"Серая гниль (плесень) Болезни растений
Болезнь распознается по налету серой плесени на пораженных частях растений. Пораженные ткани коричневеют, размягчаются, загнивают. На листьях растений появляются коричневые водянистые, позднее подсыхающие пятна, которые вначале располагаются по краю листа, затем быстро разрастаются, в результате чего отмирает вся листовая пластинка. Гриб поражает цветки, бутоны и стебли.
...
Меры борьбы: Удаление пораженных частей. Опрыскивание топсином, фундазолом, зупареном. Умеренный полив, проветривание, оптимальная температура".
Господство серой гнили страшно тем, что она заражает молодые, здоровые, жизнеспособные ткани, поражая весь организм, отравляя его ядом отвратного равнодушия к делу, потерей интереса к жизни, фарисейством,пошлостью, цинизмом и шкурничеством. Противостоять ей может лишь сильная, мужественная натура. Но и та не избежит повреждения.
Сияние серого цвета
Вероятно, многие сочтут, что нынешнее лето не слишком подходит для прославления английского климата. Но я буду славить английский климат, пока не умру, даже если умру именно от него. Нет на свете погоды лучше английской. В сущности, нигде, кроме Англии, вообще нет погоды. Во Франции — много солнца и немного дождя; в Италии — жаркий ветер и ветер холодный; в Шотландии или Ирландии — дождь погуще и дождь пожиже; в Америке — адская жара и адский холод; в тропиках — солнечные удары и, для разнообразия, удары молний. Все сильно, все резко, все вызывает восторг или отчаяние.
И только в нашей романтической стране есть поистине романтическая вещь — погода, изменчивая и прелестная, как женщина. Славные английские пейзажисты (презираемые в наш век, как и все английское) знали, в чем тут дело. Погода была для них не фоном, не атмосферой, а сюжетом. Они писали погоду. Погода позировала Констеблю. Погода позировала Тернеру, и зверская, надо сказать, была у нее поза. Пуссэн и Лоррэн писали предметы — древние города или аркадских пастушек — в прозрачной среде климата. Но у англичан погода — героиня, у Тернера — героиня мелодрамы, упрямая, страстная, сильная, поистине великолепная.
Климат Англии — могучий и грозный герой в одеждах дождя и снега, грозы и солнца — заполняет и первый, и второй, и третий план картины. Я признаю, что во Франции многое лучше, чем у нас, не только живопись. Но я гроша не дам за французскую погоду и «погодопись» — да у французов и слова нет для погоды. Они спрашивают о ней так же, как мы спрашиваем о времени.
Чем изменчивей климат, тем устойчивей дом. В пустыне погода однообразная, и ничего нет удивительного, что арабы кочуют в надежде, что хоть где-нибудь она другая. Но дом англичанина не только крепость, это волшебный замок. В лучах и облаках рассвета или заката он то глиняный, то золотой, то слоновой кости. Из моего сада виден лес на горизонте, и в полном смысле слова он меняется триста шестьдесят пять раз в году. Иногда он близко, как изгородь, иногда — необычайно далеко, словно невесомые и огненные вечерние облака.
Кстати, тот же принцип можно применить к нелегкой проблеме брака. Изменчивость — одна из добродетелей женщины. Она помогает нам избежать грубых соблазнов многоженства. Если у вас хорошая жена, вы, в духовном смысле, обеспечены гаремом.
Люди, не разбирающиеся в погоде, называют серый день бесцветным. Это не так. Серое — это цвет, иногда очень насыщенный и красивый. Очень обидно слышать про «серые, одинаковые дни». С таким же правом можно сказать «зеленые, одинаковые деревья». Конечно, серое небо — шатер между нами и солнцем; честно говоря, такой же шатер и дерево. Но серые шатры различаются и цветом, и плотностью не меньше, чем зеленые. Один день серый, как сталь, другой — как голубиное крыло; один напоминает о морозе, другой — о теплом дыме из кухонной трубы.
Что может быть дальше друг от друга, чем неуверенность серого и решительность алого? Однако серое и алое могут смешаться — на утреннем небе, например, или в теплом дымчатом камне, из которого в западных графствах строят маленькие города. В тех краях даже самые серые дома — розоватые, словно в их очагах так много тепла и радости, что они светятся изнутри, как облако. Странствуя там, я забрел на извилистую дорогу и увидел дорожный указатель с надписью «Облака». Я не пошел по ней: я испугался, что либо городок не достоин названия, либо я не достоин городка.
Но как бы то ни было, в маленьких селеньях из тепло-серого камня есть очарование, которого никогда не добиться изысканным красным тонам аристократических предместий. Рукам теплее у пепла Глестонбери, чем у искусственного пламени Крайдона.
