этнических кварталах» западных мегаполисов и пополняет ряды разного рода «шахидов» в странах бывшего «третьего мира». Чудовищная нищета, скученность и отсутствие каких бы то ни было источников пропитания в еврейских местечках, знакомые каждому, хотя бы мельком просмотревшему классиков еврейской литературы 19 века (хотя бы Шолом-Алейхема или Менделе Мойхер Сфорима) были бичом местечек. Молодым людям оставалось лишь три пути: либо в мудрецы и знатоки Торы (таланта на это хватало далеко не всем), либо жалкое прозябание на подачки общины и мелкую посредническую торговлю (что было чревато еще большими конфликтами с христианами), либо уход в криминал. В сущности, именно в этом и заключается основная причина повышенной нормы набора: если из христианских общин изымались потенциальные земледельцы, которые и дома бы пригодились, то из общин еврейских «откачивался», прошу прощения, социальный балласт, потенциальные Бени Крики. Что, между прочим, шло на пользу и самим kahal’ам, хоть как-то разряжая копившееся напряжение. Ведь право определять рекрутов принадлежало исключительно kahal’ному руководству, и оно, безусловно, «выбраковывало» тех, кто по тем или иным причинам казался ненужным или даже опасным для общины; талантливые дети, обещающие в будущем стать мудрецами, разумеется, под гребенку не попадали. С другой стороны, нельзя забывать, что призыв в 12 лет вовсе не означал, что ребенка немедленно ставят под ружье. Малолетние рекруты, согласно Уставу, направлялись в «заведения, учрежденные для приготовления к военной службе» - те самые «школы кантонистов», в том числе и «военно-музыкальные» - где получали некоторое образование и какую-либо профессию, дававшую в перспективе возможность после выхода в отставку стать полноценными членами мещанского сословия и кормить себя собственным трудом. И, между прочим, не только себя, поскольку солдатам-евреям, в первую очередь, из «кантонистов» Указом Императора было предоставлено право создавать семью, оставаясь в солдатском звании (христианам такое право давалось лишь после получения звания унтер-офицера и только по особому разрешению высшего командования). К слову сказать, «школы кантонистов» вовсе не были придуманы специально на предмет «умучивания» еврейской молодежи: они существовали в России со времен Петра I, позаимствовавшего их из прусской практики, и наряду с еврейскими подростками там проходили «пред-армейские университеты» также и христиане-сироты. То есть, нечто вроде суворовских (недавних времен) или кадетских (теперь) училищ, с некоторым уклоном в службу социального призрения.
Итак, предположение уважаемого babs71 о том, что «более массовый призыв, чем русских» и «призыв малолетних, чего у русских не наблюдалось никогда» являлись мерами дискриминационными, следует признать необоснованными. Разумеется, сама служба (да и обучение в школах «кантонистов») не были раем, скорее, по крайней мере, на первых порах, даже наоборот. Но, в конце концов, сделаем поправку на время: в культурной Англии, например, в те годы еще не был окончательно отменен press-gang, право насильственной вербовки кого угодно из «простонародья» для службы в Royal Navy, а в прогрессивных США солдат (добровольцев!) за проступки просто клеймили. Так что уходили с плачем, с криками, с попытками побега – но точно также плакали, кричали и пытались сбежать с дороги и рекруты-христиане (да ведь и нынче, уходя в армию года на полтора-два, многие хнычут…). Документы, однако, говорят о том, что евреи довольно быстро приспосабливались к армейским реалиям и в подавляющем большинстве несли службу весьма браво. Уже в 1839 году Николай I издал Указ, гласивший, что «в виду столь похвального их усердия, полагаю возможным для кавказского пополнения брать от евреев рекрутов в тройном числе взамен недоимок и иных налогов с общин». Случай обмена денежного налога на дополнительных рекрутов – для Империи, скажем прямо, исключительный; видать, очень доволен был евреями-солдатами Государь, и даже не просто «очень», а «очень-очень», поскольку в 1841 году норма набора в черте оседлости была еще раз увеличена. А еще более заслуживает внимания упоминание о Кавказе, где Империя, напомним, вела в то время тяжелейшую войну с горцами и куда отправляли части, укомплектованные лучшими, как сказали бы сейчас, элитными бойцами. Между прочим, для лидеров kahal’ов увеличение нормы призыва в обмен на льготы оказалось настолько выгодным, что в пределах черты оседлости со временем появились даже профессиональные «хаперы» (от «хапать») – специалисты по отлову соплеменников на предмет сдачи их в рекруты (полный аналог все того же английского press-gang’a, с той только разницей, что в Британии такой промысел государством поощрялся, а в России уличенному людолову полагалась каторга).
