|
|
Пишет wg (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} wg)@ 2008-09-25 20:42:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
М.Покровский. "Царская Россия и война зимою 1914-1915 гг." (2)
начало
Предвидя конец «дела», на которое его наняли, мавр требовал гарантии, что ему заплатят. И так как упрямая Турция все еще не хотела воевать, приходилось ставить ультиматум французам и англичанам. Как там хочешь, а проливы подай! Неизвестно, как справились бы союзники Николая II с деликатной задачей раздела не участвовавшего в войне государства, если бы на помощь не пришли немцы, — те самые милые немцы, которые уже спасли однажды Сазонова от опасности русско-турецкого союза. Преследуя, как мы видели, свои собственные задачи и не смущаясь минутными совпадениями своих путей с путями русского царизма, к концу октября они убедили Турцию вступить в войну. Вопрос сразу упростился чрезвычайно.
С 29 октября 1914 года Турция воевала, формальных затруднен ний к тому, чтобы официально поднять вопрос о проливах, более не было. Но после провала первой попытки в Петербурге колебались. А когда колебания прекратились, новому выступлению была придашь столь торжественная форма, что дорогим союзникам не было никакой возможности увернуться от ответа, как это было в первый раз. Инициативу разговора взял на себя сам Николай.
В середине ноября в петербургских салонах большой шум производил Витте. «Со спокойной и высокомерной дерзостью», изумлявшей союзных послов, он всюду проповедывад необходимость «ликвидировать эту нелепую авантюру», каковое бесцеремонное название прилагалось им к «великой войне» или, по крайней мере, к участию в ней России. То, что Витте за такие речи не арестовывали и не высылали, приводило союзную дипломатию в большое смущение. Не воскресает ли фавор Витте? Раз ведь уже он из немилости и опалы отправился вершить судьбы внешней русской политики в Портсмуте. Не возвращаются ли дни Портсмута снова? Безнаказанная «дерзость» Витте так смущала Палеслога, что он попросил объяснения у Сазонова. Объяснения он не получил, что, конечно, еще усилило его беспокойство, но несколько дней спустя он получил приглашение прибыть в Царское Село, где безвыездно лето и зиму жили Николай и Александра Федоровна.
Союзные послы отнюдь не были постоянными гостями в романовский берлоге. Палеолог не видал царя с первых дней войны. Даже в его дневнике, опубликованном, а фактически, вероятно, и написанном уже в те дни, когда романовская империя давно была на том свете, чувствуется, до чего необыкновенным и заманчивым эпизодом была для французского посла эта «интимная» беседа с Николаем. Еще курьезнее это отражается в переписке нейтральных и союзных дипломатов, каждому из которых Палеолог поспешил сообщить «на-ушко» об оказанной ему чести. Об этом писали и японцы, и итальянцы, и болгары, — это только считая те телеграммы, которые сочло нужным перехватить и расшифровать русское министерство иностранных дел. Сам Палеолог передал «историческую беседу» с ним царя в четырех особо зашифрованных и сверх-секретных телеграммах Делькассе, в первых же из которых тщательно отмечено, что разговор продолжался час с четвертью.
Так как версия Палеолога изложена весьма близко к его телеграммам в напечатанных им мемуарах, переведенных по-русски, то излагать ее подробно не имеет смысла. Да Николай и не сказал ему ничего существенно нового. Он рабски повторил 21 ноября сентябрьские разговоры двух своих министров, Сазонова и Кривошеина, иногда буквально почти теми же словами (Палеолог не сообщает, не было ли у него перед глазами шпаргалки), только изменив порядок: те сначала говорили о разделе Германии и Австрии, а потом о Константинополе и нррливах, Николай шел обратным путем. Интереснее поэтому на основании сохраненных третьими лицами следов «нескромности» болтливого дипломата восстановить намеренно или нечаянно опущенные им подробности (характерно, что о беседе с Сазоновым 14 сентября он в своих мемуарах не говорит ни слова, а о разговоре с Кривошеиным 25 сентября только упоминает, не излагая подробно его содержания).
По японскому пересказу, Николай начал прямо со ссылки на «некоторых лиц», которые «недавно» утверждали, что «Россия в настоящее время желает мира». Эт0 было прямое использование разговоров Витте, под впечатлением которых Палеолог ехал в Царское Село. На этом фоне категорическое заявление Николая, что он будет воевать до «конца», должно было особенно сильно подействовать. Болгарская версия, помимо того, что дает в очень развернутом виде беглое замечание Николая в «Мемуарах»: «Болгария, если будет вести себя благоразумно, получит вознаграждение от Сербии в Македонии» (в телеграмме Маджарова Радославову это превращено в целую программу, с тремя возможными исходами в зависимости от поведения Болгарии), помимо этого сообщает, что Николай был «в удрученном состоянии духа». Это «удрученное состояние» доляшо было лишний раз напомнить французскому послу, что, как Николай ни «тверд», терпению его есть все же предел.
Хотя Палеолог на другой день после беседы с бодростью говорил японцу, что по поводу проливов « нет надобности опасаться затруднений между Россией и Англией», беседа Николая, на первый взгляд, подействовала немногим больше, чем разговоры двух министров в сентябре. Все, чего Николай мог добиться при содействии Франции, это — что Бьюкенен «в ноябре получил инструкции известить русское правительство, что, в случае нашей победы над Германией, судьба Константинополя и проливов будет решаться в соответствии с нуждами России» (!). Сам английский посол должен был признать, что это сообщение «в силу своей неопределенности ненадолго удовлетворило русское правительство»г. Чтобы услыхать в устах англичан язык,
1 Дж. Бьюкенен. «Мемуары дипломата», стр. 130, русск. изд.
более членораздельный, нежели изречения дельфийской пифии, пришлось пустить в ход средства, более энергические, чем старческая болтовня Витте,
На помощь пришли опять немцы. На протяжении этого маленького исследования комбинации Сазонов — Германия не суждено нас оставлять ни на одном этапе. В середине декабря на всех дипломатических перекрестках вдруг снова поднялись разговоры о мире. Уже 6-го об этом телеграфировал Берхтольду (1) Паллавичини, австрийский посол в Константинополе, со слов своего германского коллеги Вангенгейма: на сцене опять было посредничество Вильсона. Как Паллавичини узнал потом уже непосредственно от американцев, переговоры на этот счет возобновились еще в ноябре, но от Австрии их первое время скрывали.Не имея под руками австрийских документов, трудно судить, по соглашению ли с Германией или в отместку за ее сепаратное выступление, но Австрия, со своей стороны, начала принимать аналогичные шаги. От половины декабря мы имеем категорическое заявление о мире, который Австрия предлагала Сербии: об этом телеграфировал Сазонову от 3/16 декабря Бенкендорф из Лондона, со слов тамошнего сербского представителя, как о вещи общеизвестной, а телеграмма Соннино (2) Карлотти (3) от 10/ХII прямо так и озаглавлена была: «Австро-сербский мир» (расе austro-serbo).
Но « австро-сербский мир » логически ставил вопрос об « австро-русском мире», ибо формально причиной разрыва Австрии с Россией была именно австро-сербская война. По существу мы знаем, что проект раздела Австро-Венгрии существовал в Петербурге задолго до австрийского ультиматума Сербии и даже ранее, чем явился_ повод для такого ультиматума4. Но правительству Николая II могло быть выгодно иной раз и позабыть об этом существе дела. Австрия хочет мириться, — отчего же с ней и не поговорить?
И вот от 4 января мы имеем депешу второстепенного нейтрального дипломата, греческого посланника в Петербурге, Драгумиса Венизелосу, — депешу (5), которую приходится привести целиком в переводе (оригинал на французском языке). Она тоже была перехвачена, разумеется, царским телеграфом.
