В России действительно есть пятая колонна.
Она вредит стране из всех сил и прекрасно финансируется.
И, разумеется, с ней нужно бороться.

( xxx )

Известие о том, что Михаил Турецкий готов сменить фамилию и переименовать свой хор в отместку Эрдогану, у многих читателей вызвало оторопь. Впоследствии сам Турецкий заявил, что это была такая смешная еврейская шутка.

Меж тем, всего каких-нибудь 100 лет назад подобные переименования во всём мире считались эталоном патриотического поведения, и ни у кого удивления не вызывали. В годы Первой мировой борьба «со всем немецким» по обе стороны Атлантики принимала самые анекдотические формы.

Через месяц после начала войны, 31 августа 1914 года, последний российский император Николай II объявил о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград. Через 211 лет после основания столицы её имя оказалось «слишком немецким» для патриотического уха. Особая пикантность этой патриотической затеи состояла в том, что своё «немецкое» имя город получил от русского царя из династии Романовых. А Николай II был чистейший этнический немец, принадлежал к Гольштейн-Готторпской ветви Ольденбургской династии, и русской крови в нём было 0,78%.

Королевские дома Великобритании и Бельгии, принадлежавшие к Саксен-Кобург-Готской династии, в те же годы поспешили патриотичненько переименоваться. Английские Саксен-Кобург-Готы стали Виндзорами, а их бельгийская родня, не мудрствуя лукаво, взяла фламандскую фамилию van België.

Наверное, самым удивительным проявлением антигерманских сантиментов в годы Первой мировой стало принятие 18-й поправки к Конституции США. На протяжении десятилетий широкая коалиция из сельских протестантов, суфражисток и феминисток вела в Америке борьбу за законодательный запрет алкоголя. Покуда они апеллировали к христианским ценностям, защите семьи и здоровью нации, их борьба никакого успеха не имела. Но с началом Первой мировой войны придумался новый лозунг: «Немцы спаивают Америку!» Под немцами имелся в виду, конечно же, не кайзер Вильгельм II и не его австро-венгерские союзники, а учреждённая в 1860 году в Сент-Луисе, штат Миссури, пивоваренная компания Anheuser Busch. Налоги она платила не в немецкую казну, а в американскую, никаких германских собственников не имела. Тем не менее, Август Анхойзер Буш-старший, руководивший компанией, был сыном немецкого эмигранта Буша и внуком немецкого эмигранта Анхойзера. Этот аргумент оказался главней любых христианских и медико-социальных лозунгов: на патриотической волне в США ввели «сухой закон», чтобы помешать «немцам» спаивать Америку. В итоге пить американцы так и не бросили, Anheuser Busch тоже не разорился (после Второй мировой он станет крупнейшим пивоваренным концерном в мире), зато бюджет США потерял значительную часть доходов, а контрабанда спиртного и самогоноварение послужили кадровым и экономическим фундаментом для организованной преступности в США. Зато патриоты натешились. В 1933 году сухой закон был отменён 21-й поправкой к Конституции.

Вернёмся, однако же, в Россию 1914 года. Из-за патриотического угара, связанного с началом Первой мировой, серьёзные неудобства начал испытывать петроградский филиал швейной компании Исаака Меррита Зингера. Через 68 лет после учреждения в штате Нью-Йорк корпорации I. M. Singer & Co её название кому-то вдруг показалось «немецким». Тот факт, что американская компания Зингера занималась пошивом формы для российской армии, патриотов не смущал: исполнителя оборонного заказа стали обвинять в шпионаже в пользу Германии, дело запахло погромами на Невском. Чтобы предупредить такое развитие событий, руководство фирмы приняло асимметричные меры предосторожности: зазвало в цокольный этаж «Дома Зингера» американское консульство и вывесило на фасаде здания здоровенного американского орла.

А самая анекдотическая история случилась с балетом П.И. Чайковского «Щелкунчик». Изначально авторы либретто, балетмейстер Петипа и князь Всеволожский, зачем-то назвали главную героиню Кларой (хотя и в исходной сказке Гофмана, и во французском пересказе Дюма-отца девочку зовут Marie). Как бы то ни было, ни в 1892 году, когда состоялась премьера балета в Мариинке, ни в последующие 22 года эта вольность либреттистов ни у кого нареканий не вызывала. Но стоило начаться Первой мировой войне — и имя «Клара» было с негодованием отвергнуто как слишком германское. Хотя германского в нём нет ровным счётом ничего — это женская форма латинского прилагательного clarus, означающего «светлый, ясный». Первый святой с таким именем прибыл из Рима в Галлию в III веке нашей эры, когда ни немцев, ни их языка ещё не изобрели. Но разве ж это может иметь какое-нибудь значение, когда на дворе война?! Высшие патриотические соображения требовали причесать «Щелкунчика» — и Клару переименовали в Машу.

Впрочем, по другому пункту либретто патриотическая общественность договориться так и не смогла. Одни радетели Отечества настаивали, что брата «Маши» (который и у Гофмана, и у Дюма, и у Петипа со Всеволожским звался Фриц) необходимо переименовать в «Мишу». Другие возражали, что Фриц — персонаж отрицательный, он Щелкунчику зубы повыламывал. Так что пусть его исходное имя послужит святому делу антигерманской пропаганды. За этими жаркими спорами патриотов застала Февральская революция, потом Октябрьская, Гражданская война и красный террор...