tapirr

Железный Август в длинных сапогах
Стоял в лугах с большой тарелкой дичи,
И выстрелы гремели калугах,
И в воздухе переплетались тушки птичьи...

widerkunst@lj уехал в аэропорт: улетает сегодня домой, в Германию.

(UPD: сейчас звонит: опоздал на самолёт на 10 секунд: книжкой в кафе зачитался. Пришлось брать билет на другой аэроплан - до Кёльна.)

Ему вчера у Ю.Шутова дома выдали целую сумку журналов Артхроника, отвезти какомут-о деятелю в Германию (деятель пишет в журнал, значит авторские экземпляры).

Я ночью это дело полистал.

Мне году в 1999 голду попадался один из первых номеров этогй Артхроники. Это была тогда  макулатура, сейчас - совсем другое дело: видимо руководство сменилось, редактор пришёл продвинутый.

Прочитал интервью Звездочётова, ствтью Никиты Алексеева о Филонове и его же интервью с Монастырским.

Удивляет вот что: меня однажды Пепперштейн поразил, когда в своей статье одной  (или интервью?) хвалил Советскую власть - тогда, мол, лучше было.

Теперь то же- Монастырский. Вы чего, ребята? Вот ведь история, человек может быть так умён в одном, и нет - в другом.

Вот Никита Алексеев всё правильно понимает.

---

А вот немного Пепперштейна, кстати:

Юрген фон Кранах, молодой офицер СС, летел в самолете над Россией.

Большие пространства, новые территории, недавно присоединенные к рейху, расстилались внизу, под крылом самолета. Поля, леса. Новый Свет. Европейская Америка. Загадочный Остмарк.

Юргену было двадцать девять лет. Он родился в Восточной Пруссии, в поместье отца. В детстве ему приходилось жить и в Санкт-Петербурге, в доме деда, который был генералом русской службы, и в горах Швейцарии, где мать его лечила астму. Но возвращались неизменно в "родовое гнездо".

Он рос мечтательным, был способен к языкам, читал все подряд: русские и французские романы, немецкие стихи, английские детективы. В 16 лет он сбежал из "родового гнезда" — сначала в Марбург, вроде бы учиться философии. Буршеская жизнь и лекции — все это пришлось ему по душе, но городок был мал, и молодому человеку стало душновато. Как-то, находясь под воздействием хорошего белого вина, не попрощавшись с квартирной хозяйкой, он укатил в Берлин. Он привык скрывать свой возраст, всегда прибавлял несколько лет, когда его об этом спрашивали. Берлин он полюбил сразу и страстно, так же, как позднее Париж. Вскоре услужливо подкатило и наследство.

Он был, в общем, красавчик, не испытывал нужды в деньгах и жил весело. Чтобы казаться немного старше, носил монокль (хотя видел отлично) и тонкие, холеные усики. Это соответствовало его облику хлыща, светского бездельника. У него было все — любовницы, верховая езда, коллекция стеков, друзья. Нередко ему задавали вопрос, не является ли он потомком великого художника? Нет, он не был родственником великого художника. Белые, немного искривленные тела и курносые лица девушек, изображенные на темном, почти черном, фоне, казались ему непривлекательными, даже отталкивающими. Он любил румяные, живые девичьи лица, темные, горящие весельем женские глаза, вечно улыбающиеся губы. Он любил француженок, а иногда — испанок.

Ему нравилась живопись Ренуара, и он считал, что художники немцы, его соотечественники, все эти Либерманы и Штуки, все это, мягко говоря, оставляет желать и вообще попахивает мертвечиной. Итак, он не был чересчур патриотом. И, как берлинское небо в мае. сладострастно и весело струились над ним двадцатые годы. Но быстро промелькнул их остаток, этот усыпанный блестящей сольцой хвостик, и нагрянули тридцатые. Заранее не хотелось идти в армию, а война была на носу. К тому же подтаивали деньги, даже не на что было купить новые перчатки. Юрген вступил в нацистскую партию и вроде бы, под влиянием друзей и родных, решил взяться наконец-то за ум и сделать карьеру в СС.

Сначала ему не нравилось, было скучно, и шаловливая мыслишка "А не сбежать ли в Америку?" иногда посещала его. Он был, конечно, романтик, и грезились ему какие-то безграничные просторы, безлюдные новые земли, одиночество, красный загар и девушки-индианки, пахнущие костром... Подальше, подальше от унылых казенных коридоров, от отчетов, от сейфов, от печатей, от аромата канцелярской штемпельной краски!

Но, постепенно, он увлекся; как говорят в Советском Союзе, "втянулся в работу".>>

Читать Дальше

П.Пепперштейн   Бинокль и монокль. Комментарий