Как говорит Господь Валерий

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
«О, тогда я жил не в этой дыре, да и был совсем другим, преуспевающим человеком в полном расцвете сил. Я был счастлив. У меня была любимая жена. Мы ждали ребенка. Все было хорошо, пока в мой дом не ворвались они. Их было трое. Три страшных человека: Ганс – вылитый эсесовец. Знаете таких, чистая нация, голубая кровь и любовь к утонченному унижению второсортных людей. Я для них был второсортным. Второй был похож на гориллу, его звали Генрихом. Не знаю, зачем они взяли себе немецкие имена. В том, что это не настоящие имена, я уверен на все сто. Третий, главный, назвал себя Каменевым, что тоже вряд ли было его настоящим именем. Он был похож на следователя ГПУ, расследующего дело о врагах народа. У него были страшные глаза ненависти.
– Здравствуйте, господин Дюльсендорф, не ожидали? – Каменев был сама любезность, но от этого мне было еще страшней.
– Я не понимаю…
– Сейчас вы все поймете. Мне нужно от вас одно одолжение.
– Какое?
– Профессор Цветиков, кажется… Знаете такого?
Мои волосы поднялись дыбом.
– Вижу, знаете.
Я знал Цветикова. Противоречивая фигура, словно бы вышедшая из-под пера Федора Михайловича. Он был руководителем бесчеловечных экспериментов над людьми. Мы познакомились, когда я оказался жертвой одного из таких. Не знаю, чем я ему так понравился, но он вытащил меня оттуда, спас мне жизнь. Это был визит из страшного бесчеловечного прошлого. И вот это прошлое вернулось в лице жаждущей мести троицы. У них были свои счеты с Цветиковым. Какие? – я не хотел этого знать.
– Так же как и вы, – я понял, что Каменев тоже был жертвой эксперимента.
– О нет, Дюльсендорф, не так же. Совсем не так же.
Я не стал с ним спорить.
– Что вы хотите?
– Мы хотим с ним встретиться. Надеюсь, вы нам поможете?
– Неужели вы думаете, что я могу знать что-либо о таком человеке, как Цветиков, и оставаться в живых?
– Что ж, Дюльсендорф. Придется разговаривать в другом месте.
Они надели мне мешок на голову, вывели из дома, посадили в машину. Когда же с меня его сняли, мои ноги подкосились от страха. Меня привезли в одну из бывших лабораторий Цветикова. Это не предвещало ничего хорошего. Меня бросили в комнату, полностью обитую поролоном. Вы должны были видеть такие в кино. Так обычно показывают палаты для буйных душевнобольных. Меня закрыли там и выключили свет.
Когда ко мне пришел Каменев (прошла целая вечность), я был на грани нервного срыва.
– Здравствуйте, господин Дюльсендорф. Как спалось на новом месте? Сон загадывали?
– Где моя жена? – спросил его я.
– О, за нее не волнуйтесь. Она в полном порядке.
– Я хочу ее видеть.
– Нет ничего проще. Помогите мне найти Цветикова, и мы отвезем вас обратно домой.
– Я не знаю, где он.
– Вы не знаете… я вам верю. Вы действительно не знаете наверняка, где он, но вы можете знать, где он может быть, его привычки, интересы. Вы могли совершенно случайно узнать о нем нечто важное, некую зацепку. Пожалуйста, вспомните, помогите нам…
– Я ничего не знаю.
– Я совершенно не вижу у вас желания с нами сотрудничать.
– Поймите, я с радостью бы вам помог, но я не знаю, где он. Мы не виделись несколько лет.
– Я вам верю, господин Дюльсендорф, верю всему, кроме слов «с радостью». Но я прошу вас помочь нам. Напрячь память, воображение, интеллект. Вы же умный человек, Дюльсендорф.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Послушайте, Дюльсендорф… Я попытаюсь догадаться… Я, кажется, понял, вам недостаточно того, что я вас прошу об одолжении. Но, может быть, другая просьба заставит вас быть более сговорчивым. Я попрошу вас пройти со мной.
