tapirr

Заявляю следующее: совершенно не могу воспринимать искусство фотографии и документального видео. Во-первых, раздражает. Во-вторых, скучно. В-третьих, как выражается уважаемый tapirr, а где же там искусство? Окружающая меня реальность вызывает во мне за редким исключением глубочайшую скуку и подавленность. Когда эта банальность еще и фотографируется, у меня появляется почти вкусовое ощущение вареной какашки. Да. То есть мало того, что какашка уже само по себе вторичное образование, так его еще и приготовили и подали к столу.

Поэтому я с ужaсом вспоминаю о так называемой левой "Документе-2002", где 99% работ были "репрезентазией факта". В одном из самых социально неблагополучных гоодов Германии - Касселе, где реальность бедности и запустения бросается в глаза уже на вокзале, тысячи евро были потрачены на аренду видеотеxники, репрезентирующие эту самую реальность в интернациональном пространстве. Факт - не является гарантией правды, потому что на факте построена даже реклама. Именно факт является инструментом медийной манипуляции. Все является фактом. Минуту назад я вытер свой нос салфеткой и положил салфетку на стол, рядом с клавиатурой. Этот мокрый комочек бумаги является ничем иным как фактом. Но он не имеет никакого значения для формирования медиа-пространства. В этом факте нет пафоса борьбы за социальную справедливость, нет рыночной или политическй рентабельности. Кроме того, банальной истиной является то, что видеотехника не делает реальность реальнее, а наоборот преобразует ее в медийный обьeкт, то есть создает обратное действие, создает из реальности миф, образ. Факт не нуждается в репрезентации вообще. Он самодостаточен. Он просто существует. Небо синее. Снег белый. Бродяга грязный. Негр черный. Факт репрезентации факта ничего не меняет, кроме того что закрепляет его в сознании зрителя, преврашая его в миф. Я вижу роль художника в демифологизации, освобождении сознания. А эта работа больше связана с работой на уровне личного сознания.

Например, позавчера мне приснился Путин. Я свернул на узкую деревенскую улицу и на углу неожиданно столкнулся с огромной черной волгой, медленно выруливавшей по ухабистой земляной дороге. Заднее окно было открыто. Загорелое полное редкого здоровя лицо Путина взрывалось слезами циничного хохота. Он болтал по мобильнику, подавшись глубоко наружу из заднего окна. Заметив меня, он слегка раздраженно, но повелительно, по-барски просигналил мне широкой ладоню: "Ну давай-давай, проходи-проходи!" Проговорил он это резко, нетерпеливо, как назойливой мухе, усевшейся на нос. Говоря это, он не прекрашал смеятся в трубку, заливисто и похотливо. Я словно застал его в момент неофициальной, почти интимной жизни. Я не мог ему ничем угрожать, я оказался на его дороге, как кошачее дерьмо в домашем тапочке, безобидное, но неприятное.

Мой сон не репрезентируeт факт. Наоборот, мой сон репрезентирует миф, прошедший перерабоку в глубинах моего бессознательного. Но я доверяю этому мифу больше чем любому факту, потому что в этом есть факт моего личного переживания. Вот это самое личное переживание невозможно сфотогрaфировать или зафиксировать на видео. Образу Путина виденному мною во сне, я доверяю бесконечно больше, чем его образу, увиденному по телевизору, хотя возможно образ сновидения является суммирующим образом, полученным из масс-медиа.