Исходя из сказанного, неудивительно, что уже в 1832 году на стол Императору легло прошение военного министерства о разрешении производить евреев, зарекомендовавших себя добросовестными службистами в унтер-офицеры. На что Николай дал согласие, указав, однако, что дозволяет производство «только за боевые отличия». Данную оговорку многие исследователи, в частности, и уважаемый babs71, склонны рассматривать, как «еще одно ограничение прав евреев». Однако, на мой взгляд, и с этим согласиться едва ли возможно. Нам, европейцам, сегодня сложно осознать, насколько религиозным было сознание наших не столь уж далеких предков, для которых каноны веры, а следовательно, увы, и предрассудки, из веры проистекающие, были основой и мировоззрения, и, в сущности, самой жизни. А ведь для большинства солдат – православных! – еврей был человеком, не просто «верящим в Христа не так, как мы» (армяне, латыши и поляки тоже верили не совсем «в струю») и даже не отрицающим Его божественность (татары, в конце концов, тоже отрицали), но, в отличие от тех же мусульман, относившийся к Спасителю, очень мягко говоря, критически. Причем, если для солдатика из-под Костромы, Твери или Омска «жид» был просто крайне неприятной диковинкой, то для призывника из Малороссии (каковых было очень много) этот самый «жид» являлся воплощением едва ли не чертовщины на Земле, которую делы-прадеды били и завещали бить при первом удобном случае. Позволить «нехристю» и «христопродавцу» муштровать себя, орать, а при случае и бить по сусалам (без чего тогдашняя муштра не обходилась не только в России, а во всем полагающем себя цивилизованном мире) православный, по большому счету, не мог. То есть, какое-то время мог, и терпел, но моральный климат в части от этого, скажем так, не улучшался; сколь бы заслуженно ни получил свои лычки еврей, реакция на его возвышение неизбежно, на уровне подсознания, шла на уровне «эти всегда пролезут», и рано или поздно внутренний дискомфорт был чреват взрывом. И совсем иное дело, если «нехристь» имел безусловные боевые заслуги. Пусть трижды и четырежды «христопродавец», но унтер-офицерские нашивки, заработанные, скажем, в рукопашной схватке с немирными горцами, на глазах у всего подразделения, в глазах сослуживцев и подчиненных резко меняли восприятие. Муштровал и лупил уже не просто «жидок», тварь дрожащая, а Арон Абрамыч, боевой друг, батя, имеющий на то полное, честно оплаченное кровью право. Так что Император, знавший армию и ее психологию как мало кто, имел резон ввести данное ограничение. По крайней мере, не меньший, чем в 1829-м, когда, повторюсь, категорически запретил использовать евреев в качестве «деньщиков», выводя из категории вечной прислуги, которая «всегда устроится», на уровень солдат боевых частей, на равных с прочими несущих все тяготы солдатской службы. Так что никакой дискриминации. Напротив, уже в 1836-м было подписано распоряжение о награждении евреев за обычную беспорочную службу – орденом Святой Анны, а за боевые заслуги не только повышением в звании, но и знаком Военного ордена (солдатским Георгиевским крестом) «со всеми правами, кавалерам оного полагающимися».
