Колонку нужно назвать Leibov Wrist =)

Устрой в ЖЖ опрос: кто победит во втором опросе из статьи?
Или ответ слишком очевиден?

Думаю, да, очевиден.

Точно помню, что сколько-то лет назад была статья на ту же тему и примерно с тем же посылом. Кажется, в "Эксперте".

В сетке нету (я искал что-нибудь по теме).

Мундир и свитер

От революционера к шпиону проложил путь культовый сериал семидесятых "Семнадцать мгновений весны"

Григорий Дашевский

Любое общество нуждается в герое, который придавал бы четкость самоощущению гражданина. Долгое время советское искусство в качестве такого героя предлагала революционера - от декабристов и большевиков до Че Гевары и "бунтарей" Евтушенко и Вознесенского.

"Ты в открытой схватке с косным миром, перевес на его стороне, но будущее за тобой". К началу семидесятых годов такой сюжет мог звучать уже только издевательски. Его естественным продолжением могли бы быть истории поражения или предательства - и то и другое, при всех различиях в теме и тоне, описывали Василь Быков и Юрий Трифонов. Но оба они отказывались, и для себя и для своих героев, от главного, в чем нуждается массовый миф о личности, - от самооправдания. Какой бы портрет ни предлагался человеку в качестве его собственного, он должен был прежде всего быть льстивым, то есть похожим не на него, а на его мысли о себе.

Тут-то и появился персонаж Штирлица-Тихонова. "Шпион" был не продолжением, а видоизменением образа революционера: перевес остался на стороне мира, будущее осталось за героем, но из косного мир превратился во враждебный, а открытая схватка превратилась в тайное противостояние. И если "революционер" - образ все-таки плакатный, чисто социальный и по сути молодежный, то образ "шпиона" обращается еще и к тому фундаментальному чувству собственной чуждости в мире, которое в какой-то мере испытывает почти каждый человек.

Семейное положение

Две женщины рядом со Штирлицем - жена и радистка. Жену он видит раз в двадцать лет, во время встречи молча курит, глядя на нее издали, но все время о ней помнит. Чувства его к ней так глубоки, что словами их не выразить, - он так и не отправляет ей записку в последней серии. О радистке - и о двух младенцах у нее на руках - он заботится и ближе к концу сбывает ее в безопасное место.

Ясно, что речь о жене и любовнице. Только роль любовницы (или вообще - романтического предмета) играет "жена", а жену - предмет хлопот, помеху делу - изображает радистка. Жене (радистке) - забота и долг в отведенное время; идеалу (далекой жене) - мечты и мысли.

Так мог бы воображать свое положение человек вроде героя Олега Басилашвили в "Осеннем марафоне" Георгия Данелия. На самом деле (как это и изображено у Данелия), вся его жизнь - жалкое вранье.

Дома

Когда Штирлиц снимает мундир и хоть немного расслабляется, скажем, напевает про себя русские песни, - он в свитере. Разница между злом и добром оказывается разницей между службой и домом.

В свитерах или в чем-то мешковатом и другие хорошие люди - Евстигнеев-Плейшнер, Плятт-Шлаг. Эти хорошие, но наивные люди не умеют ходить на лыжах (Шлаг), вести себя за границей (Плейшнер). Штирлиц элегантнее и мудрее их не потому, что он еще и советский разведчик, а потому, что он одновременно и хороший человек (как и они) и нацистский офицер, - он живет двойной жизнью.

Работа

У Штирлица довольно большой чин, время для его ведомства трудное, но на протяжении всех двенадцати серий фильма он совершенно не занимается своей официальной работой (какая бы там она ни была). Он занимается только своими шпионскими делами, и никто не напоминает ему о его прямых обязанностях. В Штирлице мог узнать себя любой сотрудник КБ или института, все время пьющий чай, курящий, заходящий в кабинеты к сослуживцам за таблетками, уезжающий с работы на свидание. Этому сотруднику хочется думать, что он отлынивает от службы ради какого-то важного дела, о котором никому нельзя сказать. Возможно, это дело - мечты о том, чтобы его место работы со всем начальством кто-нибудь разбомбил.

Никаких моральных дилемм - как служить режиму и все-таки не превратиться в чудовище (частая тема хороших шпионских романов) - перед героем не встает. Можно быть штандартенфюрером СД и не замарать рук. То есть, проще говоря, можно работать кем и где угодно и сохранить моральную чистоту.

