В оны дни, как природа в капризности дум, вдохновенно
Каждый день зачинала чудовищность мощных пород,
Полюбил бы я жить возле юной гигантши бессменно,
Как у ног королевы ласкательно-вкрадчивый кот.

Я любил бы глядеть, как с душой ее плоть расцветает
И свободно растет в ужасающих играх ее;
Заглянув, угадать, что за мрачное пламя блистает
В этих влажных глазах, где, как дымка, встает забытье.

Пробегать на досуге всю пышность ее очертаний,
Проползать по уклону ее исполинских колен,
А порой в летний зной, в час, как солнце дурманом дыханий

На равнину повергнет ее, точно взятую в плен, -
Я в тени ее пышных грудей задремал бы, мечтая,
Как у склона горы деревушка ютится глухая.

(Reply to this) (Thread)

Дошло до того, что я больше не мог дотянуться до дверцы холодильника. А потом она посадила меня на маленькую серебряную цепочку.
Скоро во мне осталось уже два фута. Чтобы посрать, приходилось присаживаться на детский стульчик с горшочком. Но она по-прежнему разрешала мне пить пиво, как и обещала.
— Ах, мой маленький зверек, — говорила она, — какой ты маленький и славненький!
Даже наша любовная жизнь подошла к концу. Все растворилось пропорционально. Я взбирался на нее, но через некоторое время она меня просто снимала и смеялась.
— Ах, ты попытался, мой маленький утенок!
— Я не утенок, я мужчина!
— Ох ты мой славненький мужчинский мужичок!
И она подхватывала меня и целовала красными губами…
Сара довела меня до 6 дюймов. В магазин она носила меня в своей сумочке. Я мог разглядывать людей сквозь дырочки для вентиляции, которые она проковыряла. К чести этой женщины могу сказать одно. Пиво мне по-прежнему разрешалось. Теперь я пил его наперстками. Кварты хватало на месяц. Раньше оно, бывало, приканчивалось минут за 45. Я смирился. Я понимал, что захоти она — и я исчезну окончательно.
Лучше уж 6 дюймов, чем ничего. Даже чуточкой жизни дорожишь, когда конец близок.
Поэтому я развлекал Сару. Ничего больше не оставалось. Она шила мне крошечную одежду и обувь, сажала на радиоприемник, включала музыку и говорила:
— Танцуй, малютка! Танцуй, мой шут! Танцуй, мой дурачок!
Что ж, компенсацию по безработице сходить и получить я все равно не мог, поэтому приходилось танцевать на радиоприемнике, а она хлопала в ладоши и смеялась.
Знаете, пауки пугали меня ужасно, а мухи были размерами с гигантских орлов; если бы я попался в лапы кошке, она мучила бы меня, как мышонка. Но жизнь по-прежнему была мне дорога. Я танцевал, пел и цеплялся за нее. Сколь мало бы у человека ни оставалось, он поймет, что всегда сможет обходиться еще меньшим. Когда я гадил на ковер, меня шлепали. Сара везде разложила листики бумаги, и я срал на них. И отрывал от них кусочки еще меньше — подтираться. На ощупь — как картон. У меня начался геморрой. По ночам не спал. Чувствовал себя человеком второго сорта, осознавал, что попал в ловушку. Паранойя? Как бы то ни было, лучше становилось, когда я пел и танцевал, и Сара давала мне пиво. По какой-то причине она оставила мне эти шесть дюймов. В чем причина заключалась, выходило за рамки моего понимания. Впрочем, почти все остальное тоже теперь выходило за мои рамки.
Я сочинял Саре песенки, так их и называл: Песенки для Сары.

о, я нахальный такой карапуз —
то есть, покуда не разойдусь,
да никуда не засадишь дружка
кроме игольного, на хуй, ушка!

Сара хлопала в ладоши и смеялась.