«Я узнал, что председатель совета министров ездил в ставку, где находится и император. Сербский посланник сообщает, что, по сведениям из главного штаба, целью свидания (Горемыкина и Николая— М. П.) было обсуждение вопроса об отдельном мире с Австрией. Условия русского правительства следующие: Россия получает Галицию, Сербия — Боснию, Богемия становится автономной. С другой стороны,
1 Австрийский министр иностранных дел
2 Итальянский министр иностранных дел.
3 Итальянский посол в России.
4 См. статью «Как возникла мировая война», стр.111 настоящего сборника.
5 См. Приложение XI.
мне сообщают, что Германия и Австрия, чтобы спасти прежде всего свои собственные территории, склонны признать за Россией право на проливы. Сербский посланник получил приказание ходатайстврвать перед русским правительством о движении русских войск в Венгрию». По существу дела совершенно безразлично, имел ли место факт австро-русских переговоров в декабре — январе 1914—1915 гг., или нет. Два обстоятельства указывают на то, что психологически это было вполне возможно. Во-первых, эта мысль встречается в мемуарах Палеолога под 1 января, при чем инициативу автор мемуаров приписывает себе, за что будто бы он получил нагоняй от Делькассе (запись под 9 января). Надо иметь в виду, что к Палеологу относились в русском министерстве иностранных дел как к фигуре комической, и поэтому чрезвычайно мало правдоподобно, чтобы Сазонов предпринял какие-нибудь практические шаги на основании его, Палеолога, указаний. В то же время мы имеем телеграмму (1) уже самого Сазонова Извольскому2 почти на две недели старше записи Палеолога (от 6/19 декабря 1914 г.), где мы читаем: «Сюда также доходят слухи о возможной попытке Австрии заключить отдельный мир, но пока эти слухи еще весьма неопределенны, и их подтверждение представляется гадательным. Во всяком случае, почин подобных переговоров должен принадлежать Австрии, и нам необходимо будет выслушать ее предложения, прежде чем установить наши условия».
0 принципиальном отказе от переговоров, как видим, здесь нет и речи. А стремление Палеолога приписать инициативу себе, мотивируя притом стремление к австро-русскому миру интересами Франции, кажется, всего правильнее будет рассматривать как признак, что переговоры имели место, и не без ведома французов. Участив последних нам станет вполне понятно, если мы припомним одно место из разговора Палеолога с Николаем 21 ноября. В конце его Палеолог очень добивался услыхать от Николая, что «единственным и окончательным движением русской армии будет движение к Берлину». Николай эхо подтвердил, посочувствовав кстати трудному положению французской армии. В самом деле, на западе к этому времени произошла окончательная «стабилизация фронтов», результаты марнского успеха были исчерпаны, союзники опять были на обороне, а наступали немцы,— словом, отвлечение внимания русских к Вене было как нельзя менее приятно для французского главного командования. Заключение мира с Австрией раз навсегда фиксировало, как «единственную и окончательную» цель похода, германскую столицу; ради этого стоило слегка изменить англичанам (чтобы отклонить это подозрение, Палеолог делает молчаливым свидетелем своей беседы с Сазоновым Бьюкенена, но насчет таких подробностей его мемуары менее всего надежны).
1 См. Приложение X.
2 Русский посол в Париже.
Если австро-русский мир не беспокоил Францию и мог быть ей даже на-руку, дело совсем иначе обстояло с англичанами. Выключение Австрии из войны наглухо отрезывало Берлин от Константинополя и отдавало Турцию на милость и немилость России. Но англичане еще далеко не переварили той мысли, что русские станут хозяевами Константинополя. Что проливы были для англичан наживкой на удочке, при помощи которой была поймана такая крупная рыба, как царская Россия, — это несомненно, но наживку на крючок насаживают совсем не затем, чтобы серьезно кормить ею рыбу. И всего менее приятным для рыболова моментом бывает, когда рыба наживку съест, а с крючка сорвется. А мир с Австрией именно это и обещал. Получив Галицию, а следом за тем легко вынудив Турцию передать в русские руки проливы, к чему Николай стал бы продолжать войну?
Перспектива австро-русского мира ставила царед англичанами совершенно определенную политическую задачу: устроить так, чтобы Константинополь Николай мог получить только из-рук Англии. А это практически приводило к стратегической задаче: быть в проливах раньше русских. 19 февраля 1915 года английский флот начал бомбардировку дарданелльских фортов.
Это не только домысел «задним числом» историка: современная событиям русская дипломатия совершенно так же расценивала положение вещей. Посланник в Белграде, кн. Гр. Трубецкой, телеграфировал (13/26 февраля) Сазонову (1): «Проливы для нас не только средство, но и конечная цель, коею осмысливается вся внешняя война и приносимые ей жертвы. Для меня борьба с Германией и Австрией и союз с Францией и Англией только средство для достижения этой народной цели. С этой точки зрения не может быть безразлично, мы или наши союзники завладеем проливами. Одно участие их с нами в этом деле является уже прискорбным, ибо создает им опасные для нас права в конечном разрешении вопроса. Завладение же проливами без нас было бы прямо пагубно, и в этом случае Константинополь стал бы в будущем могилою нынешнего нашего союза... Относительно конечного разрешения вопроса категорически должен вновь высказать глубокое убеждение, что только полный и всецелый контроль наш над обоими проливами может быть признан действительным разрешением задачи, допущение же участия наших союзников в контроле над Дарданеллами, хотя бы под видом их нейтрализации, может послужить началом конца наших взамных отношений и установить для нас режим, менее обеспеченный, чем при слабых турках. Поэтому, если невозможно разрешить вопроса всецело в нашу пользу? т. е. присуждением нам границы Мидия — Энис, то наименее плохим из последующих решений было бы оставление на проливах Турции с установлением нашего военно-морского контроля над проливами.
1 См. Приложение XII.
Это фактически привело бы Турцию к положению Бухары и в то же время оградило бы финансовые и экономические интересы союзников, не встречая, вероятно, непреодолимых препон в их общественном мнении. Во всяком случае, только исчерпывающий обмен мнений с ними теперь же способен предотвратить самые опасные осложнения в ближайшем будущем».
Мы видим кстати, почему безразлично было, имели ли место австро-русские переговоры в действительности, или то, что излагала депеша Драгумиса, было лишь ловкой уткой, пущенной русским главным штабом по примеру той, что вызвала убийство Франца-Фердинанда в июне 1914 г.1. Николай мог изменить, и англичане считались с этой возможностью даже независимо от вопроса, началась уже ее реализация или еще нет. А раз был налицо объективный факт атаки Дарданелл англичанами французы участвовали в операции явно нехотя и в довольно скромных размерах, «исчерпывающий обмен мнений» являлся столь же объективно неизбежным последствием.
Посредником в «исчерпывающем обмене мнений» опять, как в сентябре и ноябре, могла быть только Франция. По Палеологуг Сазонов вновь затронул щекотливую тему 1 марта, но мы имеем депешу Сазонова Извольскому за несколько дней до этого числа, свидетельствующую, что почва нащупывалась уже давно. Вот эта депеша (13/26 февраля): «Ваша телеграмма № 86 получена. Целью нашего утверждения на проливах является исключительно обеспечение для России выхода в свободное море, как в мирное, так и в военное время. Недавние примеры попрания Германией) актов, обязывавших ее к уважению нейтралитета, а также меры, принимавшиеся Турцией за последние годы в проливах с громадным ущербом для нашей торговли, служат доказательством, что только прочное основание наше в проливах сможет служить гарантиею того, что мы будем в состоянии отразить всякую попытку запереть нас в Черном море. Никаких земельных приращений ради увеличения нашей территории мы не ищем. В виду этого правительство озабочено определением того минимума земель, присоединение коих необходимо для достижения намеченной выше цели. Работа эта еще не окончена и сводится покамест к следующему: на европейском берегу должен быть положен конец турецкому владычеству, и линия Энос — Мидия должна служить границею между нами и Болгарией. На азиатском берегу пограничная линия должна примерно итти по реке Сакарии, а засим должно быть обеспечено наше положение на проливах со стороны южного берега Мраморного моря. Экономические интересы как Румыния, Болгарииу вероятно, остатка Турции, а также интересы международной торговли, будут приняты нами во внимание».