Несколько особняком стоит вопрос о религии. Поскольку армия Империи, как и сама Империя, была православной, проблема военнослужащих-«иноверцев» (особенно, не христиан) не представлялась простой. В принципе, в офицерском корпусе случалось всякое, но что касается нижних чинов, то, скажем, азиатов - мусульман и буддистов - на военную службу старались не призывать, заменяя ее разного вида отработками. А если и призывали, то, в основном, на добровольных началах, формируя из «нехристей» особые подразделения. С евреями дело по понятным причинам обстояло иначе, и призыв их на службу рассматривался как некая «воспитательная мера», предполагающая, в частности, и желательность обращения в православие. Мысль, в принципе, разумная – «иноверчество» в армейских рядах подчас чревато неприятными осложнениями, вроде массового перехода солдат-католиков на сторону врага в период войны США с Мексикой, и тем не менее, формально Устав охранял неприкосновенность религиозных верований евреев-солдат, предоставляя им даже возможность жаловаться в случае ограничения их права на отправление религиозных обрядов. На деле, конечно, было не так гладко, как на бумаге - то самое «активное давление со стороны начальства», о котором пишет уважаемый babs71,
несомненно, имело место. Еврейских рекрутов старались направлять в места, где они не могли бы пересекаться с собратьями по вере, размещая на постой в крестьянские дворы, переписка с семьями разрешалась только по-русски или по-польски, но ни в коем случае не по-еврейски, существовала, наконец, тщательно продуманная система поощрений, буквально подталкивавшая еврея-солдата к принятию «судьбоносного» решения. И тем не менее, ни о какой принудиловке речи не шло. То есть, злоупотребления на местах, давление и так далее, безусловно, случались, но если солдат или кантонист, будучи тверды в вере, желали оставаться в лоне иудаизма, никаким ущемлениям на этом основании они не подвергались. Напротив, имели право на посещение синагоги и на особый рацион, а в 18 лет давали особую присягу, в присутствии раввина клянясь на Торе служить «с полным повиновением военному начальству так же верно, как если бы были обязаны служить для защиты законов земли Израильской». Далее жизнь расставляла все по полочкам сама. Безусловно, принятие православия сильно облегчало карьеру – как, скажем, в эпоху СССР облегчало ее наличие партбилета, так что о генералах-выкрестах, имя которым Легион, говорить не будем. Но если человек был по-настоящему талантлив и целеустремлен, для него, как и для беспартийного при «совке», не были недостижимой мечтой не только штаб-офицерство (http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/51
Как и следовало ожидать, по итогам беседы о «черте оседлости» возникли вопросы. В основном, по поводу призыва евреев в армию России. Наиболее четко и конкретно сформулировал претензии по этому поводу babs71 (http://putnik1.livejournal.com/65380.htm
Еще в 1802-м в Еврейский Комитет, под контролем Гаврилы Державина готовивший документы для, так сказать, окончательного решения «еврейского вопроса» в России, поступили докладные записки Лесневского и Кауфмана. Оба чиновника, отдельно друг от друга, но примерно в одних выражениях указывали, что поголовное освобождение евреев от военной службы вызывает неудовольствие христианского населения и настоятельно рекомендовали для успешной интеграции евреев распространить на них воинскую повинность. Указывалось, в частности, что такая мера поможет «исправить старинное предубеждение к жидам и приблизить прочих подданных к их пониманию». В частности, писал Кауфман, «когда все нации в России дают рекрут, то почему с одних жидов взимают деньгами за рекрута? За что, по каким заслугам они таковыми выгодами пользуются против Россиян, ответить положительно невозможно». Лесневский, со своей стороны, уточнял, что «нести сию повинность как для жидов желательно, так и в общих интересах, поскольку же силою вещей сей народ к тяготам армейской службы мало способен, использовать их должно в разных услужениях». Однако в 1804-м, накануне подписания «Указа о евреях», по настоятельной просьбе руководства kahal’ов, данные мнения учтены не были. Положение об «искупительном» налоге осталось в силе. Хотя особой статьей было утверждено право евреев записываться в армию «по своей доброй воле и без стороннего принуждения» (некоторые, кстати, несмотря на то, что такая «добрая воля» весьма не поощрялась лидерами kahal’ов, этой оговоркой воспользовались и неплохо проявили себя в войне с Наполеоном).
Вопрос, однако, не был снят с повестки. 26 августа 1827-го Николай I подписал «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев», пояснив, что считает набор евреев в армию «полезным и справедливым, чтобы рекрутская повинность к облегчению наших верноподданных уравнена была для всех состояний, на коих сия повинность лежит, а всякие предрассудки были живыми примерами рассеяны». Согласно Указу и дополнениям к нему, призыв и служба «русских подданных Моисеева закона» отличались от общих положений о рекрутской повинности. Во-первых, норма призыва была гораздо выше «нормальной»: если с христиан брали рекрут лишь в один из двух наборов, по 7 «душ» с 1000, то с евреев - по 10 «душ» с 1000 ежегодно. Во-вторых, в отличие от христиан, призываемых в 18 лет, нижний возрастной предел для еврейской молодежи был определен в 12 лет. В-третьих, позже, в 1829 и 1844 годах были изданы указы, запрещающие определять солдат-евреев в «деньщики», а затем и распределять во все виды нестроевых команд (кроме выпускников школ «кантонистов»). И, наконец, в 1832-м Николай I ограничил производство их в унтер-офицеры, разрешив таковое «лишь за отличия в сражениях против неприятеля». По мнению уважаемого babs71, эти меры (в совокупности с активной агитацией на предмет перехода в Христианство) следует признать признаками очевидной дискриминации. На мой взгляд, однако, все не так просто.
