&
С обочин глядели лица смерти и восторга.  Вбирали воздух из туч кривыми усами своих труб, а между ними, на заплеванных выглаженных балках, скрещивались ажурные жилы,  в такт по которым качалось призрачное солнце, пуская свой жалкий луч в зеркало небес.  Шло время — в ожидании я бродил по безжизненным уголкам спящей столицы, пил из черной чаши на бульварах,  пил с телефони стами у телеграфных столбов,  пил у машинистки,  пил с озябшими подростками,  пил с пьяными врагами,  пил с  сантехниками,  пил с портовыми грузчиками,  пил с администраторами,  пил с утюгами,  пил с почтальонами,   пил с экскурсантами,  пил с Коковцевым,  пил с пьяными матросами,  пил с имамом Конгресса …  Я чувствовал себя толстовцем, который в Петербурге находит решение загадки новой веры, споря с мучителями о таинственных мыслях,  пережитых когда-то в  глухом русском лесу. Потом я остановился у здания какой-то газеты и понял, что мне пора.  И я ушел. Но улица еще не кончилась. Дворник, когда я спросил его, куда он подевал дворника, долго не мог вспомнить.  Наконец он поднял глаза и сказал:  — Ну,  как знаешь…  И отвернулся.  Я стал подниматься по лестнице на второй этаж.  Когда дверь квартиры открылась, я заметил, что  занавески на окнах отдернуты, и кто-то стоит в темноте.  Я подошел и увидел перед собой невысокого худенького старичка в черном бархатном пальто, подпоясанном алой лентой.  Его широкое бледное лицо было покрыто румянцем; глаза прятались под густыми черными бровями, как у близорукого латиниста.  Его обветренное сухое и почти морщинистое тело покрывали морщины. Его колючие старческие ногти с любопытством теребили красный галстук.  В его руке было что-то вроде портфеля, который он то приближал, то удалял то от губ, то от головы.  Я решил, что это карман его плаща.  Увидев меня, он спрятал портфель в карман своего плаща и быстро захлопнул дверь за моей спиной. Я остался стоять в темноте. Старик взял мою руку и поднес ее к своей щеке. Я отдернул руку и почувствовал, что у меня подкашиваются колени.  Когда я опять взглянул на него, он смущенно отвел глаза. Затем он легонько провел указательным пальцем по моей щеке, словно проверяя мое зрение.  Я попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривоватой. Тогда он показал мне свой стеклянный глаз, висевший у него на правом запястье.  Я тоже показал ему свой стеклянный глаз.  В руках у старика был стакан, на дне которого плавала красная жидкость — жидкость, оказавшаяся в стакане на самом дне.  Старику казалось, что этот стакан наполнен кровью. Он часто смачивал палец в жидкости из стакана. Потом он поднял руку и поймал меня за подбородок.  У него был широкий и сильный для человека его возраста подбородок; у меня была худая, почти детская, мальчишеская шея.  К подбородку под прямым углом была прикреплена белая ленточка.  Осторожно собрав последние остатки жизненного тепла, он поднял руки к моим лицам. Я сразу почувствовал, как шевелятся его губы — они были влажными и слегка вздрагивали.  Он провел пальцем по моему подбородку. Затем, дотрагиваясь пальцем до губ, до самого кончика носа, он легко дотронулся до моего правого уха.  По моим коже побежали мурашки, и я увидел его зубы — это были белые обломки зубов.  Они торчали из его рта как кривые. Когда я проснулся, он сидел на кровати и ухмылялся. Я подумал, что все случилось с моим лицом.  Я решил, что просто заснул. Тогда он поднялся и ушел в ванную. Я слышал, как он там поет.  Сперва я подумал, что это из моего сна. Потом, когда он совсем стих, до меня дошел смысл песни. Я понял, что это поется про нас. И все.  Возможно, он только подумал так, а потом я заснул. Интересно, что все это на самом деле было только сном. Или я так давно не спал.  Вообще все вокруг больше походило на сон. Поэтому я точно не знаю, что он там пел.  Но, кроме этого, в жизни я больше никогда не засну. И через несколько секунд я понял, что сплю. И никогда не проснусь. А потом все стало ясно.  Это походило на то, как если бы ты переключил канал, который раньше смотрел на британских певцов — на те песни, где им стучат по голове  сапогом. Ты услышал стук сапога, а потом заснул.  А когда проснулся, снова заснул. Сначала ты просыпался и сразу засыпал, а потом ты просыпался и снова засыпал.  И тогда становилось ясно, что ты никогда не проснешься и никогда не заснешь. Но люди понимают, что это не так. Они знают, что это просто кажется.  Они даже не замечают, что это сон. Конечно, они не знают, как это просто. Вот в таких снах мы и видим мир.