1 См. «Как возникла мировая война», стр. 111 настоящего сборника.
2 Русский посол в Париже.
С Палеологом и Быокененом заговорили уже только тогда, когда «работа» была «окончена», при чем впервые было инсценировано «общественное мнение»,— атака Дарданелл, о которой было напечатано в газетах, давала достаточный предлог. «Несколько недель тому назад, — говорил Сазонов, — я мог еще думать, что открытие проливов не включает в себя необходимо окончательной оккупации Константинополя. Сегодня я должен констатировать, что вся страна требует этого радикального решения... Между тем, сэр Эд« Грей до сих пор ограничился тем, что известил нас, что вопрос о проливах будет решен согласно с желаниями России. Правда, король Георг пошел дальше, сказав нашему послу Бенкендорфу: «Константинополь должен быть ваш» (Constantinopole must be yours). Но пришло время выражаться точнее. Русский народ не должен более оставаться в неведении, может ли он рассчитывать на своих союзников при разрешении своей национальной задачи. Англия и Франция должны громко заявить, что в день заключения мира они согласятся на присоединение Константинополя к России »(1).
Церемониал был опять проделан до конца, но на этот раз ускоренным темпом, 3 марта Палеолог снова был приглашен в Царское Село, — предлогом был визит в Россию генерала По, известного «своим талантом, честностью и благочестием». Столь замечательную личность нельзя было не угостить царским обедом, на котором неизбежно должен был присутствовать и французский посол. Подкрепившись пищею, Николай заговорил «твердо». Отозвав Палеолога в сторону, Николай сказал ему: «Вы помните разговор, который был у нас с вами в ноябре прошлого года. Мои взгляды с тех пор не изменились. Но один пункт события заставляют уточнить: я хочу сказать о Константинополе. Вопрос о проливах в высшей степени волнует русское общественное мнение (!). Его (2) значение с каждым днем становится могущественнее. Я не признал бы за собою права возложить на мой народ страшные жертвы теперешней войны, не обеспечив ему, как вознаграждение, осуществление его вековой мечты(П). Итак, мое решение принято, господин посол. Я разрешу радикально задачу Константинополя и проливов. Решение, на которое я вам указывал в ноябре, есть единственное возможное, единственное практическое. Город Константинополь и Южная Фракия должны войти в состав моей империи. Что касается администрации города, я готов допустить специальный режим, учитывающий интересы иностранцев... Вы знаете, что Англия уже дала мне свое согласие. Король Георг сказал недавно моему послу: «Константинополь должен быть ваш». Это заявление гарантирует мне добрую волю британского правительства. Если бы, однако, возникли какие-нибудь затруднения в деталях, я рассчитываю, что ваше правительство поможет мне их уладить».
1 Запись Палеолога под 1 марта 1915 г.
2 Т. е., разумеется, вопроса, а не общественного мнения.
Тон Николая был так тверд, что, ослабленный к тому же процессом пищеварения, Палеолог нашелся только пролепетать: «Могу ли я уверить мое правительство, что намерения вашего величества не изменились и по отношению к проблемам, которые непосредственна интересуют Францию».
«Разумеется, — был ответ. — Я желаю, чтобы Франция вышла из этой войны столь же великой и сильной, как только возможно. . Я заранее подписываюсь под всеми пожеланиями вашего правительства. Берите левый берег Рейна, берите Майнц, берите Кобленц, идите дальше еще, если находите нужным. Я буду счастлив и горд за вас».
Бери все, что хочешь, только дай мне Константинополь. Последующие французские правительства не забыли этих послеобеденных излияний Николая, и перед самой Февральской революцией они были фиксированы в особом соглашении. Но твердый тон, несомненно., объяснялся не только выпитым шампанским: полученная несколько дней спустя депеша Далькассе дожна была показать Палеологу, что русское правительство на сей раз подковалось на все четыре ноги. Французское правительство изъявляло свою полную готовность помочь России в «проливном» деле, во всем его объеме, включая Константинополь. Едва ли можно сомневаться, что Николай, ведя разговор с Палеологом, уже знал, через Извольского и Сазонова, содержание будущей депеши Делькассе. Наивный дипломат мог думать, что он слушает «откровение»: на деле это была такая же составная часть церемониала, как и самый обед в честь благочестивого генерала По.
Само собою разумеется, что при наличии согласия Делькассе церемониал предназначался не для Палеолога. Болтливость последнего была уже хорошо известна, говорить с ним значило говорить через окошко на площадь, и первый, кто должен был услыхать, были англит чане. «Твердый» тон Николая должен был подкрепить «памятную записку», которую на другой же день, 4 марта, Сазонов официально передал Бьюкенену и Палеологу. Самый день передачи, несомненно, был не случайной составной частью всего того же церемониала: 4 марта нового стиля — это 19 февраля стиля старого, годовщина Сан-Стефанского трактата 19 февраля 1878 года.
По отношению к французам и самая передача меморандума была простым церемониалом. Что касается англичан, неизвестно, как ответили бы они, если бы английский флот уже стоял перед Константинополем. Но он был еще по ту сторону Дарданелл. Возможность сепаратного мира продолжала висеть в воздухе. Первое письмо княгини Васильчиковой из Австрии относится именно к этим дням — оно помечено 25 февраля/10 марта 1915 г. Как документ, письмо не имеет, разумеется, никакого отношения к переписке о проливах. Но Василь-чикова была одним из каналов, через которые шли русско-австрийские секретные сношения. Не зная самого письма, англичане, если у них был сколько-нибудь сносно поставленный шпионаж, не могли не знать, что переписка по данному сюжету вообще ведется. И, повторяю, им не было надобности иметь точные сведения, вошли ли сношения уже в стадию формальных переговоров о мире, или идет еще только «подготовка почвы». Константинополя еще не было в руках, а Россия могла уйти из рук. Всю эту цепь соображений необходимо иметь в виду, читая тот достопримечательный документ, который Бьюкенен передал Сазонову 12 марта в ответ на русский меморандум от 4-го. Английский меморандум (1) стоит привести целиком — в нем мы имеем краткий конспект всей философии «мировой войны». Когда кто-нибудь вздумает повторять фразы об интересах цивилизации и культуры, достаточно в ответ ему прочесть эту вещь, — самый наивный человек поймет, о какой «цивилизации» тут шло дело.
«Требования, предъявленные императорским правительством в его памятной записке от 19 февраля / 4 марта 1915 года, далеко выходят за пределы тех пожеланий, на которые намекал г. Сазонов несколько недель тому назад. Прежде чем правительство его величества (т. е. английское) успело обсудить, каковы будут его собственные пожелания при составлении окончательных условий мира, Россия требует определенного обещания удовлетворить ее желания в отношении того, что является фактически богатейшей добычей всей войны (!) (2). Сэр Эд. Грей надеется поэтому, что г. Сазонов признает, что правительство его величества не может дать большего доказательства дружбы, чем согласие на условия вышеупомянутой памятной записки. Этот документ заключает в себе полный переворот в традиционной политике правительства его величества и находится в прямом противоречии к мнениям и чувствам, некогда всеобщим в Англии и никоим образом не угасшим окончательно. Сэр Эд. Грей надеется поэтому, что императорское правительство признает, что обещания общего характера, данные недавно г. Сазонову, осуществлены самым лойяльным и полным образом. Представляя теперь свой меморандум, правительство его величества верит и надеется, что осуществление предлагаемого соглашения обеспечит прочную дружбу между Россией и Великобританией.