Враги серого (эти коварные, наглые, испорченные люди) очень любят еще один довод. Они говорят, что в серую погоду все блекнет и только в сиянии солнца оживают краски неба и земли. Действительно, только на солнце предстают во всей прелести предметы третьестепенных, сомнительных цветов: торф, гороховый суп, эскиз импрессиониста, бархатная куртка, шоколад, какао, маслины, сланец, лицо вегетарьянца, пемза, грязь, тина, копоть, старые ботинки. Но если у вас здоровый негритянский вкус, если вы засадили садик геранью и маками, расписали дом синькой и киноварью; если вы, допустим, носите алый фрак и золотую шляпу, вы не только будете видны в серейший из серых дней — вы заметите, что именно в такой день ваши любимые краски особенно хороши.
Вы поймете, что они еще ярче в пасмурный день, потому что на сером фоне светятся собственным светом. На сером небе все цветы — фейерверк: они причудливы, как рисунок огнем в призрачном садике ведьмы. Ярко-синий фон убивает синие цветы. А в серый день незабудка — осколок неба, анютины глазки — открытые глаза дня, подсолнечник — наместник солнца. Тем и прекрасен цвет, который называют бесцветным. Он сложен и переменчив, как обыденная жизнь, и так же много в нем обещания и надежды.
Всегда кажется, что серый цвет вот-вот перейдет в другой — разгорится синим, просветлеет белым, вспыхнет зеленью иди золотом. Неопределенно, неуверенно он что-то сулит нам. И когда наши холмы озаряет серебро серых трав, а наши виски — серебро седин, мы должны помнить, что выглянет солнце.
Честертон Г. К.Т. 5: Вечный Человек.Эссе.
О том, что мужская смертность напрямую связана с употреблением алкоголя, считает пастырь, красноречиво говорит тот факт, что в тюрьмах смертность мужчин трудоспособного возраста в три раза меньше, чем на свободе – ведь алкоголь там отсутствует или его поступление сильно ограничено. "По данным статистики, каждый второй российский мужчина 40-летнего возраста не доживет до пенсии. Например, в Албании, где социальная забота еще более примитивна, чем у нас, не доживет до пенсии только каждый 20-й мужчина этого возраста! По данным главного нарколога России профессора Александра Немцова, в год от последствий алкоголя, если пить три-четыре раза в неделю – от сердечно-сосудистых заболеваний, цирроза печени, патологий поджелудочной железы, травматизма, убийств, – погибает 500 тысяч человек. А по данным академика Николая Герасименко, этот показатель составляет 750 тысяч в год. Смертность в России гораздо выше, чем в таких "великих" странах, как Мали, Камерун, Уганда, Эфиопия, Танзания, Кения, Конго, Судан, КНДР, Никарагуа, Колумбия", – рассказал священник.
"Считается, что если в стране употребляют более восьми литров алкоголя в год на душу населения, то начинается угасание этноса, и со временем процесс может стать необратимым. У нас этот показатель достиг 18 литров", – напомнил отец Тихон. При этом, указал священник, несмотря на распространенность мифа о том, что в России всегда много пили, годовое потребление алкоголя на душу населения накануне Первой мировой войны, когда общество забило тревогу о спаивании населения, немногим превышало 3,2 литра. "Если сегодняшняя ситуация будет продолжаться, то через 20 лет страну можно будет закрывать", – считает пастырь.
"По данным МВД, 80% всех преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения. 50% жертв убийств были пьяны. В нетрезвом виде погибает более 50% самоубийц. В России по выходным и праздникам наблюдается прирост смертности на 11%", – озвучил неутешительные цифры отец Тихон.
Полностью:http://www.rusk.ru/newsdata.p
Тяжелым испытанием для Кавказа был приезд туда изгнанных в 1913 году со Святого Афона взбунтовав¬шихся монахов-имябожников. Ослепленные страс¬тью, невежеством и ревностью не по разуму, имяславцы вели себя агрессивно по отношению к православному монашеству. Немногие из них, покаявшись, вернулись в лоно церкви. Одним из этих немногих оказался чтимый старец, ныне канонизованный схиигумен Кукша (Величко).