Прежде всего, согласно Уставу, набору не подлежали евреи, имевшие право выезда за пределы черты оседлости – гильдейские купцы, лица, имевшие высшее, среднее и среднее специальное образование, квалифицированные ремесленники, а также (как и в случае с христианами) единственные сыновья и женатые мужчины, имеющие детей. Иными словами, призыву подлежала молодежь, которой в черте оседлости было очень много, причем молодежь не простая, а неприкаянная, очень похожая на тот, говоря по-восточному «базар», который в наши дни бездельничает на социале в «этнических кварталах» западных мегаполисов и пополняет ряды разного рода «шахидов» в странах бывшего «третьего мира». Чудовищная нищета, скученность и отсутствие каких бы то ни было источников пропитания в еврейских местечках, знакомые каждому, хотя бы мельком просмотревшему классиков еврейской литературы 19 века (хотя бы Шолом-Алейхема или Менделе Мойхер Сфорима) были бичом местечек. Молодым людям оставалось лишь три пути: либо в мудрецы и знатоки Торы (таланта на это хватало далеко не всем), либо жалкое прозябание на подачки общины и мелкую посредническую торговлю (что было чревато еще большими конфликтами с христианами), либо уход в криминал. В сущности, именно в этом и заключается основная причина повышенной нормы набора: если из христианских общин изымались потенциальные земледельцы, которые и дома бы пригодились, то из общин еврейских «откачивался», прошу прощения, социальный балласт, потенциальные Бени Крики. Что, между прочим, шло на пользу и самим kahal’ам, хоть как-то разряжая копившееся напряжение. Ведь право определять рекрутов принадлежало исключительно kahal’ному руководству, и оно, безусловно, «выбраковывало» тех, кто по тем или иным причинам казался ненужным или даже опасным для общины; талантливые дети, обещающие в будущем стать мудрецами, разумеется, под гребенку не попадали. С другой стороны, нельзя забывать, что призыв в 12 лет вовсе не означал, что ребенка немедленно ставят под ружье. Малолетние рекруты, согласно Уставу, направлялись в «заведения, учрежденные для приготовления к военной службе» - те самые «школы кантонистов», в том числе и «военно-музыкальные» - где получали некоторое образование и какую-либо профессию, дававшую в перспективе возможность после выхода в отставку стать полноценными членами мещанского сословия и кормить себя собственным трудом. И, между прочим, не только себя, поскольку солдатам-евреям, в первую очередь, из «кантонистов» Указом Императора было предоставлено право создавать семью, оставаясь в солдатском звании (христианам такое право давалось лишь после получения звания унтер-офицера и только по особому разрешению высшего командования). К слову сказать, «школы кантонистов» вовсе не были придуманы специально на предмет «умучивания» еврейской молодежи: они существовали в России со времен Петра I, позаимствовавшего их из прусской практики, и наряду с еврейскими подростками там проходили «пред-армейские университеты» также и христиане-сироты. То есть, нечто вроде суворовских (недавних времен) или кадетских (теперь) училищ, с некоторым уклоном в службу социального призрения.
