tapirr

Всё-таки надо запретить удалять журналы!! :)
Столько добра пропадает...

Вот набрёл на интересное сообщение - и раз! Журнал удалён. Срочно в Автономный режим и - копировать. Вот:

от fratrum



31 августа 1941 года - ровно 65 лет назад - умерла Марина Ивановна Цветаева. Так случилось, что, скорее всего, последнее «прошение» поэтессы долгие годы хранилось в семье критика «Часа» Маи Халтуриной. Заявление, в котором Цветаева просит принять ее судомойкой в столовую Литфонда, было написано ею 26 августа 1941 года. Этот листок до самых своих последних дней тайно хранил дед нашего корреспондента - Иван Игнатьевич Халтурин, писатель, литературный редактор, журналист. После его смерти автограф Цветаевой нашел и передал исследователям и хранителям памяти поэта отец Маи, Виталий Иванович Халтурин.


Мая ХАЛТУРИНА

По стечению обстоятельств этот листок до самых своих последних дней тайно хранил мой дед - Иван Игнатьевич Халтурин, писатель, литературный редактор, журналист. После смерти деда автограф Цветаевой нашел и передал исследователям и хранителям памяти поэта мой отец Виталий Иванович Халтурин. Это был официальный документ, а не черновик стихов, не письмо, не записка, - заявление о приеме на работу...

«В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. М. Цветаева. 26-го августа 1941 г.»

«Мыть посуду я умею»

Через пять дней после написания заявления Цветаева повесилась на притолке крестьянской избы, в которой снимала комнату. А ведь ее уже почти приняли на вожделенное место, дающее крохотный, но твердый кусок хлеба! И главное, что столовая открывалась в Чистополе - а это почти город, не какая-то дыра вроде Елабуги, где нет ни школы для сына, ни самой призрачной возможности заработка для Цветаевой, ни одного знакомого, интеллигентного лица. Она была уверена, что там точно погибнет.

После долгих дебатов писательская организация ходатайствовала-таки, чтобы Цветаевой разрешили переехать в Чистополь. Были жаркие споры - зачем хлопотать за подозрительно не советского поэта, бывшую эмигрантку, жену и мать врагов народа (муж Марины Ивановны, Сергей Эфрон, и дочь Ариадна к тому времени уже давно были арестованы)...  (ну, они были врагами народа не только в этом,  всем известном смысле, но и в другом - оба агенты ЧК... - tapirr@lj)

Бог знает, почему Цветаева не воспользовалась этой хоть и мизерной возможностью устроить свой быт. Измученная хлопотами, в Чистополь она из ненавистной ей Елабуги так и не вернулась. Должностью посудомойки пренебрегла, предпочла крюк и веревку. И, конечно, не потому, что чуралась тяжелой работы. Стать советской служащей - вот этого она бы точно не смогла. «А мыть посуду я умею!» - говорила Цветаева немногим чистопольским друзьям без всякого вызова, трезво и обреченно.

Один Бог знает, почему именно в этот день, 31 августа (кстати, на следующий день после годовщины смерти своего отца, профессора Ивана Владимировича Цветаева, основателя Музея изящных искусств, умершего 30 августа 1913 года), отчаяние сломило её. Всю свою жизнь она сражалась - с непослушной поэтической строкой, с непониманием читателей, с бытом, мешавшим бытию. Может быть, смерть была для нее единственным способом раз и навсегда победить.

А может быть, это была единственная возможность спасти сына. При ней он был обречен на голод, а о сироте власти просто обязаны были позаботиться. Этот ее безжалостный расчет оказался верным. 16-летнего Мура пригрели, пристроили. Потом он уехал в Ташкент, город хлебный. Потом погиб на фронте. Мужа Цветаевой расстреляли. Дочь и сестра Анастасия провели в лагерях и в ссылке еще долгие-долгие годы. Всего этого Цветаева уже не узнала...

Документ эпохи. Хранить вечно!

Листочек, на котором Марина Ивановна Цветаева написала заявление в Литфонд, мой папа обнаружил в 1978 году - уже после смерти и деда, и его второй жены, Веры Васильевны Смирновой. Странно все это случилось. Папа сидел дома один. Ночь. Не спалось. Он решил разобрать пакет с бумагами, оставшийся после Веры Васильевны. Там были интересные вещи: письма и фотографии деда времен его комсомольской юности, мандаты, паспорт, военный билет, а в нем перечислены все части, где дед воевал, госпитали, в которых лечился после ранения на Курской дуге...

