Силы танатоса начинают одерживать верх над силами эроса
– Из того, что вы говорите, можно делать какие-то прогнозы на будущее? Вы говорите, что "Великая Совь" актуальна сейчас. Но она была написана в позднесоветское время, тогда в системе ничего живого не осталось, и она взяла и развалилась.

– Не хочу быть плохим пророком, то есть ошибиться. И боюсь быть хорошим пророком, то есть угадать. Если мы разложим историческую траекторию развития страны на составляющие, то увидим, что окончание 1980-х и 1990-е годы – это был период надежды. Казалось, что морок имеет свой конец: вот перевернется вся эта система, и мы окажемся на солнечной стороне истории, в здоровой стране, которая начнет заниматься не расширением своей внутренней пустоты на другие территории, а конструктивным, созидательным заполнением своих больших пробелов. Какая-то последняя надежда была еще жива. Но силы танатоса, пользуясь фрейдовской терминологией, начинают одерживать верх над силами эроса. Любовь к жизни так и не зародилась в масштабе всего общества – любовь к заполнению внутренней пустоты чем-то позитивным: городами, деревнями, дорогами, заводами, открытиями, изобретениями. Не случилось, не сработало. И только когда раздались воинственные кличи – “на Киев”, “на Европу”, “на Америку” и так далее, – тогда почувствовался какой-то эмоциональный заряд, интерес к тому, чтобы дальше расширять это пространство, внутри себя достаточно разреженное. Россия – одна из самых малонаселенных стран, а Сибирь – вообще наименее обитаемое место на Земле. И всюду, куда приходит это пространство, будь то Абхазия или Восточная Украина, занятые места оказываются столь же призрачными, выморочными! Ничто там не радуется жизни, все приходит в запустение. Так же было, когда Советский Союз раздвигал свои пределы на Запад, на Прибалтику, на Восточную Европу. Наверно, теперь уже обозначились последние границы возможной экспансии таких просторов, иначе они не вынесут центробежной тяги и сами взорвутся от разрывающей их пустоты. Это мое сугубо субъективное мнение, которое я никому не навязываю.

Государство упорно уничтожало своих подданных, питаясь их же энтузиазмом
– А я как раз пытаюсь выяснить ваше субъективное мнение. Когда мы обсуждаем 9 мая – это день поминовения миллионов людей, погибших во время войны, он естественным образом связан со смертью. Сейчас близится Новый год, для русского народа это настоящий народный праздник, люди радуются. И мне кажется, это пространство вполне наполняется жизнью. Так же, как и многие годы назад, когда вся страна смотрела "Иронию судьбы", ела салаты – это же вполне ощущение радости жизни. Вы не преувеличиваете тягу к смерти?

– Люди везде остаются людьми, у всех есть свои радости и надежды, своя частная, семейная, творческая, любовная жизнь, и слава Богу. Но существуют еще огромные геополитические тела, которые называются государствами, и у них своя судьба. Самое трагическое в том, что хорошие, одаренные люди оказываются вброшенными в государственное пространство, которое сводит на нет их дары и стремления, рассеивает их энергию. Неужели Россия обречена быть Рассеей, силой рассеяния, а не собирания творческой энергии? На протяжении последнего столетия государство упорно уничтожало своих подданных, питаясь их же энтузиазмом, их верой и надеждой, превращая все в труху, а их самих – в трупы. Вряд ли какое-либо другое государство уничтожило так много людей по всему миру, если учитывать его ответственность за создание коммунистических режимов в других странах. И вот морок, который, казалось, был навсегда развеян чудесной, мирной революцией конца 1980-х – начала 1990-х годов, опять навалился на страну, особенно в последние три года.

Сужение в "Новую Московию", азиатскую страну
Государство опять трубит в свою трубу, опять слышен топот этого "мамонтейшего мамонта", как описывает Замятин государство в пореволюционном рассказе "Пещера". Опять доисторические времена, опять архаика. Тогда – тотальный отказ от прошлого, "мы наш, мы новый мир построим". Сейчас – тотальный отказ от будущего, все лучшее в прошлом, туда обращена острейшая ностальгия, не только в XIX, XVIII веках, но и в допетровскую Русь: закрыть окно в Европу. Вместо чаемого географического расширения в "Новороссию" получается историческое сужение в "Новую Московию", азиатскую страну, отгородившуюся от мира, как в XVI–XVII вв. Появление этой "Новомосковии", то есть изоляция, автаркия – и есть проявление инстинкта смерти: страна забивается в свою историческую утробу. Такую "обратную" биологию общественного организма – стремление свернуться в эмбрион – глубоко раскрыл Платонов в "Котловане" и "Чевенгуре", а еще раньше – Гоголь в "Мертвых душах", Чехов в "Человеке в футляре". Это тема смерти, футлярности, пещерности, общей могилы. Народ копает котлован, чтобы себя в нем похоронить. Притом что люди – живые, теплые, но они упорно выбирают себе государство, которое становится их котлованом.