Из британского меморандума следует, что пожелания правительства его величества, какое бы значение они ни имели для британских интересов в других частях света, не содержат в себе ни одного условия, которое могло бы помешать России осуществлять контроль по отношению к территориям, обозначенным в русской памятной записке от 19 февраля/4 марта 1915 года.
В виду того, что Константинополь всегда останется складочным пунктом для торговли в юго-восточной Европе и Малой Азии, правительство его величества потребует, чтобы Россия, вступив в обладание им, сделала его «вольной гаванью» для товаров, идущих не на русскую
1 См. Приложение XIII. Здесь мы даем свой перевод, несколько отличающийся от перевода мин-ства ин. д.
2 «The richest prize of the entire war».
и не с русской территории. Правительство его величества потребует также свободного плавания коммерческих судов через проливы, что г. Сазонов уже обещал.
Не считаясь с тою пользой, которую могут принести общему делу союзников морские и сухопутные операции, предпринятые в настоящее время правительством его величества в Дарданеллах, ясно, что эти операции, как бы успешны они ни были, не могут принести никакой пользы правительству его величества при окончательном заключении мира. Одна Россия пожнет непосредственные плоды Этих операций, если война будет победоносна, Поэтому, по мнению правительства его величества, Россия не должна создавать затруднений для какой-либо державы, которая на разумных основаниях предложила бы свое содействие союзникам. Единственная держава, могущая участвовать в операциях, касающихся проливов, есть Греция. Адмирал Гарден просил адмиралтейство выслать ему еще «истребителей», но таковых в распоряжении адмиралтейства более нет. Помощь греческой флотилии, если бы таковая могла быть обеспечена, была бы поэтому неоценима для правительства его величества.
Одной из главных целей, которые преследовало правительство що величества, предпринимая операции в Дарданеллах, было побудить нейтральные балканские государства примкнуть к союзникам. Правительство его величества надеется, что Россия не пощадит усилий, чтобы успокоить опасения Болгарии и Румынии, будто бы переход проливов и Константинополя в русские руки будет для них невыгоден. Правительство его величества надеется также, что Россия сделает все возможное, чтобы сделать сотрудничество (с нами) этих двух государств для них привлекательным.
Сэр Эд« Грей указывает, что, очевидно, представится необходимость обсудить в целом вопрос о будущих интересах Франции и Великобритании в том, что теперь является Азиатской Турцией; формулируя свои пожелания относительно Оттоманской империи, правительство его величества будет совещаться с французским и с русским правительствами. Когда, однако я«е, станет известно, что по окончании войны Россия получает Константинополь, сэр Эд. Грей пожелает констатировать, что в процессе переговоров правительство его величества стипулировало, что святые места мусульман и Аравии останутся при всех обстоятельствах мусульманскими государствами.
Сэр Эд. Грей пока не может сделать никаких определенных предложений по поводу британских пожеланий; но одним из пунктов последних будет пересмотр персидской части англо-русского соглашения 1907 года в смысле признания британской сферой того, что является теперь сферой нейтральной.
Пока союзники не смогут дать балканским государствам, в особенности Болгарии и Румынии, удовлетворительных гарантий по отношению к территориям, смежным с их границами и присоединения которых они желают, и пока соглашения относительно французских и британских пожеланий по поводу окончательных условий мира не выяснятся более определенно, сэр Эд« Грей считает в высшей степени желательным, чтобы состоявшееся теперь соглашение между русскимг французским и британским правительствами оставалось в тайне».
Русского медведя соглашались пустить в Царьград, но только в клетке. Мы помним из записки Сазонова от 27 ноября 1913 года,, что в Константинополе лежали двоякого рода ключи. Q6 одних кричали направо и налево: то были «ключи от собственного дома», свобода русского хлебного вывоза. О других говорили друг другу шопо-том на ушко: это были «ключи к господству над Балканским полуостровом и Малой Азией». Казалось, что от Константинополя оба сорта ключей неотделимы. Но англичане сумели произвести тонкую операцию их разделения. Вы желаете Константинополя и проливов? Извольте, но только Константинополь и только проливы. Балканский полуостров? Нет, там есть законные интересы Болгарии и Румынии, которые вы должны уважать. Малая Азия? Это мы еще посмотрим» А сколько придется заплатить за «посмотрим»?
А пока-что и за одну святую Софию пришлось отдать некоторые реальные ценности. «В уплату за утверждение планов России на Константинополь и проливы, британское правительство требует от императорского правительства согласия на то, чтобы нейтральная зона Персии (т. е. весь центр Ирана, включая область Испагани) была включена в английскую зону.
Сазонов тотчас отвечает Бьюкенену:
— Решено.
Вот и улажен в одну минуту этот вопрос о Персии, который в течение двух веков ссорил Англию с Россией» (1).
У великой войны за свободу и цивилизацию была не только» «богатейшая добыча», Константинополь, но были добычи второго» и даже третьего сорта (для мелких союзников). Общей чертой всех «добыч» было то, что население их никто не спрашивал, согласно ли оно с планами «великих» держав на его счет. Никаким представите лем Персии даже и чуть-чуть не пахнет во всех этих переговорах, а изменилась участь нескольких миллионов именно персов, державших строжайший нейтралитет. И это, нужно сказать, была единственная реальная перемена в результате всего шума. Во-первых, англичане даже и «ключи от собственного дома» постарались сделать возможно» менее реальными. Читатель заметил, с какой тщательностью английский меморандум устраняет всякую мысль о возможности русской таможни в Дарданеллах. Не только политическое господство над Балканами и Малой Азией, но и экономическое удушение русских конкурентов на хлебном рынке, дунайских стран, было заранее исключено. Если к этому добавить, во-вторых, что и военное господство России
1 Палеолог, Запись под 12 марта.
в Дарданеллах было под большим сомнением, поскольку из островов командующий над выходом из пролива, самый Сильный, Лемнос, оставался вне русской зоны, — в нее входили только два, более близких но менее важных острова, Имброс и Танедос, так что возможность запереть пролив оставалась за той державой, в руках которой был Лемнос (тогда уже занятый англичанами), — то название «богатейшей добычи всей войны» начинало звучать довольно иронически. Не о таком Константинополе мечтали последние Романовы!
Неизвестно, сколько раз почесали бы в затылке Сазонов и Николай, раскусив истинную цену «величайшего доказательства» английской дружбы. Но мы уже видели, что роковым образом, без заранее обдуманного намерения, но с необычайной меткостью, на выручку русскому империализму всегда приходил германский. 18 марта при попытке прорвать Дарданеллы английский флот был разбит на голову. Штурм не удался, приходилось вести медленную осаду (которую после бесчисленных жертв потом пришлось снять).
Ни одной бумаги во всей этой переписке Сазонов не подписывал, вероятно, с таким удовольствием, как новый «благодарственней» меморандум Англии 20 марта (1). Фактически, это была только бумага. До Царьграда англичанам было так же далеко, как и русским. А вексель, хотя и с неопределенным сроком уплаты, все же был в кармане. Когда объективное соотношение сил на восточном театре войны станет благоприятным, его можно предъявить к уплате. А что объективное соотношение сил приведет русскую армию через шесть месяцев на берега не Босфора, а Западной Двины, — этого в марте 1915 года ни Николаю, ни Сазонову, разумеется, не могло притти в голову.
1 См. Приложение XIV.
OCR![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
wg_lj@lj
P.S. Хотелось бы услышать отзывы уважаемых читателей, интересны ли вам статьи М.Покровского, имеет смысл их выкладывать в дальнейшем?