Почему-то вдруг папа решил вынуть военный билет из твердой обложки, в которую он был вложен. Оттуда выпал вчетверо сложенный тетрадный листок. Подпись Цветаевой... Это было так неожиданно, словно весточка из другой жизни, с того света. Папа рассказывал, что сначала он не поверил свои глазам - действительно ли рука Цветаевой? И решил проверить - у нас дома было американское издание с факсимильной копией письма Марины Цветаевой. Книга хранилась подальше от чужих глаз - в большой кухонной кастрюле. Почерк совпал.

Догадаться, как листок попал к деду, не составило труда. Его жена Вера Васильевна, критик и лицо весомое в писательском мире, участвовала в заседании комиссии в Чистополе, которая разбирала заявление Цветаевой. Она не раз рассказывала потом, как все это происходило. Но никогда не упоминала, что сохранила заявление. Слишком опасна была фамилия Цветаевой. Наверное, и дед понимал, что этот автограф не скоро можно будет обнародовать. Как опытный конспиратор, он спрятал его там, где чужие глаза ни за что не найдут. Но где он не потеряется.

Тайная эстафетная палочка

Это было надежное место. Письмо, отправленное в будущее. Или даже завещание - сын должен был догадаться, как поступить с тетрадным листочком, который его отец хранил за обложкой военного билета. По счастливой случайности, а может быть, в силу строгих законов мироздания - ведь рукописи не горят! - мой папа обнаружил тайник деда. И исполнил его последнюю, посмертную просьбу.

Крошечный листок бумаги был не просто фактом биографии Цветаевой, это был и обличительный документ эпохи, для которой гибель и бедствия ее лучших поэтов стали нормой. В застойном 1978 году папа не понес его в государственную библиотеку или архив. Он отдал автограф в единственно надежные руки - близкому другу деда и всей нашей семьи, писательнице, мемуаристке и бескомпромиссному обличителю эпохи Лидии Корнеевне Чуковской. Она опубликовала автограф за границей, написав в качестве комментария блистательный очерк.

После перестройки о Цветаевой можно было писать без опаски и на родине. О ее жизни и смерти издано много книг. Мы стали ценить прошлое, дорожить именами людей, живущих до нас. Недавно в журнале «Детская литература» вышла большая статья о моем деде Иване Халтурине. В 1930- 1950 годах он был одним из создателей советской детской литературы. Спасался в ней от неусыпного ока власти, к которой никогда не мог приспособиться. Дружил с Чуковским, Олешей, Маршаком, Гайдаром, поэтами-обериутами. Издавал и редактировал замечательные детские книги. Он пересказал дневник известного путешественника и исследователя Уссурийского края Арсеньева. Эта книга - «Дерсу Узала» - выдержала множество изданий, Акира Курoсава снял по ней фильм. Но фамилия дедушки постепенно исчезла с обложки.

Он жил в Москве, но похоронен на Яундубултском кладбище, потому что хотел лежать рядом с младшим сыном Володей, который утонул в реке Лиелупе, когда дед с семьей отдыхал в писательском Доме творчества. Теперь Дома творчества писателей в Дубулты нет. Зато есть отель «Ракстниеку намс». Меня, москвичку, судьба почему-то тоже забросила в Латвию. Каждое лето, пока мой сын был маленьким, я жила на даче в Яундубулты. Кладбище - за железной дорогой. Красивое место, сосны, чистый воздух... Думаю, деду хорошо там лежать.

Истинно писательская столовая

«О, конечно, конечно, всякий труд почетен! Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаю затируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки, ложки, вилки моет не кто-нибудь, а Марина Цветаева? Если Цветаеву можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не в поломойки, а жив был бы Александр Блок - его бы при столовой в истопники. Истинно писательская столовая», - написала Лидия Корнеевна Чуковская в своем блестящем и горьком очерке о гибели Цветаевой.

Чуковская тоже была эвакуирована в Чистополь и сблизилась с Мариной Ивановной в последние дни ее жизни. Очерк называется «Предсмертие» и заканчивается словами:

«Столовая открылась в ноябре. Меня в это время в Чистополе уже не было. Кто получил место судомойки, на которое притязала Цветаева, мне неизвестно».