Меня привели в одно из рабочих помещений лаборатории и усадили в особое кресло – детище профессора Цветикова. Это кресло позволяло фиксировать пациента, полностью лишая его возможности двигаться.
– Может, вы избавите нас от всего этого? А, Дюльсендорф? – спросил меня Каменев.
– Я уже сказал вам, что ничего не знаю.
– Ну что ж, Дюльсендорф, это ваш выбор. Генрих.
Генрих принялся, не торопясь, фиксировать меня в кресле.
– Ганс, – сказал Каменев, когда я был прочно прикручен к креслу.
Я приготовился к боли, но они придумали для меня нечто более изощренное, чем физическая боль. Ганс вышел из комнаты. Буквально через минуту он вернулся с сыном моего хорошего друга. Его рот был заклеен скотчем.
– Итак, господин Дюльсендорф, надеюсь, просьба этого человека значит для вас несколько больше, чем моя. Не заставляйте его умалять вас проявить благоразумие.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Хорошо. Ганс, Генрих. Прошу вас, джентльмены.
Они медленно, нарочито медленно связали ему ноги, перекинули веревку через блок, прикрепленный к потолку. Они подвесили его за ноги метра на полтора над полом.
– Одно ваше слово, Дюльсендорф, и все тут же закончится.
– Я ничего не знаю.
– Джентльмены.
Ганс и Генрих взяли по бейсбольной бите и принялись медленно избивать ни в чем не повинного парня. Они били его медленно, нанося не более двух-трех ударов в минуту, ломали ему ребра, руки, ноги… Я что-то кричал, молил о пощаде, рыдал, угрожал, умалял вновь. Я был на грани сумасшествия…
Они кинули труп парня в мою комнату. На этот раз они оставили включенным свет.
– Ну, как ваши дела, Дюльсендорф? – спросил меня Каменев тоном доброго доктора во время следующего своего визита. – О, нельзя же так. На вас лица нет. Сегодня вы плохо выглядите, мой друг. Бессонница? Я понимаю, вы, наверно, пытались вспомнить, ведь правда? Надеюсь, вы мне скажете, шепнете на ушко одно или несколько слов. И мы расстанемся, так сказать, друзьями, хотя нет. Я бы не хотел быть вашим другом после того, как вы мне продемонстрировали вчера свое отношение к друзьям. А вот я готов пойти вам навстречу. Вчера вы сказали, что хотите встретиться с женой, и вот сейчас вы ее увидите. Вы не хотите в благодарность мне что-то сказать? Нет? Вы неблагодарный человек, Дюльсендорф. Пойдемте.
Меня привели в ту же комнату, что и вчера, усадили на стул, зафиксировали. Затем Ганс привел жену.
– Ну что, Дюльсендорф, ваше слово.
– Я вам сказал.
– Что ж, вы сами во всем виноваты.
В комнату вошли какие-то грязные отвратительные бродяги и принялись насиловать мою беременную жену у меня на глазах.
– Дочь! У него есть дочь! – закричал я.
– Где? Говорите, Дюльсендор.
– Остановите их, я все скажу!
Ганс и Генрих оттащили бродяг от жены, а я рассказал им, где живет его девочка. Я понимал, что они с ней сделают. Фактически я выносил ей смертный приговор, но я не мог… был не в состоянии смотреть, как…
– Вот видите, Дюльсендорф, при желании вы оказали нам очень большую услугу, и мы отпустим вас и вашу жену. Хотя нет, она перенесла невыносимые страдания, к тому же наверняка ребенок уже не будет здоровым. Или будет? Ганс?
– Не знаю. Я думаю, лучше проверить, - совершенно буднично ответил он.
– Ну так проверьте.
Ганс ударил ее ножом в живот. Она медленно опускалась вниз, а нож продолжал резать ее тело. Она рухнула на пол, но перед этим… из нее выпало все… и… клянусь богом… я видел… это невозможно, но я видел… я видел, как на пол упал наш неродившийся ребенок…»