начало
Предвидя конец «дела», на которое его наняли, мавр требовал гарантии, что ему заплатят. И так как упрямая Турция все еще не хотела воевать, приходилось ставить ультиматум французам и англичанам. Как там хочешь, а проливы подай! Неизвестно, как справились бы союзники Николая II с деликатной задачей раздела не участвовавшего в войне государства, если бы на помощь не пришли немцы, — те самые милые немцы, которые уже спасли однажды Сазонова от опасности русско-турецкого союза. Преследуя, как мы видели, свои собственные задачи и не смущаясь минутными совпадениями своих путей с путями русского царизма, к концу октября они убедили Турцию вступить в войну. Вопрос сразу упростился чрезвычайно.
С 29 октября 1914 года Турция воевала, формальных затруднен ний к тому, чтобы официально поднять вопрос о проливах, более не было. Но после провала первой попытки в Петербурге колебались. А когда колебания прекратились, новому выступлению была придашь столь торжественная форма, что дорогим союзникам не было никакой возможности увернуться от ответа, как это было в первый раз. Инициативу разговора взял на себя сам Николай.
В середине ноября в петербургских салонах большой шум производил Витте. «Со спокойной и высокомерной дерзостью», изумлявшей союзных послов, он всюду проповедывад необходимость «ликвидировать эту нелепую авантюру», каковое бесцеремонное название прилагалось им к «великой войне» или, по крайней мере, к участию в ней России. То, что Витте за такие речи не арестовывали и не высылали, приводило союзную дипломатию в большое смущение. Не воскресает ли фавор Витте? Раз ведь уже он из немилости и опалы отправился вершить судьбы внешней русской политики в Портсмуте. Не возвращаются ли дни Портсмута снова? Безнаказанная «дерзость» Витте так смущала Палеслога, что он попросил объяснения у Сазонова. Объяснения он не получил, что, конечно, еще усилило его беспокойство, но несколько дней спустя он получил приглашение прибыть в Царское Село, где безвыездно лето и зиму жили Николай и Александра Федоровна.
Союзные послы отнюдь не были постоянными гостями в романовский берлоге. Палеолог не видал царя с первых дней войны. Даже в его дневнике, опубликованном, а фактически, вероятно, и написанном уже в те дни, когда романовская империя давно была на том свете, чувствуется, до чего необыкновенным и заманчивым эпизодом была для французского посла эта «интимная» беседа с Николаем. Еще курьезнее это отражается в переписке нейтральных и союзных дипломатов, каждому из которых Палеолог поспешил сообщить «на-ушко» об оказанной ему чести. Об этом писали и японцы, и итальянцы, и болгары, — это только считая те телеграммы, которые сочло нужным перехватить и расшифровать русское министерство иностранных дел. Сам Палеолог передал «историческую беседу» с ним царя в четырех особо зашифрованных и сверх-секретных телеграммах Делькассе, в первых же из которых тщательно отмечено, что разговор продолжался час с четвертью.
Так как версия Палеолога изложена весьма близко к его телеграммам в напечатанных им мемуарах, переведенных по-русски, то излагать ее подробно не имеет смысла. Да Николай и не сказал ему ничего существенно нового. Он рабски повторил 21 ноября сентябрьские разговоры двух своих министров, Сазонова и Кривошеина, иногда буквально почти теми же словами (Палеолог не сообщает, не было ли у него перед глазами шпаргалки), только изменив порядок: те сначала говорили о разделе Германии и Австрии, а потом о Константинополе и нррливах, Николай шел обратным путем. Интереснее поэтому на основании сохраненных третьими лицами следов «нескромности» болтливого дипломата восстановить намеренно или нечаянно опущенные им подробности (характерно, что о беседе с Сазоновым 14 сентября он в своих мемуарах не говорит ни слова, а о разговоре с Кривошеиным 25 сентября только упоминает, не излагая подробно его содержания).
По японскому пересказу, Николай начал прямо со ссылки на «некоторых лиц», которые «недавно» утверждали, что «Россия в настоящее время желает мира». Эт0 было прямое использование разговоров Витте, под впечатлением которых Палеолог ехал в Царское Село. На этом фоне категорическое заявление Николая, что он будет воевать до «конца», должно было особенно сильно подействовать. Болгарская версия, помимо того, что дает в очень развернутом виде беглое замечание Николая в «Мемуарах»: «Болгария, если будет вести себя благоразумно, получит вознаграждение от Сербии в Македонии» (в телеграмме Маджарова Радославову это превращено в целую программу, с тремя возможными исходами в зависимости от поведения Болгарии), помимо этого сообщает, что Николай был «в удрученном состоянии духа». Это «удрученное состояние» доляшо было лишний раз напомнить французскому послу, что, как Николай ни «тверд», терпению его есть все же предел.
Хотя Палеолог на другой день после беседы с бодростью говорил японцу, что по поводу проливов « нет надобности опасаться затруднений между Россией и Англией», беседа Николая, на первый взгляд, подействовала немногим больше, чем разговоры двух министров в сентябре. Все, чего Николай мог добиться при содействии Франции, это — что Бьюкенен «в ноябре получил инструкции известить русское правительство, что, в случае нашей победы над Германией, судьба Константинополя и проливов будет решаться в соответствии с нуждами России» (!). Сам английский посол должен был признать, что это сообщение «в силу своей неопределенности ненадолго удовлетворило русское правительство»г. Чтобы услыхать в устах англичан язык,
1 Дж. Бьюкенен. «Мемуары дипломата», стр. 130, русск. изд.
более членораздельный, нежели изречения дельфийской пифии, пришлось пустить в ход средства, более энергические, чем старческая болтовня Витте,
На помощь пришли опять немцы. На протяжении этого маленького исследования комбинации Сазонов — Германия не суждено нас оставлять ни на одном этапе. В середине декабря на всех дипломатических перекрестках вдруг снова поднялись разговоры о мире. Уже 6-го об этом телеграфировал Берхтольду (1) Паллавичини, австрийский посол в Константинополе, со слов своего германского коллеги Вангенгейма: на сцене опять было посредничество Вильсона. Как Паллавичини узнал потом уже непосредственно от американцев, переговоры на этот счет возобновились еще в ноябре, но от Австрии их первое время скрывали.Не имея под руками австрийских документов, трудно судить, по соглашению ли с Германией или в отместку за ее сепаратное выступление, но Австрия, со своей стороны, начала принимать аналогичные шаги. От половины декабря мы имеем категорическое заявление о мире, который Австрия предлагала Сербии: об этом телеграфировал Сазонову от 3/16 декабря Бенкендорф из Лондона, со слов тамошнего сербского представителя, как о вещи общеизвестной, а телеграмма Соннино (2) Карлотти (3) от 10/ХII прямо так и озаглавлена была: «Австро-сербский мир» (расе austro-serbo).
Но « австро-сербский мир » логически ставил вопрос об « австро-русском мире», ибо формально причиной разрыва Австрии с Россией была именно австро-сербская война. По существу мы знаем, что проект раздела Австро-Венгрии существовал в Петербурге задолго до австрийского ультиматума Сербии и даже ранее, чем явился_ повод для такого ультиматума4. Но правительству Николая II могло быть выгодно иной раз и позабыть об этом существе дела. Австрия хочет мириться, — отчего же с ней и не поговорить?
И вот от 4 января мы имеем депешу второстепенного нейтрального дипломата, греческого посланника в Петербурге, Драгумиса Венизелосу, — депешу (5), которую приходится привести целиком в переводе (оригинал на французском языке). Она тоже была перехвачена, разумеется, царским телеграфом.
