robofob

Анатолий Стреляный

Многие жители любой колонии, чтобы лучше устроиться, а то и просто выжить, стремилось походить на колонизаторов, по возможности, не отличаться от них, слиться с ними. Удавалось это отнюдь не единицам. Слитность получалась полная, вплоть до подкорки. Известно, что высшая степень приспособляемости наблюдается у некоторых насекомых. Яд, которым их уничтожают, постепенно становится пищей уцелевших. То, что было смертельным, оказывается необходимым. О природе и формах приспособленчества в колониях написано множество книг во всех жанрах. Наука тоже сказала, кажется, все, что можно было сказать на сей счет. И вот русская-киевлянка с высшим образованием, на чьих глазах это происходило, да и продолжается, доказывает теперь, что украинцы сами виноваты в своем обрусении. «Несчастные задавленные в советские времена украиноязычные жалуются на языковое угнетение и оскорбления со стороны русскоязычных, которые имели преференции в той исчезнувшей советской жизни», - так она приступает к делу, а далее рассказывает, что происходило в Киеве в семидесятые годы со студентами университетских групп, составлявшихся из выпускников сельских школ. Как легко догадаться, эта молодежь рьяно саморусифицировалась.
Она пишет это не ради денег и не в порядке участия в политической борьбе на русской стороне, а для себя и для читателей своей «стенгазеты». Это и мешает мне, например, присоединиться к одному из них, задающемуся вопросом о женском роде слова «подлец»: не «падла» ли? Нет, не думаю, что «падла», хотя и жила в годы, когда украинский язык был не просто под фактическим запретом, - за него можно было серьезно поплатиться, что и случалось. В начале восьмидесятых я был однажды на торжественном собрании в Полтаве по случаю годовщины Великой октябрьской социалистической революции. С докладом выступил Федор Трофимович Моргун. Он был тогда хозяином Полтавы и области: первый секретарь обкома партии, депутат Верховного Совета СССР, член ЦК КПСС. Перед этим мы ездили с ним по селам. Разговоры, когда нас никто не слышал, мы давно вели откровенные. Он до дрожи ненавидел сталинизм, ликовал, когда умер Андропов. В селах говорил на родном языке – по-украински. А доклад прочитал на русском. После собрания мы пошли гулять по городу. Вокруг нас никого не было – ночь. Я спросил его, почему он прочитал доклад по-русски. Полтава все-таки, сердце Украины! «А если бы я прочитал этот дурацкий доклад по-украински, - мрачно сказал он, - меня бы здесь уже завтра не было». И вот русская киевлянка с высшим образованием, знающая все это лучше меня, поскольку жила в Киеве, а я - в Москве, рассказывает теперь, что русский язык овладел Украиной вполне естественным способом. По любви, ко взаимному удовольствию. Такой себе натурал, с одной стороны, и натуралка – с другой.
Кто-то воскликнет: «Ну, как же не падла?!». Нет, не падла. Тут что-то в ином роде… Или все-таки падла?