Военнослужащие на церемонии открытия мемориала о советских военнопленных
Военнослужащие на церемонии открытия мемориала о советских военнопленных

Три смерти, которые необходимо преодолеть России, чтобы выжить
– Это неутешительно.

– Радоваться, конечно, нечему, и не стоит устраивать плясок на могиле. Мне страшно, потому что это моя культура, мой язык, большая часть моей жизни, да и теперешняя жизнь, поскольку я не просто изучаю русскую культуру, я в ней нахожусь по своим интересам, мыслям, возможностям. Очень больно, когда люди – осколки этой культуры, разбросанные по всему миру, – пытаются ее спасти, а сама она под тяжестью государства идет ко дну. Об этом еще Мережковский замечательно писал: есть три смерти, которые необходимо преодолеть России, чтобы выжить. Это сила мертвого, механического, деспотического государства; косность омертвевшей церковной иерархии, ставшей частью государства и утратившей связь с жизнью духа; и власть тьмы, народного невежества, покорности, забитости, рабства. Крайне был пессимистический взгляд накануне революции 1917 года. Но у Мережковского все-таки прорывалась надежда на эсхатологическую революцию, на революцию духа. Кончилось все это октябрем 1917 года, Лениным и Сталиным.

Ненависть обращена практически на весь живой мир
– Если следовать теории Паперного о цикличности культур, сейчас время очень иерархичной культуры-2, и снова популярны имена именно тех, кто олицетворяет собой иерархические структуры: Петр Первый, Иван Грозный, да и Сталин, и прошлое является предметом деятельного интереса. Противоположная культура-1 устремлена в будущее, и сто лет назад футуристы, авангардисты, которые начинали культурную революцию, были убеждены, что именно она привела к революции социальной. Сейчас культура в России способна дать стране дыхание обновления?

– Хочется на это надеяться. Я высоко ценю русскую культуру прошедших десятилетий. С 60-х годов ХХ века она непрерывно рождает сильные, плодоносные явления, которые еще недооценены. Я бы сказал, что с "оттепели" начался какой-то новый золотой век в русской культуре. Но, к сожалению, новый культурный взрыв, как и тот взрыв, который был в начале ХХ века, то есть Серебряный век, – питается гниением общественного организма. Это энергия распада, завершения цивилизационного цикла. Блок ясно различал облик своей Музы: "Есть в напевах твоих сокровенных роковая о гибели весть". Вот такой парадокс этих культурных цветений. Если же говорить об авангардистах и их любви к будущему, то они либо сами оказались похоронены в результате революции, либо стали хоронить других. К сожалению, этот порыв в будущее обернулся новыми гекатомбами, новым нагромождением жертв и смертей. Там, где культура становится инструментом государственной политики, она сама мертвеет и превращается в идеологию, пропаганду. Культура на службе государства – это еще страшнее, чем простодушное бескультурье. И сейчас это видно на примере госпропаганды, в которой нет ни искорки светлой радости, никакого просвета в будущее. Единственное, что она может вызвать, – это панфобию, более всеобъемлющую и разрушительную, чем в советские годы, когда у ненависти был точечный адресат: то была классовая ненависть, партийная ненависть. А сейчас ненависть обращена практически на весь живой мир, на все страны, на все, что свободно дышит и развивается. Трудно представить, чтобы в огромной стране все в такой степени было зациклено на прошлом, на копании в гробах. Конечно, нужно хранить память о войне, о погибших, но при этом жить так, чтобы смысл их жизни восходил на новую ступень: готовить полеты на Марс, проводить эксперименты в физике и биологии, получать Нобелевские премии, прорываться к новым высотам технологий, рождать детей и воспитывать их в открытости будущему. В России крайне ослаблена эта составляющая больших цивилизационных дерзаний. Если мы отворачиваемся от будущего, будущее отворачивается от нас.