«Я узнал, что председатель совета министров ездил в ставку, где находится и император. Сербский посланник сообщает, что, по сведениям из главного штаба, целью свидания (Горемыкина и Николая— М. П.) было обсуждение вопроса об отдельном мире с Австрией. Условия русского правительства следующие: Россия получает Галицию, Сербия — Боснию, Богемия становится автономной. С другой стороны,
1 Австрийский министр иностранных дел
2 Итальянский министр иностранных дел.
3 Итальянский посол в России.
4 См. статью «Как возникла мировая война», стр.111 настоящего сборника.
5 См. Приложение XI.
мне сообщают, что Германия и Австрия, чтобы спасти прежде всего свои собственные территории, склонны признать за Россией право на проливы. Сербский посланник получил приказание ходатайстврвать перед русским правительством о движении русских войск в Венгрию». По существу дела совершенно безразлично, имел ли место факт австро-русских переговоров в декабре — январе 1914—1915 гг., или нет. Два обстоятельства указывают на то, что психологически это было вполне возможно. Во-первых, эта мысль встречается в мемуарах Палеолога под 1 января, при чем инициативу автор мемуаров приписывает себе, за что будто бы он получил нагоняй от Делькассе (запись под 9 января). Надо иметь в виду, что к Палеологу относились в русском министерстве иностранных дел как к фигуре комической, и поэтому чрезвычайно мало правдоподобно, чтобы Сазонов предпринял какие-нибудь практические шаги на основании его, Палеолога, указаний. В то же время мы имеем телеграмму (1) уже самого Сазонова Извольскому2 почти на две недели старше записи Палеолога (от 6/19 декабря 1914 г.), где мы читаем: «Сюда также доходят слухи о возможной попытке Австрии заключить отдельный мир, но пока эти слухи еще весьма неопределенны, и их подтверждение представляется гадательным. Во всяком случае, почин подобных переговоров должен принадлежать Австрии, и нам необходимо будет выслушать ее предложения, прежде чем установить наши условия».
0 принципиальном отказе от переговоров, как видим, здесь нет и речи. А стремление Палеолога приписать инициативу себе, мотивируя притом стремление к австро-русскому миру интересами Франции, кажется, всего правильнее будет рассматривать как признак, что переговоры имели место, и не без ведома французов. Участив последних нам станет вполне понятно, если мы припомним одно место из разговора Палеолога с Николаем 21 ноября. В конце его Палеолог очень добивался услыхать от Николая, что «единственным и окончательным движением русской армии будет движение к Берлину». Николай эхо подтвердил, посочувствовав кстати трудному положению французской армии. В самом деле, на западе к этому времени произошла окончательная «стабилизация фронтов», результаты марнского успеха были исчерпаны, союзники опять были на обороне, а наступали немцы,— словом, отвлечение внимания русских к Вене было как нельзя менее приятно для французского главного командования. Заключение мира с Австрией раз навсегда фиксировало, как «единственную и окончательную» цель похода, германскую столицу; ради этого стоило слегка изменить англичанам (чтобы отклонить это подозрение, Палеолог делает молчаливым свидетелем своей беседы с Сазоновым Бьюкенена, но насчет таких подробностей его мемуары менее всего надежны).
1 См. Приложение X.
2 Русский посол в Париже.
Если австро-русский мир не беспокоил Францию и мог быть ей даже на-руку, дело совсем иначе обстояло с англичанами. Выключение Австрии из войны наглухо отрезывало Берлин от Константинополя и отдавало Турцию на милость и немилость России. Но англичане еще далеко не переварили той мысли, что русские станут хозяевами Константинополя. Что проливы были для англичан наживкой на удочке, при помощи которой была поймана такая крупная рыба, как царская Россия, — это несомненно, но наживку на крючок насаживают совсем не затем, чтобы серьезно кормить ею рыбу. И всего менее приятным для рыболова моментом бывает, когда рыба наживку съест, а с крючка сорвется. А мир с Австрией именно это и обещал. Получив Галицию, а следом за тем легко вынудив Турцию передать в русские руки проливы, к чему Николай стал бы продолжать войну?
Перспектива австро-русского мира ставила царед англичанами совершенно определенную политическую задачу: устроить так, чтобы Константинополь Николай мог получить только из-рук Англии. А это практически приводило к стратегической задаче: быть в проливах раньше русских. 19 февраля 1915 года английский флот начал бомбардировку дарданелльских фортов.
Это не только домысел «задним числом» историка: современная событиям русская дипломатия совершенно так же расценивала положение вещей. Посланник в Белграде, кн. Гр. Трубецкой, телеграфировал (13/26 февраля) Сазонову (1): «Проливы для нас не только средство, но и конечная цель, коею осмысливается вся внешняя война и приносимые ей жертвы. Для меня борьба с Германией и Австрией и союз с Францией и Англией только средство для достижения этой народной цели. С этой точки зрения не может быть безразлично, мы или наши союзники завладеем проливами. Одно участие их с нами в этом деле является уже прискорбным, ибо создает им опасные для нас права в конечном разрешении вопроса. Завладение же проливами без нас было бы прямо пагубно, и в этом случае Константинополь стал бы в будущем могилою нынешнего нашего союза... Относительно конечного разрешения вопроса категорически должен вновь высказать глубокое убеждение, что только полный и всецелый контроль наш над обоими проливами может быть признан действительным разрешением задачи, допущение же участия наших союзников в контроле над Дарданеллами, хотя бы под видом их нейтрализации, может послужить началом конца наших взамных отношений и установить для нас режим, менее обеспеченный, чем при слабых турках. Поэтому, если невозможно разрешить вопроса всецело в нашу пользу? т. е. присуждением нам границы Мидия — Энис, то наименее плохим из последующих решений было бы оставление на проливах Турции с установлением нашего военно-морского контроля над проливами.
1 См. Приложение XII.
Это фактически привело бы Турцию к положению Бухары и в то же время оградило бы финансовые и экономические интересы союзников, не встречая, вероятно, непреодолимых препон в их общественном мнении. Во всяком случае, только исчерпывающий обмен мнений с ними теперь же способен предотвратить самые опасные осложнения в ближайшем будущем».
Мы видим кстати, почему безразлично было, имели ли место австро-русские переговоры в действительности, или то, что излагала депеша Драгумиса, было лишь ловкой уткой, пущенной русским главным штабом по примеру той, что вызвала убийство Франца-Фердинанда в июне 1914 г.1. Николай мог изменить, и англичане считались с этой возможностью даже независимо от вопроса, началась уже ее реализация или еще нет. А раз был налицо объективный факт атаки Дарданелл англичанами французы участвовали в операции явно нехотя и в довольно скромных размерах, «исчерпывающий обмен мнений» являлся столь же объективно неизбежным последствием.
Посредником в «исчерпывающем обмене мнений» опять, как в сентябре и ноябре, могла быть только Франция. По Палеологуг Сазонов вновь затронул щекотливую тему 1 марта, но мы имеем депешу Сазонова Извольскому за несколько дней до этого числа, свидетельствующую, что почва нащупывалась уже давно. Вот эта депеша (13/26 февраля): «Ваша телеграмма № 86 получена. Целью нашего утверждения на проливах является исключительно обеспечение для России выхода в свободное море, как в мирное, так и в военное время. Недавние примеры попрания Германией) актов, обязывавших ее к уважению нейтралитета, а также меры, принимавшиеся Турцией за последние годы в проливах с громадным ущербом для нашей торговли, служат доказательством, что только прочное основание наше в проливах сможет служить гарантиею того, что мы будем в состоянии отразить всякую попытку запереть нас в Черном море. Никаких земельных приращений ради увеличения нашей территории мы не ищем. В виду этого правительство озабочено определением того минимума земель, присоединение коих необходимо для достижения намеченной выше цели. Работа эта еще не окончена и сводится покамест к следующему: на европейском берегу должен быть положен конец турецкому владычеству, и линия Энос — Мидия должна служить границею между нами и Болгарией. На азиатском берегу пограничная линия должна примерно итти по реке Сакарии, а засим должно быть обеспечено наше положение на проливах со стороны южного берега Мраморного моря. Экономические интересы как Румыния, Болгарииу вероятно, остатка Турции, а также интересы международной торговли, будут приняты нами во внимание».