«Профессоры во сандалах»

Моему сыну повезло с родословной. Его другой прадед, по отцовской линии, Никодим Плуцер-Сарно, доктор экономики, европейски образованный человек, был близко знаком с Мариной Цветаевой. Они познакомились перед революцией. Цветаева посвятила ему много стихов.

Сестра Марины Ивановны Анастасия описывала его так: «...была в нем сдержанность гордеца, и было в нем одиночество, и был некий накал затаившегося ожидания, и что-то было тигриное во всем этом - и если это иначе назвать - была ненасытность к романтике, хватка коллекционера и путешественника, и был он на наш вкус романтичен весь до мозга костей - воплощение мужественности того, что мы - в совершенно не общем смысле - звали авантюризмом, то есть свободой, жаждой и ненасытностью...»

В 1937-м Никодима Плуцера-Сарно арестовали, он умер в 45-м. Интересно, знала ли о его судьбе Цветаева, когда весной 41-го года, уже проводив в тюрьму мужа и дочь, бездомная и нищая, она разбирала свой архив, погружалась в далекое, кажущееся теперь таким счастливым прошлое и делала записи на полях своих старых стихов - кем они были вдохновлены. На сборнике «Версты» под стихами 1916 года Цветаева написала:

«Все стихи отсюда - до конца книги - и много дальше - написаны Никодиму Плуцер-Сарна, о котором - жизнь спустя - могу сказать, что - сумел меня любить, что сумел любить эту трудную вещь - меня. А говорил он по-русски - так - и за это я его особенно любила! - «Там, на солнцепеке, сидят профессоры во сандалах и доят козы...» МЦ, Москва, 3-го мая 1941 г.».

----------------------------

Комменты:

 
moorca
2006-09-01 04:08 am

Недавно вышло 2-хтомное издание дневников её сына. Откройте 2-й том, указатель имён на имя Марина Цветаева и прочитайте ВСЕ (там немного). Как он её знать не желает - ни при жизни, ни после. "Оказывается, эти интеллигентишки считают мать настоящей поэтесой, чуть ли не хвастаются, что знали её. Это может оказаться полезно." Как в 41 году в Москве проникал к её знакомым, воровал последнее и, готовясь, рассуждает: "Не подумают же на сына Цветаевой!" Как чудовищно злобствует, что 1 раз попался и пришлось отдать украденное. Ничтожность, мелочное чванство - во всём. Презрение КО ВСЕМ упоминаемым, до единого.
Издательство, кажется, "Ивана Лимбаха", Дневники Георгия Эфрона.
В первом томе (при её жизни) только 2-3 крайне неприязненных упоминания, последнее - как в последний её месяц отказался работать с ней на совхозном поле: "Сказал твёрдо - мне надо учиться. Что за бредовая затея?"
Удары извне она держать умела. А в спину - не вынесла.
Я бы, живя рядом с ЭТИМ, тоже повесилась.

И ведь в СССР её насильно затащили дети, именно этот .... (нет слов), который потом прекрасно ужился со всем происходящем в стране. Ни арест сестры (не говоря об отце), ничто другое - не вызывает у него никаких чувств, кроме шкурных.
Она-то всё понимала, писала: "Не могу ехать в одни согласные буквы. Это давно не Россия. Но детям моё мнение неинтересно".
----

3 письма
fratrum
2006-09-01 04:33 am (local) (ссылка)

Сыну: «Мурлыга! Прости меня. Но дальше было бы хуже. Я тяжело-больна, это — уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

Письмо к Асееву: «Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!»

Письмо к эвакуированным: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте».

Несколько иная нюансировка у МЦ.

--------------------------
moorca :

Да читала я сто раз эти письма! И думала - каково-то ему было!!!! И как вообще она смогла решиться, понимая, что ребёнок придёт домой и УВИДИТ!! А теперь узнала из первых рук, "каково" ему было. Нет, не пофигу. Ему было - выгоднее. И она - смогла решиться, т.к. знала, что Цахес не заплачет. Каждый день в этом убеждалась, вот и не вынесла. Вы сами почитайте, только валерьянки сначала надо принять.