Итак, предположение уважаемого babs71 о том, что «более массовый призыв, чем русских» и «призыв малолетних, чего у русских не наблюдалось никогда» являлись мерами дискриминационными, следует признать необоснованными. Разумеется, сама служба (да и обучение в школах «кантонистов») не были раем, скорее, по крайней мере, на первых порах, даже наоборот. Но, в конце концов, сделаем поправку на время: в культурной Англии, например, в те годы еще не был окончательно отменен press-gang, право насильственной вербовки кого угодно из «простонародья» для службы в Royal Navy, а в прогрессивных США солдат (добровольцев!) за проступки просто клеймили. Так что уходили с плачем, с криками, с попытками побега – но точно также плакали, кричали и пытались сбежать с дороги и рекруты-христиане (да ведь и нынче, уходя в армию года на полтора-два, многие хнычут…). Документы, однако, говорят о том, что евреи довольно быстро приспосабливались к армейским реалиям и в подавляющем большинстве несли службу весьма браво. Уже в 1839 году Николай I издал Указ, гласивший, что «в виду столь похвального их усердия, полагаю возможным для кавказского пополнения брать от евреев рекрутов в тройном числе взамен недоимок и иных налогов с общин». Случай обмена денежного налога на дополнительных рекрутов – для Империи, скажем прямо, исключительный; видать, очень доволен был евреями-солдатами Государь, и даже не просто «очень», а «очень-очень», поскольку в 1841 году норма набора в черте оседлости была еще раз увеличена. А еще более заслуживает внимания упоминание о Кавказе, где Империя, напомним, вела в то время тяжелейшую войну с горцами и куда отправляли части, укомплектованные лучшими, как сказали бы сейчас, элитными бойцами. Между прочим, для лидеров kahal’ов увеличение нормы призыва в обмен на льготы оказалось настолько выгодным, что в пределах черты оседлости со временем появились даже профессиональные «хаперы» (от «хапать») – специалисты по отлову соплеменников на предмет сдачи их в рекруты (полный аналог все того же английского press-gang’a, с той только разницей, что в Британии такой промысел государством поощрялся, а в России уличенному людолову полагалась каторга).
Исходя из сказанного, неудивительно, что уже в 1832 году на стол Императору легло прошение военного министерства о разрешении производить евреев, зарекомендовавших себя добросовестными службистами в унтер-офицеры. На что Николай дал согласие, указав, однако, что дозволяет производство «только за боевые отличия». Данную оговорку многие исследователи, в частности, и уважаемый babs71, склонны рассматривать, как «еще одно ограничение прав евреев». Однако, на мой взгляд, и с этим согласиться едва ли возможно. Нам, европейцам, сегодня сложно осознать, насколько религиозным было сознание наших не столь уж далеких предков, для которых каноны веры, а следовательно, увы, и предрассудки, из веры проистекающие, были основой и мировоззрения, и, в сущности, самой жизни. А ведь для большинства солдат – православных! – еврей был человеком, не просто «верящим в Христа не так, как мы» (армяне, латыши и поляки тоже верили не совсем «в струю») и даже не отрицающим Его божественность (татары, в конце концов, тоже отрицали), но, в отличие от тех же мусульман, относившийся к Спасителю, очень мягко говоря, критически. Причем, если для солдатика из-под Костромы, Твери или Омска «жид» был просто крайне неприятной диковинкой, то для призывника из Малороссии (каковых было очень много) этот самый «жид» являлся воплощением едва ли не чертовщины на Земле, которую делы-прадеды били и завещали бить при первом удобном случае. Позволить «нехристю» и «христопродавцу» муштровать себя, орать, а при случае и бить по сусалам (без чего тогдашняя муштра не обходилась не только в России, а во всем полагающем себя цивилизованном мире) православный, по большому счету, не мог. То есть, какое-то время мог, и терпел, но моральный климат в части от этого, скажем так, не улучшался; сколь бы заслуженно ни получил свои лычки еврей, реакция на его возвышение неизбежно, на уровне подсознания, шла на уровне «эти всегда пролезут», и рано или поздно внутренний дискомфорт был чреват взрывом. И совсем иное дело, если «нехристь» имел безусловные боевые заслуги. Пусть трижды и четырежды «христопродавец», но унтер-офицерские нашивки, заработанные, скажем, в рукопашной схватке с немирными горцами, на глазах у всего подразделения, в глазах сослуживцев и подчиненных резко меняли восприятие. Муштровал и лупил уже не просто «жидок», тварь дрожащая, а Арон Абрамыч, боевой друг, батя, имеющий на то полное, честно оплаченное кровью право. Так что Император, знавший армию и ее психологию как мало кто, имел резон ввести данное ограничение. По крайней мере, не меньший, чем в 1829-м, когда, повторюсь, категорически запретил использовать евреев в качестве «деньщиков», выводя из категории вечной прислуги, которая «всегда устроится», на уровень солдат боевых частей, на равных с прочими несущих все тяготы солдатской службы. Так что никакой дискриминации. Напротив, уже в 1836-м было подписано распоряжение о награждении евреев за обычную беспорочную службу – орденом Святой Анны, а за боевые заслуги не только повышением в звании, но и знаком Военного ордена (солдатским Георгиевским крестом) «со всеми правами, кавалерам оного полагающимися».