1 См. «Как возникла мировая война», стр. 111 настоящего сборника.
2 Русский посол в Париже.
С Палеологом и Быокененом заговорили уже только тогда, когда «работа» была «окончена», при чем впервые было инсценировано «общественное мнение»,— атака Дарданелл, о которой было напечатано в газетах, давала достаточный предлог. «Несколько недель тому назад, — говорил Сазонов, — я мог еще думать, что открытие проливов не включает в себя необходимо окончательной оккупации Константинополя. Сегодня я должен констатировать, что вся страна требует этого радикального решения... Между тем, сэр Эд« Грей до сих пор ограничился тем, что известил нас, что вопрос о проливах будет решен согласно с желаниями России. Правда, король Георг пошел дальше, сказав нашему послу Бенкендорфу: «Константинополь должен быть ваш» (Constantinopole must be yours). Но пришло время выражаться точнее. Русский народ не должен более оставаться в неведении, может ли он рассчитывать на своих союзников при разрешении своей национальной задачи. Англия и Франция должны громко заявить, что в день заключения мира они согласятся на присоединение Константинополя к России »(1).
Церемониал был опять проделан до конца, но на этот раз ускоренным темпом, 3 марта Палеолог снова был приглашен в Царское Село, — предлогом был визит в Россию генерала По, известного «своим талантом, честностью и благочестием». Столь замечательную личность нельзя было не угостить царским обедом, на котором неизбежно должен был присутствовать и французский посол. Подкрепившись пищею, Николай заговорил «твердо». Отозвав Палеолога в сторону, Николай сказал ему: «Вы помните разговор, который был у нас с вами в ноябре прошлого года. Мои взгляды с тех пор не изменились. Но один пункт события заставляют уточнить: я хочу сказать о Константинополе. Вопрос о проливах в высшей степени волнует русское общественное мнение (!). Его (2) значение с каждым днем становится могущественнее. Я не признал бы за собою права возложить на мой народ страшные жертвы теперешней войны, не обеспечив ему, как вознаграждение, осуществление его вековой мечты(П). Итак, мое решение принято, господин посол. Я разрешу радикально задачу Константинополя и проливов. Решение, на которое я вам указывал в ноябре, есть единственное возможное, единственное практическое. Город Константинополь и Южная Фракия должны войти в состав моей империи. Что касается администрации города, я готов допустить специальный режим, учитывающий интересы иностранцев... Вы знаете, что Англия уже дала мне свое согласие. Король Георг сказал недавно моему послу: «Константинополь должен быть ваш». Это заявление гарантирует мне добрую волю британского правительства. Если бы, однако, возникли какие-нибудь затруднения в деталях, я рассчитываю, что ваше правительство поможет мне их уладить».
1 Запись Палеолога под 1 марта 1915 г.
2 Т. е., разумеется, вопроса, а не общественного мнения.
Тон Николая был так тверд, что, ослабленный к тому же процессом пищеварения, Палеолог нашелся только пролепетать: «Могу ли я уверить мое правительство, что намерения вашего величества не изменились и по отношению к проблемам, которые непосредственна интересуют Францию».
«Разумеется, — был ответ. — Я желаю, чтобы Франция вышла из этой войны столь же великой и сильной, как только возможно. . Я заранее подписываюсь под всеми пожеланиями вашего правительства. Берите левый берег Рейна, берите Майнц, берите Кобленц, идите дальше еще, если находите нужным. Я буду счастлив и горд за вас».
Бери все, что хочешь, только дай мне Константинополь. Последующие французские правительства не забыли этих послеобеденных излияний Николая, и перед самой Февральской революцией они были фиксированы в особом соглашении. Но твердый тон, несомненно., объяснялся не только выпитым шампанским: полученная несколько дней спустя депеша Далькассе дожна была показать Палеологу, что русское правительство на сей раз подковалось на все четыре ноги. Французское правительство изъявляло свою полную готовность помочь России в «проливном» деле, во всем его объеме, включая Константинополь. Едва ли можно сомневаться, что Николай, ведя разговор с Палеологом, уже знал, через Извольского и Сазонова, содержание будущей депеши Делькассе. Наивный дипломат мог думать, что он слушает «откровение»: на деле это была такая же составная часть церемониала, как и самый обед в честь благочестивого генерала По.
Само собою разумеется, что при наличии согласия Делькассе церемониал предназначался не для Палеолога. Болтливость последнего была уже хорошо известна, говорить с ним значило говорить через окошко на площадь, и первый, кто должен был услыхать, были англит чане. «Твердый» тон Николая должен был подкрепить «памятную записку», которую на другой же день, 4 марта, Сазонов официально передал Бьюкенену и Палеологу. Самый день передачи, несомненно, был не случайной составной частью всего того же церемониала: 4 марта нового стиля — это 19 февраля стиля старого, годовщина Сан-Стефанского трактата 19 февраля 1878 года.
По отношению к французам и самая передача меморандума была простым церемониалом. Что касается англичан, неизвестно, как ответили бы они, если бы английский флот уже стоял перед Константинополем. Но он был еще по ту сторону Дарданелл. Возможность сепаратного мира продолжала висеть в воздухе. Первое письмо княгини Васильчиковой из Австрии относится именно к этим дням — оно помечено 25 февраля/10 марта 1915 г. Как документ, письмо не имеет, разумеется, никакого отношения к переписке о проливах. Но Василь-чикова была одним из каналов, через которые шли русско-австрийские секретные сношения. Не зная самого письма, англичане, если у них был сколько-нибудь сносно поставленный шпионаж, не могли не знать, что переписка по данному сюжету вообще ведется. И, повторяю, им не было надобности иметь точные сведения, вошли ли сношения уже в стадию формальных переговоров о мире, или идет еще только «подготовка почвы». Константинополя еще не было в руках, а Россия могла уйти из рук. Всю эту цепь соображений необходимо иметь в виду, читая тот достопримечательный документ, который Бьюкенен передал Сазонову 12 марта в ответ на русский меморандум от 4-го. Английский меморандум (1) стоит привести целиком — в нем мы имеем краткий конспект всей философии «мировой войны». Когда кто-нибудь вздумает повторять фразы об интересах цивилизации и культуры, достаточно в ответ ему прочесть эту вещь, — самый наивный человек поймет, о какой «цивилизации» тут шло дело.
«Требования, предъявленные императорским правительством в его памятной записке от 19 февраля / 4 марта 1915 года, далеко выходят за пределы тех пожеланий, на которые намекал г. Сазонов несколько недель тому назад. Прежде чем правительство его величества (т. е. английское) успело обсудить, каковы будут его собственные пожелания при составлении окончательных условий мира, Россия требует определенного обещания удовлетворить ее желания в отношении того, что является фактически богатейшей добычей всей войны (!) (2). Сэр Эд. Грей надеется поэтому, что г. Сазонов признает, что правительство его величества не может дать большего доказательства дружбы, чем согласие на условия вышеупомянутой памятной записки. Этот документ заключает в себе полный переворот в традиционной политике правительства его величества и находится в прямом противоречии к мнениям и чувствам, некогда всеобщим в Англии и никоим образом не угасшим окончательно. Сэр Эд. Грей надеется поэтому, что императорское правительство признает, что обещания общего характера, данные недавно г. Сазонову, осуществлены самым лойяльным и полным образом. Представляя теперь свой меморандум, правительство его величества верит и надеется, что осуществление предлагаемого соглашения обеспечит прочную дружбу между Россией и Великобританией.
