Эта шуба, которая продала девочкину квартиру, перечислила все деньги ЗСУ, переоделась шинелью и уехала инкогнито в город Челябинск взрывать секретный военный завод, которого нет на карте.
Купила шуба двадцать бутылок пива, билет, и поехала плацкартом в Челябинск. Сидит на верхней полке, болтает ножками, пьет пиво, смотрит в окно и обсуждает с собутыльниками войну в Украине и расширение НАТО на восток.
И был там, в вагоне, один лысый мужик в камуфляже, который живо и нервно все переживал и очень сокрушался, почему вдруг некогда братский народ исповедует теперь фашизм и русофобию и что сделать, чтобы все взад вернуть? И он судорожно ел семечки напротив, как будто хотел наесться перед смертью на всю оставшуюся жизнь, и шуба налила ему пива, и они чокнулись за Русский мир во всем мире. И лысый мужик и говорит шубе, улыбаясь душевно и загадочно:
— Я – писатель земли русской, Захар Прилепин, простой русский солдат.
А шуба и отвечает:
— Очень приятно, а я – русская шинель.
И оба пожали друг другу руки и допили все свое пиво. И тогда Захар Прилепин достал из чемодана водку, и они стали дальше бухать, и закусывали семечками, и называли друг друга «братишка», и похлопывали ласково по плечу, и смотрели по телевизору Первый федеральный. И пели «Черный ворон» и «Не для меня». И это было настоящее солдатское братство. Потом наступила ночь, пора было ложиться спать, везде выключили свет, все разбрелись по своим полкам, и вагон заснул.
Вдруг посреди ночи шуба чувствует, что кто-то ее страстно целует. И шуба шепчет спросонья:
— Захар, это ты?
— Да, я, — отвечает, жарко дыша, Прилепин.
И шуба покраснела и говорит:
— Знаешь, Захар, я так не могу.
— Но я тебя люблю, милая шинель.
— Захар, я не шинель.
— А кто?
И шуба села в кровати, поглядела по сторонам, чтобы их никто не подслушал, и говорит громким шепотом:
— Ладно, только никому. Я на самом деле не русская шинель, а Владимир Путин, Президент. Черный маг и чародей Барак Обама заколдовал меня в далеком детстве и превратил в шинель. Однажды, когда я был маленький, я пошел на тренировку по дзюдо. Шел мокрый снег, всюду было грязно и слякотно, как бывает в Ленинграде в конце ноября, и я вдруг захотел писать, вошел в питерский колодец, расстегнул штанишки, и тут от угла дома ко мне метнулись три тени…
В этот момент поезд въезжает в огромный мрачный тоннель и становится ничего не слышно, лишь только редкие подземные фонари высвечивают каждые десять секунд лица рассказчика и его зачарованного слушателя.
— Знаешь, — вздрогнул Прилепин, вытирая слезы, — после того, что ты мне поведала, все во мне будто перевернулось. Каждое твое слово отзывалось в моем сердце раскаленными гвоздями: я ждал этой страшной развязки, откладывал мысленно её, верил, что этого не случится, но, увы. Это сложно объяснить, но я как будто вместе с тобой пережил все это, все твое унижение, эту величайшую геополитическую катастрофу. Я словно взял в руки книгу и вновь жадно перечел все ее буковки, в которых я сам, веришь ли, был той самой Жюстиной, бедной изнасилованной девушкой. Я в полной мере испытал ее боль, я страдал вместе с ней, я мучился, и это возбуждало меня. Так и тут.
— Правда? — спросила с улыбкой шуба.
— Правда, — ответил лысый человек, вынул из-за пазухи распятие со Сталиным и мешочком родимой землицы, привязанным к прибитым на кресте ногам, и поцеловал, — даю честное слово. Слово офицера ФСБ.
Они некоторое время молча смотрят друг в друга, пожирая глазами, будто собираясь насмотреться на всю оставшуюся жизнь, – писатель земли русской, генерал российской армии, и шинель, точнее переодетая шуба, которая прежде была Владимиром Путиным.
— И от того, знаешь ли, я еще сильнее тебя люблю, Володя. И я хочу тебя.
И Захар крепко и жадно поцеловал шубу за воротник.
— А у тебя есть презервативы? — шепотом спросила шуба.
— Есть, — сказал Прилепин и вытащил изо рта презервативы.
— Но я не знаю, как нам заняться сексом? — и шуба пожала плечами и погладила маршалу России лысую голову. А Захар нежно распустил себе на груди георгиевскую ленточку и говорит ей ласково:
— Подрочи мне мозг. Это будет почти то же самое.
И шуба надрочила ему по лысой голове много духовности, самодержавия и патриотизма. И Захар Прилепин кончил три раза. И Владимир Путин на него кончил тоже, на мозги ему. И они оба заснули, крепко обнявшись.
Утром Прилепин просыпается, смотрит, а шинели нигде и нет. И он снимает с головы портянку, которую накручивал на ночь вроде тюрбана, чтобы она высохла, и тихо и нежно зовет:
— Милая, ты где? Ау? Солнышко?
Полез в чемодан за колбасой опохмелиться, а там пусто: все те деньги, которые он вез наемникам Вагнера, вся зарплата за полгода, все пропало, все двести тридцать восемь миллионов долларов. Только одна георгиевская ленточка скомкана. Захар сунулся к кобуре, а она открытая: табельное оружие похитили.
«Вот же ж, сука! Вот тебе и русская шинель!»
А шуба ночью вышла на станции Сенькино Поварище, и отправила все деньги на счет ЗСУ, все двести тридцать восемь миллионов долларов. И написала в назначении платежа «Слава Украине! Героям слава!»