Прикрытие

Выходило, что собою человек оказывается дома и в мечтах. Отношения с женщинами так успешно делятся на романтическую и бытовую часть, что не составляют проблемы (правда, чтобы все шло так гладко, нельзя спать ни с женой, ни с идеалом). Что человек делает на работе и делает ли вообще что-нибудь - к нему "настоящему" отношения не имеет. Это прикрытие. И чтобы подчеркнуть этот внешний, иллюзорный характер официальной (социальной) жизни, всему нацистскому в фильме был придан особый шик и глянец, на фоне которого ясно выступала "человечность" свитеров. Фильм говорил: двойная жизнь не только не растлевает, она красива.

Театральная - точнее, опереточная - сторона нацистской униформы была очевидна и самим ее создателям, и создателям всей садомазохистской кинопродукции от Висконти ("Гибель богов") до Лилианы Кавани ("Ночной портье"). Но в "Семнадцати мгновениях весны" садомазохизм скорее социальный, чем психологический: раз "они" над "нами" все равно господствуют, то пусть уж будут красивыми. И еще важнее - вежливыми. Все в фильме разговаривают "как интеллигентные люди". Нарочитая вежливость всех героев, включая самых отвратительных, оказывалась антитезой местному хамству. Штирлиц окружен всеми видами опасностей, но одно ему не грозит - унижение, то есть самая частая в советской жизни вещь.

Нацистские мундиры оказались в фильме знаком вообще внешнего, наружного, социального; с этим социальным в качестве собственной внешности легко примириться, потому что оно элегантно. Люди снаружи красивы и вежливы, а я внутри еще и добр. Никаких проблем сочетание внутренней доброты и нацистской красоты человеку не создает. Такой человек красивее и умнее тех, кто только добр (то есть хороших людей фильма), и добрее тех, кто только красив и умен (то есть нацистов). Его единственная проблема - вынужденное воздержание.

Нацисты

Предложив зрителю четкую и лестную картинку на тему "'Я' в мире", фильм мгновенно стал популярным, любимым, классическим. И таким же популярным и любимым стал и созданный в нем сказочный образ нацистов.

Чем большую роль война играла в советской пропаганде, чем сильнее подчеркивалась полярность СССР и Германии как абсолютного Добра и Зла, тем более мифологические черты эта антитеза приобретала. А у мифологической симметрии есть свои законы - враг неизбежно начинает восприниматься как двойник, как темный, изнаночный вариант собственного мира.

Речь именно о двойничестве и тождестве, которые порождались самой структурой советской пропаганды (включая и кино), а не о реальных параллелях между двумя тоталитарными режимами, всякий намек на которые (параллели) цензура тщательно вымарывала.

"Семнадцать мгновений весны" - естественное продолжение официального мифотворчества на военные темы. Какими бы ни были намерения авторов фильма, Германию они изобразили как "мир" и даже - как "твой внутренний мир", а не как конкретную страну в конкретное время.

Навязанное фильмом восприятие нацистов как существ прежде всего элегантных и интеллигентных оказалось настолько сильным, что Табаков-Шелленберг и Броневой-Мюллер вышли в любимые герои советских людей. Совсем недавно министр внутренних дел Степашин сказал в интервью "Общей газете", что "умница Шелленберг" - его идеал. Хочется думать, что он имел в виду Олега Табакова, а не хитрого (но не умного, что видно и по его воспоминаниям) уголовника, каким Шелленберг был в реальности.

Но появление таких фраз - по любым человеческим меркам диких - говорит не только о силе воздействия фильма на рядовой ум. И в самом фильме, и в его восприятии сказалась герметичность советского сознания - образы обаятельных нацистов стали возможны не из-за ревизии истории и не из-за скрытого фашизма (как мог бы подумать какой-нибудь европеец), а из-за того, что сначала реальная история была подменена государственной мифологией, а затем на базе государственного мифа был создан миф персональный. Шелленберг и Мюллер стали частью сказки о судьбе "я" в мире. И этому - сосредоточенному на себе - советскому "я" по-прежнему все равно, какими фигурами пользоваться для личного мифа.

- Эксперт, #32 от 31.08.1998

Спасибо. Я что-то не сообразил в интегрум слазить.

А что такое интегрум?

el.integrum.ru
без www

Спасибо!

В РЖ что-то текст "с чего начинается родина" съелся ближе к концу.

Это я его неполно процитировал просто.
Сейчас уберу запятую.

Ясный текст, хорошо написан. По поводу комментариев там. Просто у нынешних нацистов бабушки тогда молодые на оккупированных территориях остались. Не то чтобы потом часто вспоминали своих "освободителей" в узком семейном кругу, но это переросло в тихую духовную внутреннюю борьбу, в жидоборчество.