Да вот еще случай в бурятской колонии, там активистка сидит, пенсионерка, за насилие над полицейскими. Все же знают, какие у нас могучие пенсионерки, просто громилы, а полицейские, наоборот, нежные, им и пластикового стаканчика довольно для получения серьезной физической травмы, не говоря о душевной. Так вот, отбывая в колонии свои 2 года и 10 месяцев, Наталья Филонова на вечере памяти Пушкина взяла и прочитала стихотворение “Во глубине сибирских руд”, то самое, знаменитое, из школьной программы, где “Оковы тяжкие падут, / Темницы рухнут – и свобода / Вас примет радостно у входа, / И братья меч вам отдадут”.

В общем, пенсионерка, можно считать, полностью саморазоблачилась, не встала на путь исправления. А Пушкин этот недаром был всю жизнь под надзором полиции, то гласным, то негласным. Но Наталья Филонова, вы только подумайте, упорствовала в своей противоправной деятельности даже в стенах исправительного учреждения – одного стишка ей показалось мало, она взяла, да и прочла ответ Пушкину декабриста Одоевского: "Наш скорбный труд не пропадёт, / Из искры возгорится пламя, / И просвещенный наш народ / Сберётся под святое знамя. / Мечи скуём мы из цепей, / И пламя вновь зажжёт свободы! / Она нагрянет на царей, / И радостно вздохнут народы".

Как это – нагрянет? На кого – на царей? Кто – свобода?! Тут уж, понятно, Филоновой в библиотеку ходить запретили и книжку Пушкина отобрали. Лучше поздно, чем никогда.

И правильно, недаром говорится: кто виноват? Пушкин.

А он и правда виноват: поддерживал дух бунтовщиков, оказавшихся на каторге, – и до сих пор, как видите, поддерживает, не дает припасть в экстазе к начальственным сапогам. Очень вредный поэт, если разобраться, только уж больно царь с ним нянчился, сам его цензором быть вызвался – баловство одно. А вот похоронили правильно, никаких толп – жандарм, возок, Святые Горы, и дело с концом, а то бы получилось как с Навальным, с цветами этими и очередями – но тогда жандармы покрепче были, да и мамы такой упертой у Пушкина не случилось, чтобы на похоронах публичных настоять.

В общем, Пушкина теперь, ясен пень, из тюремных библиотек уберут, а там, глядишь, и из обычных.