На скорбном эпизоде в истории Русской Православ¬ной Церкви, так называемой "афонской смуте 1912/13 года", следует остановиться подробнее.( зри далее )
В 1907 году книга "На горах Кавказа" попала на Ста¬рый Афон, спровоцировав там многолетнюю ожесточенную смуту, что дало повод для изгнания со Святой горы сотен русских монахов и обострило и без того сложные взаимоотношения с греками. Апологетом имяславия стал бывший лихой гусар, лично знакомый государю импера¬тору, иеросхимонах Антоний (Булатович). Имяславцы исповедовали, что "Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа... есть Сам Бог". В 1913 году имяславие было осуждено как ересь вселенским патриархом Германом V, признано сектант¬ством Священным Синодом Русской Православной Церкви в лице архиепископа Сергия (Страгородского) на основании докладов архиепископов Антония (Хра¬повицкого) и Никона (Рождественского), а также про¬фессора С. В. Троицкого. Архиепископ Никон был послан на Старый Афон, чтобы навести порядок в мона¬стырях среди монашествующих. Поскольку никакие увещания не помогли, владыка был вынужден прибегнуть к военной силе и с помощью солдат вывезти наибо¬лее упорствовавших монахов в Россию против их воли. Здесь часть из них, не имевших документов, подтверж¬давших их монашеский и священный сан, одели в мирское платье, часть разослали по монастырям. Особенно много имяславцев попало на Кавказ.( зри далее )
В послереволюционные годы в Москве жили руково¬дители афонской смуты 1913 года — архимандрит Давид Мухранов, монах Ириней и другие. Архимандрит Давид духовно окормлял супругов Лосевых и сложившийся имяславческий кружок, куда входили Д. Ф. Егоров, П. С. Попов, отец Павел Флоренский, М. А. Новосе¬лов, Н. М. Соловьев и другие. В 1928 году Егоров и Лосев выпустили документ "Большое имяславие", резко направленный против сатанинской советской власти.
В конце 1920-х годов приверженцы имяславия на Кавказе обособились в религиозную политическую секту и встали в открытую непримиримую оппозицию властям. Они отказывались принимать советские паспорта и деньги, как антихристовы, не соглашались продавать продовольствие "советским антихристам", называли колхозы "антихристовой жидовской коммуной".
Очень характерным для исповедников имяславия были крайняя уверенность в своих воззрениях, в своей право¬те, нетерпимость к иным мнениям. Схимонах Иларион, иеросхимонах Антоний (Булатович) и их приверженцы угрожали, что за неприятие учения об имени Божием в их понимании весь мир и Россия погибнут. А. Ф. Лосев в "Большом имяславии" писал, что Россию постигло наказа¬ние Божие за похуление Его святого Имени.( зри далее )
"Начало зол — ложная мысль! Источник самооболь¬щения и бесовской прелести — ложная мысль!"
"Грех ереси, грех мысли судится судом Церкви, паче рещи — судом Божиим строже других грехов, грехов воли человеческой,— писал архиепископ Никон (Рож¬дественский).— Дух гордыни проник и в ущелье Святого Афона и обуял простецов, и они вообразили себя умнее двух вселенских патриархов и всего нашего Священ¬ного Синода, и за свое упорство в ереси подпали суду церковному... А что всего бедственнее: когда, по уставу Святой горы, новые еретики были изгнаны с Афона... изгнанные не смирились... а стали почитать себя как бы мучениками за веру во имя Божие". "Крайняя нетерпи¬мость есть их отличительная черта". Среди наиболее активных имяславцев владыка Никон указал монаха Иринея и архимандрита Давида, будущих духовных на¬ставников Лосевых. Что же говорит Святая Церковь о почитании имени Божия?( зри далее )
"Мне кажется, к имени Божиему, или Иисусову, надо относиться, как к иконе Спасителя или Святой Троицы и подобному... Если Господь, "везде Сый и вся испол-няяй", то тем более — в имени Своем или в иконе. Вся¬кий, чтущий Бога, чтит и Его имя. Но спасает человека не имя Иисуса Христа, а Сам Христос, и спасает не всех, а кто уверует в Него и крестится, и живет по запо¬ведям Его, а в нарушениях кается. Чем больше угодники Божий любили Господа, тем дороже для них стано¬вилось и имя Божие... В имени Божием присутствует Господь, но имя Божие не есть Сам Бог... И спасает не имя, а Господь, присутствующий в имени. Призывая имя Божие, мы призываем Бога и Им, Богом, спасаем¬ся, а не сочетанием звуков имени Его".
(Игумен Никон Воробьев)
"В Его имени, в нашем слабом слове или нашем умо-представлении о Нем есть только приближение понятия о Нем к нашему уму, но не тожество... мысленный образ Божий, духовно умопредставляемая икона Его, а не Сам Он. Правда, когда благоговейная мысль обращается к Богу, призывая Его святейшее имя, то Господь в то же мгновение внемлет молящемуся... проявляется некая сила Божия, именуемая благодатию. И является она не потому только, что человек умом или устами произнес имя Божие, а потому, что произнес его с должным благоговением и верою, обращая и свое сердце к Богу (Существу Божию), как цветок обращается к солнцу... Имя Божие... есть некий мысленный образ Божий, и ему, как бы чудотворной иконе, присуща некая сила Божия, как проявление того или другого свойства Божия ...всемогу¬щая". (Архиепископ Никон Рождественский.) Так учит об имени Божием Святая Церковь. Старец Стефан, неуклонно руководствовавшийся чистым учением святых отцов, не мог принять самочинное учение имяславцев и не позволял своим духовным чадам читать тво¬рение схимонаха Иллариона.