хочешь адмиралом стать на королевском флоте?
отрасти до 6 дюймов и ебись…
сможешь умываться золотистым ливнем,
когда Королева делает пись-пись…

И Сара смеялась и аплодировала. А что, нормально. Как и должно быть…
Но однажды ночью случилось нечто отвратительное. Я пел и танцевал, а Сара валялась на кровати, голая, хлопала в ладоши, трескала вино и хохотала. Я был в ударе. Один из лучших моих концертов. Но, как обычно и бывало, крышка радиоприемника нагрелась и стала жечь мне пятки. Терпеть больше не было сил.
— Слушай, крошка, — сказал я, — с меня хватит. Сними меня отсюда. Дай мне пива. Вина не надо. Сама пей эту бормотуху. Дай мне наперсток моего хорошего пива.
— Конечно, сладенький мой, — ответила она, — ты сегодня чудесно выступал. Если б Мэнни с Линкольном выступали так же хорошо, как и ты, то сегодня были бы с нами. Но они ни петь, ни танцевать не хотели, они куксились. А самое худшее — возражали против Последнего Акта.
— Что же это за Последний Акт?
— Пока, миленький мой, пей себе пиво и не напрягайся. Мне хочется, чтобы ты Последним Актом тоже насладился. Совершенно очевидно, что ты гораздо талантливее Мэнни или Линкольна. Я в самом деле верю, что у нас с тобой может произойти Кульминация Противоположностей.
— О, черт возьми, еще бы, — сказал я, опустошая наперсток. Налей-ка мне еще. И что же это за Кульминация Противоположностей такая?
— Пей пиво, не спеши, моя сладенькая малютка, скоро узнаешь.
Я допил пиво, а потом и произошла эта гадость, самая мерзостная гадость в жизни.
Сара взяла меня и положила между ног, которые слегка при этом расставила. Я оказался лицом к волосяной чащобе. Напряг мышцы спины и шеи, чувствуя, что мне предстоит. И меня впихнули во тьму и вонь. Я слышал, как Сара застонала. Затем она начала мною медленно двигать — туда-сюда. Как я уже сказал, вонь была непереносима, дышалось едва-едва, но воздух все-таки там оставался — в каких-то закоулках и кислородных сквозняках. Время от времени голова моя, самая макушка, утыкалась в ее Лилипутика, и она испускала сверхпросветленный стон.
Сара задвигала мной быстрее и быстрее. Кожу начало жечь, дышать стало еще труднее; вонь усугубилась. Было слышно, как она хватает ртом воздух. Мне пришло в голову, что чем скорее я с этим покончу, тем меньше буду мучиться. Всякий раз, когда она себя мной таранила, я изгибал спину и шею, вписываясь всем своим существом в этот ее поворот, стукаясь о Лилипутика.
Вдруг меня выдрали из этого ужасного тоннеля. Сара поднесла меня к лицу:
— Кончай, проклятое отродье! Кончай! — скомандовала она.
Сара совсем обалдела от вина и страсти. Я ощутил, как меня снова со свистом ввергают в тоннель. Она поспешно ерзала мной вперед и назад. Тут я неожиданно вобрал в легкие воздуху, чтобы раздаться в размерах, набрал в челюсти побольше слюны и выхаркнул — раз, другой, третий, 4, 5, 6 раз и прекратил… Вонь сгустилась сверх всякого воображения, и меня, наконец, извлекли на воздух.
Сара поднесла меня к лампе и осыпала поцелуями всю голову и плечи.
— О, дорогой мой! о мой драгоценный маленький хуечек! Я тебя люблю!
И поцеловала меня своими кошмарными красными накрашенными губами. Меня вырвало.

(Reply to this) (Parent) (Thread)

Я сделал глупость, что весь март отдал Крыму. Надо было поехать в Киев и там удариться в созерцание святынь и хохлацкой весны.
А.Чехов - А.Суворину.

(Reply to this) (Parent)

Езжу, где могу, и читаю вам свои стихи чтобы поддержать мирных людей и детей, оставшихся без дома и близких.

(Reply to this) (Parent)