--------------------------
И  из другой ветки:

 
domohozjayka
2006-09-01 10:45 am 

"Этому" было 16 лет. И он был ее сын. Отчего ж про посудомойку только сейчас прочитано? Это давно известно. Но... Попробуй встать на сторону этих советских козлов-писателей. Это трудно, я понимаю. Но попробуй. Как бы это выглядело, если б известная поэтесса посудомойкой у них работала? А вот нетушки! Ни карточек, ни работы не могли дать.
Но ты совершенно права, она выдержала бы унижение, голод и тяжелую работу. Она повесилась после какой-то фразы сына (приводит сестра, Анастасия Ивановна - кстати, малосимпатичная мне особа - с чьих-то слов, может, и тот же Мур поделился с теткой, хотя вряд ли, он же пошел на фронт и быстро погиб). Фразу дословно сейчас не помню, но смысл ее в том, что жить Мур не хотел. Ну так она это сделает первая!
Учесть стоит и жизненный опыт Марины Ивановны, который включал в себя чуть ли не массовые самоубийства подростков в начале века. Она поверила.

-------------------------

 
ritishcha
2006-09-01 11:29 am (
Даже как-то не верится... Помнится, раздумывала я над тем, как она могла сделать такое, оставив дочь. Не сходилось, никак... Сейчас всё понятнее. Но всё равно - это не выход (имхо). Мне кажется, что если бы она смогла преодолеть этот период жизни - дальше вынесла бы всё
-------------------------


что посеешь, то и пожнешь?
aniretak
2006-09-01 01:40 pm

из воспоминаний Ариадны Эфрон -


«Моя мать очень странная. Моя мать не выглядит матерью. Матери всегда
обожают своих детей и детей вообще, но Марина не любит детей… Она
печальная, быстрая, любит поэзию и музыку, пишет стихи. Она упорно
добивается, всегда упорно добивается. Она может злиться и может любить. Она
всегда спешит. У нее великая душа, быстрая походка. Руки ее покрыты
кольцами. Марина читает ночи напролет. У нее почти все время насмешливые
глаза. Ей не нравится, когда ей надоедают глупыми вопросами, она очень
сердится. У нее никогда нет на меня времени».
воспоминаний Ирины Эфрон, конечно же, нет - малышке не было и трех лет, когда она умерла. из письма Цветаевой - " Друзья мои!
У меня большое горе: умерла в приюте Ирина — 3-го февраля (по старому
стилю), четыре дня назад. И в этом виновата я. Я так была занята Алиной бо-
лезнью (малярия, возвращающиеся приступы) — и так боялась ехать в приют
(боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу ...
Узнала я это случайно, зашла в Лигу спасения детей на Собачьей площадке ...
и вдруг: рыжая лошадь и сани соломой — кунцевские — я их узнала. Я вошла,
меня позвали. — "Вы госпожа такая то?" — Я. —И сказали — Умерли без болезни, от слабости..." " вот так вот - понадеялась на судьбу и даже о смерти узнала случайно!
"В одной из дневниковых записей Цветаева описывает Ирину, отвязавшуюся от
стула, когда они с Алей возвращались домой из своих многочисленных походов
в поисках еды и дров. Ирину нужно было привязывать, объясняла Цветаева,
потому что однажды она подползла к буфету и съела полкочана капусты. Бедной
малышке порой часами приходилось сидеть в темной комнате, привязанной к
стулу, с головой болтавшейся из стороны в сторону. Многие поражались, как
могла Цветаева вот так оставлять ребенка и идти по своим делам обсуждать
поэзию и метафизику. Но у самой Марины не было сомнений в правильности
своих решений: она и поэзия на первом месте, все остальное потом." и это при том, что Ирина родилась с генетическим отклонением.
там каким же мог вырасти Мур при такой матери?
я не оправдываю Георгия Эфрона, но и Марину Цветаеву мне не жаль.
однажды я услышала от восторженной поклонницы творчества Цветаевой, что она покончила жизнь свмоубийством только ради того, чтобы показать любимому Муру на наглядном примере как это ужасно, ибо он сам часто думал о суициде. таким образом она спасала ему жизнь.
по-моему это бред сивой кобылы. но если это действительно было так, то это лишний раз подтверждает, что у Цветаевой были весьма специфические методы воспитания детей.