По мотивам итоговой «Мини-прозы». Для коммьюнити это, скорее всего, чересчур… готично.

Вот такое интересное наблюдение: дети (маленькие дети, не вступившие в пору полового созревания) обыкновенно пластичны и чутки к ритму. Они — музыканты, дети-то. В большей своей части.

В пору полового созревания они становятся поэтами.

И они остаются поэтами до второго гормонального кризиса — до двадцати девяти или тридцати с маленьким хвостиком лет, кому как повезёт. Стабилизация гормонального статуса после тридцати лет означает рождение либо прозаика, либо бюрократа. А дальше этот прозаик или бюрократ будет только развиваться. Ну или деградировать, это уж всё от него самого зависит.

Вот такое оно, моё наблюдение. Чисто эмпирическое, никаких статистических исследований, ничего научного, просто голое любопытство вкупе с наблюдательностью.

Ребята… вам — в массе — рано писать прозу. Вы — лирики. Не потому, что возрастом не вышли, а потому что нынешняя развратная жизнь, жизнь потребителей, у которых под боком есть всё — от двадцати сортов хлеба до самых феерических зрелищ, — не оставляет вам шансов развиться раньше, чем позволит могучий стресс, связанный с изменением вашего гормонального фона.

Исключения есть. И почти все эти исключения (я уверена в этом на сто и даже больше процентов) представляют собой людей, которых жизнь начала бить — прямо по морде, притом сапогами — в очень нежном возрасте. Ну лет примерно с двенадцати, максимум — с семнадцати-восемнадцати. Не важно, как бить: травлей со стороны одноклассников, родительским диктатом, болезнями, смертями близких, ещё какими-то серьёзными потерями — это всё вопрос уже технический.

Ребята, ваша проблема не в том, что вы неграмотны. Ваша проблема в том, что вас — не бьют.

Вот тут недавно полемика была по поводу того, надо ли бить детей. Очень много было теоретических рассуждений и прочего умозрительного хлама. А я сейчас вот что поняла: не знаю, как там насчёт детей, а вот взрослых писателей бить точно надо. Небитый — ни себя, ни людей не знает. И если для человека любой другой профессии это может оказаться не слишком критичным, то для писателя это не просто критично, это клинически критично.

Откуда все эти сопли, розовые нюни, одноногие сабачки, деффачки из числа особо ущемлённых, миленькие чёртики с ангелочками и прочий пурген? А вот отсюда — человек не знает, что такое боль.

И я не обосную это враз и внятно, я не знаю, как объяснить зависимость качества текста от пережитых человеком страданий. Но вот вам психически больные Гоголь и Достоевский — и вот сабачки с деффачками. Вот вам Горький и Марк Твен, которые кусок хлеба себе с детства сами добывали, — и вот сопельки гужом. Это то, что называется «упс»: против практики аргументов ещё не придумано.

Тётка Юля тут сказала мне нынче спасибо: мол не сильно крепко врезала графоманам. Тётка Юля, я тебя глубоко уважаю, но ты ни разу в данном случае не права. Мне не спасибо надо говорить, меня в шею надо гнать за такие фортели. Рассказы написаны оторви и выбрось — а я, с барским, в общем-то, видом прикидываюсь, что всё ничётак, с пивком потянет. Да нет, потянет, конечно, кто б спорил. Но ответь мне, Тётка Юля, почему в твоём рассказе нет ни соплей, ни лажи, ни вранья? Ведь слабый рассказ-то получился, я ж его невысоко на самом деле оценила — а тем не менее в журнал бы взяла, если бы нужда припёрла. Твой — один из трёх взяла бы. Хоть и оценила невысоко.

Кому спасибо говорить?

Я тебе расскажу, кому. Тем, кто тебе давным-давно объяснил: хуйня всё это. Все эти сопельки, сабачки, деффачки, мировая скорбь и прочая рвотная жвачка. Скорбь всегда предельно конкретна — и ты это отлично знаешь.

А вот они — нет. Они думают, что это всё всерьёз. Попробуй назови в их присутствии мировую скорбь и сопли по жилетке хуйнёй — и на тебя обрушится такой штакетник, что, ежели не увернёшься, останется только молится о ниспослании дубового лба.

Проза не терпит соплей. А единственный способ научить человека отличать сопли от настоящего переживания — ударить. Очень интересно наблюдать за людьми, которые резко начинают взрослеть, как только попадают в экстремальные условия. О соплях забывают почему-то влёт: сегодня были — завтра уже пропали. И чем сильнее человека бьют, тем увереннее он научается отличать сопли от настоящего переживания. Если выжил — однозначно научился (ну а нет — туда ему и дорога).

Что такое «сопли», спрашивают часто, хоть и не в лоб, а я, вот, не могу объяснить словами. Зато могу ударить — и тут уже вопрос почему-то резко снимается с повестки дня, а вместо него встаёт иной: за что это?!

А вот за то, милок, за то. За то, что прожил столько лет, а научился только сопли по щекам развозить. Вот они, милок, сопли-то, да, ты, кстати, спрашивал. Ты их подотри, а сморкайся вдругорядь в платочек.

Вот и всё, собственно. Хрен ли тут ещё скажешь… про «Мини-прозу»-то?