Из британского меморандума следует, что пожелания правительства его величества, какое бы значение они ни имели для британских интересов в других частях света, не содержат в себе ни одного условия, которое могло бы помешать России осуществлять контроль по отношению к территориям, обозначенным в русской памятной записке от 19 февраля/4 марта 1915 года.
В виду того, что Константинополь всегда останется складочным пунктом для торговли в юго-восточной Европе и Малой Азии, правительство его величества потребует, чтобы Россия, вступив в обладание им, сделала его «вольной гаванью» для товаров, идущих не на русскую
1 См. Приложение XIII. Здесь мы даем свой перевод, несколько отличающийся от перевода мин-ства ин. д.
2 «The richest prize of the entire war».
и не с русской территории. Правительство его величества потребует также свободного плавания коммерческих судов через проливы, что г. Сазонов уже обещал.
Не считаясь с тою пользой, которую могут принести общему делу союзников морские и сухопутные операции, предпринятые в настоящее время правительством его величества в Дарданеллах, ясно, что эти операции, как бы успешны они ни были, не могут принести никакой пользы правительству его величества при окончательном заключении мира. Одна Россия пожнет непосредственные плоды Этих операций, если война будет победоносна, Поэтому, по мнению правительства его величества, Россия не должна создавать затруднений для какой-либо державы, которая на разумных основаниях предложила бы свое содействие союзникам. Единственная держава, могущая участвовать в операциях, касающихся проливов, есть Греция. Адмирал Гарден просил адмиралтейство выслать ему еще «истребителей», но таковых в распоряжении адмиралтейства более нет. Помощь греческой флотилии, если бы таковая могла быть обеспечена, была бы поэтому неоценима для правительства его величества.
Одной из главных целей, которые преследовало правительство що величества, предпринимая операции в Дарданеллах, было побудить нейтральные балканские государства примкнуть к союзникам. Правительство его величества надеется, что Россия не пощадит усилий, чтобы успокоить опасения Болгарии и Румынии, будто бы переход проливов и Константинополя в русские руки будет для них невыгоден. Правительство его величества надеется также, что Россия сделает все возможное, чтобы сделать сотрудничество (с нами) этих двух государств для них привлекательным.
Сэр Эд« Грей указывает, что, очевидно, представится необходимость обсудить в целом вопрос о будущих интересах Франции и Великобритании в том, что теперь является Азиатской Турцией; формулируя свои пожелания относительно Оттоманской империи, правительство его величества будет совещаться с французским и с русским правительствами. Когда, однако я«е, станет известно, что по окончании войны Россия получает Константинополь, сэр Эд. Грей пожелает констатировать, что в процессе переговоров правительство его величества стипулировало, что святые места мусульман и Аравии останутся при всех обстоятельствах мусульманскими государствами.
Сэр Эд. Грей пока не может сделать никаких определенных предложений по поводу британских пожеланий; но одним из пунктов последних будет пересмотр персидской части англо-русского соглашения 1907 года в смысле признания британской сферой того, что является теперь сферой нейтральной.
Пока союзники не смогут дать балканским государствам, в особенности Болгарии и Румынии, удовлетворительных гарантий по отношению к территориям, смежным с их границами и присоединения которых они желают, и пока соглашения относительно французских и британских пожеланий по поводу окончательных условий мира не выяснятся более определенно, сэр Эд« Грей считает в высшей степени желательным, чтобы состоявшееся теперь соглашение между русскимг французским и британским правительствами оставалось в тайне».
Русского медведя соглашались пустить в Царьград, но только в клетке. Мы помним из записки Сазонова от 27 ноября 1913 года,, что в Константинополе лежали двоякого рода ключи. Q6 одних кричали направо и налево: то были «ключи от собственного дома», свобода русского хлебного вывоза. О других говорили друг другу шопо-том на ушко: это были «ключи к господству над Балканским полуостровом и Малой Азией». Казалось, что от Константинополя оба сорта ключей неотделимы. Но англичане сумели произвести тонкую операцию их разделения. Вы желаете Константинополя и проливов? Извольте, но только Константинополь и только проливы. Балканский полуостров? Нет, там есть законные интересы Болгарии и Румынии, которые вы должны уважать. Малая Азия? Это мы еще посмотрим» А сколько придется заплатить за «посмотрим»?
А пока-что и за одну святую Софию пришлось отдать некоторые реальные ценности. «В уплату за утверждение планов России на Константинополь и проливы, британское правительство требует от императорского правительства согласия на то, чтобы нейтральная зона Персии (т. е. весь центр Ирана, включая область Испагани) была включена в английскую зону.
Сазонов тотчас отвечает Бьюкенену:
— Решено.
Вот и улажен в одну минуту этот вопрос о Персии, который в течение двух веков ссорил Англию с Россией» (1).
У великой войны за свободу и цивилизацию была не только» «богатейшая добыча», Константинополь, но были добычи второго» и даже третьего сорта (для мелких союзников). Общей чертой всех «добыч» было то, что население их никто не спрашивал, согласно ли оно с планами «великих» держав на его счет. Никаким представите лем Персии даже и чуть-чуть не пахнет во всех этих переговорах, а изменилась участь нескольких миллионов именно персов, державших строжайший нейтралитет. И это, нужно сказать, была единственная реальная перемена в результате всего шума. Во-первых, англичане даже и «ключи от собственного дома» постарались сделать возможно» менее реальными. Читатель заметил, с какой тщательностью английский меморандум устраняет всякую мысль о возможности русской таможни в Дарданеллах. Не только политическое господство над Балканами и Малой Азией, но и экономическое удушение русских конкурентов на хлебном рынке, дунайских стран, было заранее исключено. Если к этому добавить, во-вторых, что и военное господство России
1 Палеолог, Запись под 12 марта.
в Дарданеллах было под большим сомнением, поскольку из островов командующий над выходом из пролива, самый Сильный, Лемнос, оставался вне русской зоны, — в нее входили только два, более близких но менее важных острова, Имброс и Танедос, так что возможность запереть пролив оставалась за той державой, в руках которой был Лемнос (тогда уже занятый англичанами), — то название «богатейшей добычи всей войны» начинало звучать довольно иронически. Не о таком Константинополе мечтали последние Романовы!
Неизвестно, сколько раз почесали бы в затылке Сазонов и Николай, раскусив истинную цену «величайшего доказательства» английской дружбы. Но мы уже видели, что роковым образом, без заранее обдуманного намерения, но с необычайной меткостью, на выручку русскому империализму всегда приходил германский. 18 марта при попытке прорвать Дарданеллы английский флот был разбит на голову. Штурм не удался, приходилось вести медленную осаду (которую после бесчисленных жертв потом пришлось снять).
Ни одной бумаги во всей этой переписке Сазонов не подписывал, вероятно, с таким удовольствием, как новый «благодарственней» меморандум Англии 20 марта (1). Фактически, это была только бумага. До Царьграда англичанам было так же далеко, как и русским. А вексель, хотя и с неопределенным сроком уплаты, все же был в кармане. Когда объективное соотношение сил на восточном театре войны станет благоприятным, его можно предъявить к уплате. А что объективное соотношение сил приведет русскую армию через шесть месяцев на берега не Босфора, а Западной Двины, — этого в марте 1915 года ни Николаю, ни Сазонову, разумеется, не могло притти в голову.
1 См. Приложение XIV.
OCR
wg_lj@ljP.S. Хотелось бы услышать отзывы уважаемых читателей, интересны ли вам статьи М.Покровского, имеет смысл их выкладывать в дальнейшем?