«Прошла еще неделя, – продолжает владыка Никон, – в бесплодных или, лучше сказать, малоплодных попытках к увещанию. Чтобы не оскорблять святыню храма Божия неуместными выходками “имяславцев”, я и С. В. Троицкий стали посещать библиотеку, приглашая всех, кто хочет убедиться в истине, смотреть подлинные места из святых отцов, главные положения коих были нами напечатаны в монастырской типографии отдельным листком. Напечатано было еще мое объяснение слова “верую” и “Мое доброе слово имяславцам”. И то и другое “имяславцы” рвали в клочья, отнимая у православных и обзывая меня “масоном и еретиком”. Придумано было ими и новое “исповедание”, которое в рукописных листках они и распространяли: надо-де веровать “во имя Отца, Святаго Духа и Иисуса Сына Божия”.
Я увещевал их смириться пред Церковию. “Без Церкви нет спасения”, – говорил я. Они отвечали: “Мы принадлежим к Церкви Небесной”. На мое замечание, что к Небесной Церкви нельзя принадлежать, если не принадлежишь к земной, что нет Церкви без епископа, что невозможно спасение без Божественного причащения, говорили, что они будут причащаться именем Божиим, что они сами – Церковь. Видно было, что для них нет никакого авторитета: и патриархи-де были еретики, и Синод еретик. Нет у них и простого здравого рассуждения: не умом-де постигаются тайны Божии. Такие великие толкователи жизни духовной, как святитель-затворник епископ Феофан, ими презираются, как “ученые” (и с особым презрением произносится это слово), как ничего не испытавшие на деле.
Крайняя нетерпимость есть их отличительная черта. Подобно всем фанатикам, они преследуют всех несогласных с ними всякими досаждениями: называют их “масонами, богохульниками, иудами, предателями, арианами” и именами других еретиков, отплевываются от них, как от нечистых, зараженных людей, не хотят с ними молиться, трапезовать, на их приветствия не отвечают и отворачиваются от них, завладев той или другой хозяйственной частью, отказывают им в удовлетворении их нужд в отношении, например, пищи и одежды. Служат отдельно, не поминая ни патриарха, ни нашего Синода, ни игумена; в церкви за богослужением вместо святоотеческих писаний читают книгу “На горах Кавказа” или “Апологию веры” Булатовича. Власть игумена сведена к нулю. Простой монах Ириней с важностью ходит по монастырю, как настоятель, его сторонники демонстративно, как бы издеваясь над православными, кланяются ему в ноги, целуют ему руки, а он, не имея священного сана, благословляет их. Монастырское начальство, потеряв всякую власть, умоляло избавить обитель от этой банды забастовщиков. Хотя число православных в последнее время нашего там пребывания достигло до 700, но никто из них не смел рта открыть против главарей еретического движения: вожди эти были неотступно охраняемы своими фанатическими последователями, готовыми на все.
23 июня я посетил скит Фиваиду; там насилие выражалось еще ярче: главари отдали приказ: если приедет архиерей, не ходить в церковь, не брать у него благословения, не слушать его речей, яко еретика и богохульника, и это исполнено в точности: вместо 200 с лишком братий явилось не более 50 православных, которые слезно умоляли избавить их от насильников, выражая намерение бежать “куда глаза глядят”, если дело останется в таком положении. В Пантелеимоновском монастыре тягота положения доходила до того, что некоторые монахи говорили нам: “Если вы ничего не можете сделать, то увезите нас в Россию или предоставьте свободу грекам: они скорее вас справятся с безобразниками”. “Имябожники” не раз пытались совратить и солдат в свою ересь: подходя к часовому, начинали ему делать увещание; пришлось напомнить закон, дающий право часовому действовать в некоторых случаях штыком. Отведенное для солдат помещение выходило на террасу: когда выходили в свободное время солдаты подышать воздухом, монахи и тут не давали им покоя своими увещаниями, и командир отдал приказ оцепить лестницу, ведущую к солдатам, веревкой и внизу поставить часового. Была безумная попытка поджечь монастырь, три раза обрезали телефон с Кареей, чтобы прервать сношение с протатом (то же, что и кинот. – И. П.). Ночью бросали камнями в часовых и в патрули.
(Из воспоминаний вл.Никона)
Полностью:http://www.prokimen.ru/articl
Игумен Петр (Пиголь). «Афонская трагедия. Гордость и сатанинские замыслы».
← Previous day | (Calendar) | Next day → |