Ну, у меня схожее.
Только история страшнее. Мне позвонила одна барышня (совершенно непонятно кто, но в таких случаях кажется, что очень красивая). Попросила написать историографическую статью о милосердии.
Причём, оказалось, что это в пользу какого-то хосписа. Без денег, разумеется, да и не взял бы я с хосписа денег - это вроде как яйца с могильных плит воровать.
И вот уже почти месяц не могу написать, даже не могу вспомнить, где у Розанова написано о ледяной сущности ложного сострадания. Причём эта просьба для меня - будто просьба Чёрного Человека - я сразу себя стал дурно чувствовать.
Не говоря о неприятностях на работе, и о том, что мне могут не продлить контракт по преподаванию, и к толстовской конференции я про Казань ничего не написал, то есть написал тезисы, и запустил дело, а потом я ещё чего-то не успел, и не сделал ещё один текст для одной книжки, и про книгу Еоха не написал, и даже не записал биографическую историю про мою как-бы родственницу Мэри Моисеевну.
Она померла, а я не записал.
Беда.
Так что я понимаю.

Да.
Похоже вполне.
И еще жара эта.

Жара-то уходит. А всё это - останется.

Все меня готовы утешить нынче, я гляжу...

Это такой древний способ утешения "Не дрейфь, лейтенант, будет ещё хуже" (с) Курочкин.

А кто есть Курочкин?
Афоризм правильный.

А... Это, в общем, хороший писатель. Написал мало, но всё к делу - самая известная вещь про войну, про танкистов-самоходчиков. Называется "На войне, как на войне".
По ней снят известный фильм. Но сама повесть гораздо трагичнее.

А! Этот Курочкин!...

Да, говорят, есть ещё какой-то другой. А этот Курочкин был замечательный - негромкий писатель, очень негромкий, но правильный. А ещё у него была очень сильная повесть о солдате с тремя медалями "За отвагу". Я, по стечению обстоятельств, знаю, что это значит. Это история такого правильного солдата. Незнаменитого.