Несколько особняком стоит вопрос о религии. Поскольку армия Империи, как и сама Империя, была православной, проблема военнослужащих-«иноверцев» (особенно, не христиан) не представлялась простой. В принципе, в офицерском корпусе случалось всякое, но что касается нижних чинов, то, скажем, азиатов - мусульман и буддистов - на военную службу старались не призывать, заменяя ее разного вида отработками. А если и призывали, то, в основном, на добровольных началах, формируя из «нехристей» особые подразделения. С евреями дело по понятным причинам обстояло иначе, и призыв их на службу рассматривался как некая «воспитательная мера», предполагающая, в частности, и желательность обращения в православие. Мысль, в принципе, разумная – «иноверчество» в армейских рядах подчас чревато неприятными осложнениями, вроде массового перехода солдат-католиков на сторону врага в период войны США с Мексикой, и тем не менее, формально Устав охранял неприкосновенность религиозных верований евреев-солдат, предоставляя им даже возможность жаловаться в случае ограничения их права на отправление религиозных обрядов. На деле, конечно, было не так гладко, как на бумаге - то самое «активное давление со стороны начальства», о котором пишет уважаемый babs71,
несомненно, имело место. Еврейских рекрутов старались направлять в места, где они не могли бы пересекаться с собратьями по вере, размещая на постой в крестьянские дворы, переписка с семьями разрешалась только по-русски или по-польски, но ни в коем случае не по-еврейски, существовала, наконец, тщательно продуманная система поощрений, буквально подталкивавшая еврея-солдата к принятию «судьбоносного» решения. И тем не менее, ни о какой принудиловке речи не шло. То есть, злоупотребления на местах, давление и так далее, безусловно, случались, но если солдат или кантонист, будучи тверды в вере, желали оставаться в лоне иудаизма, никаким ущемлениям на этом основании они не подвергались. Напротив, имели право на посещение синагоги и на особый рацион, а в 18 лет давали особую присягу, в присутствии раввина клянясь на Торе служить «с полным повиновением военному начальству так же верно, как если бы были обязаны служить для защиты законов земли Израильской». Далее жизнь расставляла все по полочкам сама. Безусловно, принятие православия сильно облегчало карьеру – как, скажем, в эпоху СССР облегчало ее наличие партбилета, так что о генералах-выкрестах, имя которым Легион, говорить не будем. Но если человек был по-настоящему талантлив и целеустремлен, для него, как и для беспартийного при «совке», не были недостижимой мечтой не только штаб-офицерство (http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/51
Значит ли все это, что уважаемый babs71 неправ решительно во всем? Нет, конечно же. Призыв в армию, несомненно, был важным инструментом властей в борьбе с «еврейским фанатизмом». Точнее говоря, в сломе отсталой, безысходно застойной и предельно замкнутой в себе конфессиональной общины (чего-то типа израильских naturey karta, которых даже разумно религиозные израильтяне воспринимают как нечто диковато-радикальное). На предоставление ее членам возможности выхода в «большую жизнь» и, насколько это вообще было возможно, на смягчения антиеврейских предрассудков путем «представления» евреев (именно в качестве личностей, ничем не отличающихся от всех прочих) с другими народами Империи. Разумеется, это было ударом по интересам лидеров kahal’а, но kahal и так уже изживал себя, как явление социальное, а с точки зрения конфессиональной иудаизм терял мало, поскольку, как уже отмечалось, юношей, способных стать мудрецами Торы, в рекруты не сдавали, а желавшие сохранить верность вере предков сохраняли ее и натянув мундир. С другой стороны, расширяя возможности секуляризации, армейская служба создавала условия для появления нового, ранее неведомого сектора общества – «светских евреев», спустя некоторое время вполне закономерно заявивших о себе не как о конфессии, но как об этносе, имеющем не меньшие права, нежели другие. Вплоть до права на собственное государство. Бесспорно, такой поворот сюжета был побочным следствием процесса, едва ли входившим в планы властей Империи, но это, право же, уже совершенно неважно…
